Похитители жвачки - Коупленд Дуглас

Твой новоиспеченный писатель,

Р.

Бетани

Эй, Роджер, сегодня утром я видела, как ты играешь в мяч с Вэйном. Я ехала мимо на автобусе, а ты гулял в парке возле Комариного ручья. Шел дождь, но тебе он нисколько не мешал – ты выглядел даже счастливым. Словом, я решила попросить у тебя взаймы немного счастья. Оно мне очень нужно. Сегодня – Как Раз Такой День.

Утром у нас один парень покупал офисное кресло – милый такой парень, вежливый. На его карточке «Виза» стерлась подпись, поэтому я попросила удостоверение личности или водительские права. Тут он взбеленился и стал кричать, мол, я ему не доверяю, и вообще никто никому не доверяет. Я сказала, что не хочу потерять работу из-за полоски глянцевого пластика шириной в одну восьмую дюйма, с которой через два дня стирается любая надпись. Хотя на моей стороне был закон – и директор магазина в придачу, – я все равно задумалась о доверии.

Когда мне исполнилось шестнадцать, мама сказала: «Бетани, между тесными и близкими отношениями есть разница». Я спросила какая, и она ответила (перефразирую): «Если ты напьешься в баре аэропорта с незнакомым мужчиной и расскажешь ему все самое сокровенное, это еще не сделает его твоим близким. Верно, Бетани?» В общем, из того разговора я сделала вывод, что ля Ди-Ди часто напивается в барах аэропортов.

Жаль, у меня нет собаки по кличке Вэйн. Жаль, что я высмеиваю все подряд. Жаль, что у Северной Кореи нет ядерного оружия. Они просто спятили. В такие дни, как сегодня, я часто думаю о конце света. Я оглядываюсь в прошлое, к примеру в 90-е, и понимаю, как все было наивно и глупо, зато я была счастлива – ну, знаешь, немного счастья перед полосой неудач.

Мир, который я себе представляла, совершенно не похож на мир, в котором я оказалась. Наверное, все в моем возрасте это понимают и понимали еще на заре человечества. Я никак не могла ожидать, что он будет полон реактивных самолетов, клиник искусственного оплодотворения, всяких вирусов и – черт! – Гугль говорит, что есть даже свиньи, светящиеся в темноте. Наша планета обречена на вымирание: исчезают животные и возможность чуда. Оставшиеся живые твари – пусть они чирикают, блеют или мяукают – уже не живые. Это голоса мертвых, которые пытаются нас предостеречь. Согласно статистическим данным, я должна умереть примерно в 2062 году, но я не могу представить себе даже 2032-й.

Сменим тему.

Вэйн умеет улыбаться. И ему приятно носить тебе вещи. Я делю всех собак на две категории: те, что смотрят на брошенную палку как на камень, и те, что даже камень принесут обратно. По-моему, Вэйн ради тебя прыгнет в пропасть.

Черт, теперь я захотела собаку.

Пять минут спустя:

Кайл подарил мне папку, полную ореховой смеси (миндаля в ней больше всего), и мы снова поговорили о его мертвой бабушке. Мне даже стало жутко. Выходит, я теперь знаток в этих вопросах. Но Кайл нуждается во мне. Похоже, он раньше вообще ни с кем нормально не разговаривал.

Больше всего его напугала больница. Бабушка лежала в одноместной палате повышенной комфортности. Отец Кайла – идиот-недомерок с коллекцией трофейных жен, и по большей части Кайл сидел в этой палате один. Бабушка была в полной отключке, ей то и дело кололи морфий, и бедняга пытался как-нибудь отвлечься: смотрел на горы, уже присыпанные снегом, и – ты не поверишь! – пытался силой мысли взорвать самолет, прямо как Стив.

Опять меняю тему.

Блэр уволили за воровство. Скрытая камера записала, как она стырила жвачку.

Ненавижу будущее.

P.S. Вопрос: что у Ди-Ди было на завтрак?

Ответ: Несколько сигарет.

«Шелковый пруд»: Стив

Прошел час, а Стив все читал гостям лекцию о своих книгах.

– Знаете, как «Бостон глоуб» назвал мой пятый роман? «Пятилеткой по миниатюризации».

– Здорово!

Тут Стив наконец понял, что пора бы и гостям дать возможность высказаться. Может, этот молодой Фалконкрест хочет о чем-нибудь нам поведать. Но потом Стив вспомнил, что Кайл – писатель, и наверняка станет говорить о своих книгах. Скукотаааааа. Стив в душе застонал, поглядел на Кайла и решил, что как хозяин обязан задавать гостям вопросы. Ни с того ни с сего он спросил:

– Скажите, Кайл… Должно быть, читать вы любите не меньше, чем писать. Какие книги произвели на вас самое сильное впечатление?

Кайл изумленно уставился на хозяина дома.

– Неужто вы задали кому-то вопрос? Поразительно.

– Чепуха. Вы ведь у меня в гостях, и, кроме того, вы писатель. А писатели всегда поддерживают друг друга. Ни о какой зависти между ними и речи быть не может. Вы даже не представляете, как я радуюсь успехам других литераторов! И мне очень интересно слушать их рассказы о своем творчестве. Так что не стесняйтесь, Кайл, откройте секрет: какие книги больше всего повлияли на вашу жизнь?

– Ну…

Кайл заговорил, и Стив честно пытался делать вид, что слушает. Сам он вспоминал вечера, когда ему приходилось задавать писателям этот же вопрос. Они обязательно упоминали жалкого выскочку Сэлинджера – напрочь лишенного фантазии писаку, у которого все произведения строились на телефонных разговорах.

Какие еще книги нравятся пишущей братии? Ах да, порнографическая жижа этого пидораса… как его? Небулов? Нунавут? Набоков? Да, Набоков с его «Лолитой». Рассуждения онаниста, увековечившего свои грязные похотливые мыслишки.

Пока Кайл говорил, Стив вспомнил один случай с этой «Лолитой». Лет десять назад группка воинствующих лесбиянок, изголодавшихся по любви, устроила семинар: они хотели убрать «Лолиту» из школьной программы. Стив, прячась от одного профессора, случайно забрел в их аудиторию, и зачинщица бунта спросила, что он думает о «Лолите». Стив ответил, что это чистой воды разврат.

– Вы читали ее сразу после публикации или недавно?

– Что вы! Я и вовсе ее не читал.

– Постойте, – сказала женщина. – То есть вы сейчас прилюдно оговариваете книгу, которую в глаза не видели?

Стив пролепетал что-то о делах и был таков.

…Щелк!

Он очнулся от короткого забытья и вновь оказался в гостиной. Вот черт, я же задал Фалконкресту вопрос! Теперь придется слушать. Ладно, Стив, соберись с силами. Раскрой уши…

Кайл говорил:

– …надо сказать, что я не очень-то верю в будущее, а прошлое и вовсе вгоняет меня в краску. И в целом я не верю людям. Они того не стоят. Лишь несколько авторов вызывают у меня доверие. Они тоже считают жизнь скоротечной, страшной и беспощадной. В «Услышанных молитвах» Трумен Капоте доносит до нас эту мысль, описывая давно исчезнувшее, почти мифическое высшее общество. Я не устаю восхищаться «Белым альбомом» и «Ковыляя в Бетлехем» Джоан Дидион; практически всем, что написал Курт Воннегут. Их произведения напоминают нам, как мрачна жизнь, и лишь редкий луч солнца порой делает ее ярче.

О ком это он говорит? Стив опять перестал слушать Кайла и вспомнил вчерашний семинар по библиографической классификации Дьюи. Потом он подумал, что даже неправильная расстановка сидений может свести на нет годы политической работы, и с тех пор, как в 80-е (после долгих и ожесточенных споров) в аудиториях появились передвижные стулья, собрания стали проходить иначе.

Фалконкрест не унимался:

– Мне нравятся книги о внезапных кризисах в современной культуре. Например, в «Уайнсберг, Огайо» Шервуда Андерсона рассказывается о столкновении сельского хозяйства и индустрии в начале двадцатого века. В «Ниже нуля» Брет Эллис описывает, как в Калифорнии доцифровой эпохи вдруг расцвели материальные ценности. «Бойцовский клуб» Паланика – мощный удар по потребительской культуре, а сочинения Балларда заставляют нас задуматься, куда катится этот мир – особенно «Сошедшие с ума». Эта книга снова и снова приводит меня к мысли, что единственная надежда человечества – дети, которые однажды мутируют и будут так отличаться от нас самих, что наши механизмы выживания покажутся им старомодными и бессмысленными.

Стив мысленно планировал следующую неделю: дюжина встреч; возможно, письмо издателю о новой книге, которую он пытается начать уже – сколько? пятнадцать? двадцать лет? Закупка спиртного и, если повезет, доставка черно-белого журнала с фотографиями из Сан-Бернардино, наглядно рассказывающего о пользе принятия солнечных ванн нагишом.

Стив вновь прислушался.

– …Если честно, я читаю все подряд, даже предупреждения на упаковках лекарств. Мне нравится смотреть на строчки и делать вид, будто я что-то смыслю в штрих-кодах.

– В штрих-кодах? – смутилась Глория.

Кайл продолжал:

– Думается, у каждого читателя есть список любимых книг, и эти списки уникальны, как отпечатки пальцев. Я подозрительно отношусь к молодым, которые считают своим любимым писателем Генри Джеймса или еще какого-нибудь покойника. Представьте, что спрашиваете юную девушку о любимом музыканте, а она в ответ называет Вивальди. Поверите вы ей? С возрастом начинаешь больше ценить классику, но эти книги не так обнадеживают, как любимые.

Стив скользнул взглядом по столу и заметил комара на горлышке бутылки.

– И вообще, – подытожил Кайл, – мне бы очень хотелось, чтобы на вопрос о любимых книгах все отвечали только правду. Увы, начитанные люди редко бывают честны в этом смысле. Итак, я спрашиваю: какие книги изменили вашу жизнь?

Британи посмотрела на Стива.

– Мой муж уже в двадцатый раз произносит эту речь, – сказала она.

– Я действительно так считаю, – улыбнулся Кайл.

– Можно по крайней мере не делать вид, что говоришь об этом впервые!

– На что ты намекаешь?

– Кайл, за последний год ты двадцать раз повторил одно и то же. А сколько будет через двадцать лет? Тысячу? Разве мысль об этом не сводит тебя с ума заранее… ну, что рано или поздно ты превратишься в говорящего робота?

– Как мило! – воскликнула Глория. – Муж и жена поцапались! Только взгляни на них, Стив, совсем как мы с тобой в молодости.