Что такое счастье. Избранное - Эдуард Асадов

Гостья

Проект был сложным. Он не удавался.И архитектор, с напряженным лбом,Считал, курил, вздыхал и чертыхался,Склонясь над непокорным чертежом.

Но в дверь вдруг постучали. И соседка,Студентка, что за стенкою жила,Алея ярче, чем ее жакетка,Сказала быстро: — Здрасьте! — и вошла.

Вздохнула, села в кресло, помолчала,Потом сказала, щурясь от огня:— Вы старше, вы поопытней меня…Я за советом… Я к вам прямо с бала…

У нас был вечер песни и весны,И два студента в этой пестрой вьюге,Не ведая, конечно, друг о друге,Сказали мне о том, что влюблены.

Но для чужой души рентгена нет,Я очень вашим мненьем дорожу.Кому мне верить? Дайте мне совет.Сейчас я вам о каждом расскажу.

Но, видно, он не принял разговора:Отбросил циркуль, опрокинул тушьИ, глянув ей в наивные озера,Сказал сердито: — Ерунда и чушь!

Мы не на рынке и не в магазине.Совет вам нужен? Вот вам мой совет:Обоим завтра отвечайте «нет»,Затем что нет здесь чувства и в помине!

А вот когда полюбите всерьез,Поймете сами, если час пробьет,Душа ответит на любой вопрос,И он все сам заметит и поймет.

Окончив речь уверенно и веско,Он был немало удивлен, когдаОна, вскочив, вдруг выпалила резко:— Все сам заметит? Чушь и ерунда!

Слегка оторопев от этих слов,Он повернулся было для отпора,Но встретил не наивные озера,А пару злых, отточенных клинков.

— «Он сам поймет»? Вы так сейчас сказали.А если у него судачья кровь?А если там, где у других любовь,Здесь лишь проекты, балки и детали?

Он все поймет? А если он плевал,Что в чьем-то сердце то огонь, то дрожь?А если он не человек — чертеж?!Сухой пунктир! Бездушный интеграл?!

На миг он замер, к полу пригвожден,Затем, потупясь, вспыхнул почему-то.Она же, всхлипнув, повернулась крутоИ, хлопнув дверью, выбежала вон.

Весенний ветер в форточку ворвался,Гудел, кружил, бумагами шуршал…А у стола «бездушный интеграл»,Закрыв глаза, счастливо улыбался.

Если вы спросите молодого рабочего или студента, каких поэтов он знает, какие поэты ему интересны, он назовет несколько разных имен и фамилий. Но среди них непременно будет Эдуард Асадов.

Подруги

Дверь общежитья… Сумрак… Поздний час.Она спешит, летит по коридору,Способная сейчас и пол и шторуПоджечь огнем своих счастливых глаз.

В груди ее уже не сердце бьется,А тысяча хрустальных бубенцов.Бежит девчонка. Гулко раздаетсяВеселый стук задорных каблучков.

Хитро нахмурясь, в комнату вошла.— Кто здесь не спит? — начальственноспросила.И вдруг, расхохотавшись, подскочилаК подруге, что читала у стола.

Затормошила… Чертики в глазах:— Ты все зубришь, ты все сидишь одна!А за окошком, посмотри, весна!И, может, счастье где-то в двух шагах.

Смешная, скажешь? Ладно, принимаю!На все согласна. И не в этом суть.Влюбленных все забавными считаютИ даже глуповатыми чуть-чуть…

Но я сейчас на это не в обиде.Не зря есть фраза: «Горе от ума».Так дайте же побыть мне в глупом виде!Вот встретишь счастье и поймешь сама.

Шучу, конечно. Впрочем, нет, послушай,Ты знаешь, что сказал он мне сейчас?«Ты, говорит, мне смотришь прямо в душу,И в ней светло-светло от этих глаз».

Смеется над любой моей тревогой,Во всем такой уверенный, чудак.Меня зовет кувшинкой-недотрогойИ волосы мои пушит вот так…

Слегка смутилась. Щеки пламенели.И в радости заметить не смогла,Что у подруги пальцы побелели,До боли стиснув краешек стола.

Глаза подруги — ледяное пламя.Спросила непослушными губами,Чужим и дальним голос прозвучал:— А он тебя в тайгу не приглашал?

Не говорил: «Наловим карасей,Костер зажжем под старою сосною,И будем в мире только мы с тобоюДа сказочный незримый Берендей!»

А он просил: подругам ни гу-гу?А посмелее быть не убеждал?И если так, я, кажется, могуПомочь тебе и предсказать финал.

Умолкла. Села. Глянула в тревоге.Смешинок нет, восторг перегорел,А пламя щек кувшинки-недотрогиВсе гуще белый заливает мел…

Кругом весна… До самых звезд весна!В зеленых волнах кружится планета.И ей сейчас неведомо, что где-тоДве девушки, не зажигая света,Подавленно застыли у окна.

Неведомо? Но синекрылый ветерТрубит сквозь ночь проверенную вестьО том, что счастье есть на белом свете,Пускай не в двух шагах, а все же есть!

Поют ручьи, блестят зарницы домен,Гудя, бегут по рельсам поезда.Они кричат о том, что мир огроменИ унывать не надо никогда,

Что есть на свете преданные люди,Что радость, может, где-нибудь в пути,Что счастье будет, непременно будет!Вы слышите, девчата, счастье будет!И дай вам Бог скорей его найти!

Поэма о первой нежности

Когда мне имя твое назвали,Я даже подумал, что это шутка.Но вскоре мы все уже в классе знали,Что имя твое и впрямь — Незабудка.

Войдя в наш бурный, грохочущий класс,Ты даже застыла в дверях удивленно —Такой я тебя и увидел в тот раз:Светлою, тоненькой и смущенной.

Была ль ты красивою? Я не знаю.Глаза — голубых цветов голубей…Теперь я, кажется, понимаюПричину фантазии мамы твоей!

О время, далекий розовый дым!Когда ты мечтаешь, дерзишь, смеешься!И что там по жилам течет твоим,Детство ли, юность? Не разберешься!

Ну много ль пятнадцать-шестнадцать лет?Прилично и все же ужасно мало:У сердца уже комсомольский билет,А сердце взрослым еще не стало!

И нету бури еще в крови,А есть только жест напускной небрежности.И это не строки о первой любви,А это строки о первой нежности.

Мне вспоминаются снова и сноваЗаписки — голуби первых тревог.Сначала в них нет ничего «такого»,Просто рисунок, просто смешок.

На физике шарик летит от окошка,В записке — согнувшийся от тоскиКакой-то уродец на тонких ножкахИ подпись: «Вот это ты у доски!»

Потом другие, коротких короче,Но глубже глубоких. И я не шучу!К примеру такая: «Конфету хочешь?»«Спасибо. Не маленький. Не хочу!»

А вот и «те самые»… Рано иль поздно,Но радость должна же плеснуть через край!«Ты хочешь дружить? Но подумай серьезно!»«Сто раз уже думал. Хочу. Давай!»

Ах, как все вдруг вспыхнуло, засверкало!Ты так хороша с прямотою своей!Ведь если бы ты мне не написала,То я б не отважился, хоть убей!

Мальчишки намного девчат озорнее,Так почему ж они тут робки?Девчонки, наверно, чуть-чуть взрослееИ, может быть, капельку посмелее,Чем мы — герои и смельчаки!

И все же, наверно, гордился по праву я,Ведь лишь для меня, для меня зажженыТвои, по-польски чуть-чуть лукавые,Глаза редчайшей голубизны!

Был вечер. Большой новогодний вечер.В толпе не пройти. Никого не найти!Музыка, хохот, взрывы картечи,Серпантина и конфетти!

И мы кружились, как опьяненные,Всех жарче, всех радостней, всех быстрей!Глаза твои были почти зеленыеОт елки, от смеха ли, от огней?

Когда же, оттертые в угол зала,На миг мы остались с тобой вдвоем,Ты вдруг, посмотрев озорно, сказала:— Давай удерем?— Давай удерем!

На улице ветер, буран, темно…Гремит позади новогодний вечер…И пусть мы знакомы с тобой давно, —Вот она, первая наша встреча!

От вальса морозные стекла гудели,Били снежинки в щеки и лоб,А мы закружились под свист метелиИ с хохотом бухнулись вдруг в сугроб.

Потом мы дурачились. А потомТы подошла ко мне, замолчалаИ вдруг, зажмурясь, поцеловала!Как будто на миг обожгла огнем!

Метель пораженно остановилась,Смущенной волной залилась душа.Школьное здание закружилосьИ встало на место, едва дыша.

Ни в чем мы друг другу не признавались,Да мы бы и слов-то таких не нашли.Мы просто стояли и целовались,Как умели и как могли!..

Химичка прошла! Хорошо, не видала!Не то бы, сощурившись сквозь очки,Она бы раздельно и сухо сказала:— Давайте немедленно дневники!

Она скрывается в дальней улице,И ей даже мысль не придет о том,Что два старшеклассника за угломСтоят и крамольно вовсю целуются…

А так все и было: твоя рука,Фигурка, во тьме различимая еле,И два голубых-голубых огонькаВ клубящейся белой стене метели…

Что нас поссорило? И почему?Какая глупая ерунда?Сейчас я и сам уже не пойму.Но это сейчас не пойму. А тогда?..

Тогда мне были почти ненавистныСомнения старших, страданья от бед.Молодость в чувствах бескомпромиссна:За или против — среднего нет!

И для меня тоже среднего не было!Обида горела, терзала, жгла:Куда-то на вечер с ребятами бегала,Меня же, видишь ли, не нашла!

Простить? Никогда! Я не пал так низко!И я тебе это сейчас докажу!И вот на уроке летит записка:«Запомни! Больше я не дружу!»

И все. И уже ни шагу навстречу!Бессмысленны всякие оправданья.Тогда была первая наша встреча,И вот наше первое расставанье…

Дворец переполнен. Куда б провалиться?Да я же и рта не сумею разжать!И как только мог я, несчастный, решитьсяВ спектакле заглавную роль играть?!

Смотрю на ребят, чтоб набраться мужества,Увы, ненамного-то легче им:Физиономии, полные ужаса,Да пот, проступающий через грим…

Но мы играли. И как играли!И вдруг, на радость иль на беду,В антракте сквозь щелку — в гудящем залеУвидел тебя я в шестом ряду.

Холодными стали на миг ладони,И я сразу словно теряться стал.Но тут вдруг обиду свою припомнилИ обозлился… и заиграл!

Конечно, хвалиться не очень пристало,Но, право, играл я весьма ничего,Не так, как Мочалов, не так, как Качалов,Но, думаю, что-нибудь вроде того…

Пускай это шутка. А все же, а все жеТакой был в спектакле у нас накал,Что, честное слово же, целый залДо боли отбил на ладонях кожу!

А после, среди веселого гула,В густой и радостной толкотне,Ты пробралась, подошла ко мне:— Ну, здравствуй! — и руку мне протянула.

И были глаза твои просветленные,Словно бы горных озер вода:Чуть голубые и чуть зеленые,Такие красивые, как никогда!

Как славно, забыв обо всем о прочем,Смеяться и чувствовать без конца,Как что-то хорошее, нежное оченьМорозцем покалывает сердца.

Вот так бы идти нам, вот так улыбаться,Шагать сквозь февральскую звездную тьмуИ к ссоре той глупой не возвращаться,А мы возвратились. Зачем, не пойму?

Я сам точно рану себе бередил,Как будто размолвки нам было мало.Я снова о вечере том спросил,Я сам же спросил. И ты рассказала.

— Я там танцевала всего только раз,Хотя совершенно и не хотела… —А сердце мое уже снова горело,Горело, кипело до боли из глаз!

И вот ты сказала почти с укоризной:— Пустяк ведь. Ты больше не сердишься? Да?И мне бы ответить, что все ерунда,Но юность страдает бескомпромиссно!

И, пряча дрожащие губы от света,Я в переулке сурово сказал:— Прости. Мне до этого дела нету.Я занят. Мне некогда! — И удрал…

Но сердце есть сердце. Пусть время проходит,Но кто и когда его мог обмануть?И как там рассудок ни колобродит,Сердце вернется на главный путь!

Ты здесь. Хоть дотронься рукой! Так близко…Обида? Ведь это и впрямь смешно!И вот «примирительная» записка:«Давай, если хочешь, пойдем в кино?»

Ответ прилетает без промедления.Слова будто гвоздики. Вот они:«Безумно растрогана приглашеньем.Но очень некогда. Извини!»

Бьет ветер дорожный в лицо и ворот.Иная судьба. Иные края.Прощай, мой красивый уральский город,Детство мое и песня моя!

Снежинки как в медленном танце кружатся,Горит светофора зеленый глаз.И вот мы идем по знакомой улицеУже, вероятно, в последний раз…

Сегодня не надо бездумных слов,Сегодня каждая фраза значительна.С гранита чугунный товарищ СвердловГлядит на нас строго, но одобрительно.

Сегодня хочется нам с тобойСказать что-то главное, нужное самое!Но как-то выходит само собой,Как будто назло, не про то, не про главное.

А впрочем, зачем нам сейчас слова?!Ты видишь, как город нам улыбается,И первая встреча у нас жива,И все хорошее продолжается…

Ну вот перекресток и твой поворот.Снежинки печально летят навстречу…Конечно, хорошее все живет,И все-таки это последний вечер…

Небо от снега белым-бело…Кружится в воздухе канитель…Что это мимо сейчас прошло:Детство ли? Юность? Или метель?

Помню проулок с тремя фонарямиИ фразу: — Прощай же… пора… пойду… —Припала дрогнувшими губамиИ бросилась в снежную темноту.

Потом задержалась вдруг на минутку:— Прощай же еще раз. Счастливый путь!Не зря же имя мое — Незабудка.Смотри, уедешь — не позабудь!

Все помню: в прощальном жесте рука,Фигурка твоя, различимая еле,И два голубых-голубых огонька,Горящих сквозь белую мглу метели…

И разве беда, что пожар кровиНе жег нас средь белой пушистой снежности!Ведь это не строки о первой любви,А строки о первой мальчишьей нежности…

Катится время! Недели, недели…То снегом, то градом стучат в окно.Первая встреча… Наши метели…Когда это было? Вчера? Давно?

Тут словно бы настежь раскрыты шторы,От впечатлений гудит голова:Новые встречи, друзья и споры,Вечерняя, в пестрых огнях, Москва.

Но разве первая нежность сгорает?Недаром же сердце иглой кольнет,Коль где-то в метро или в давке трамваяВдруг глаз голубой огонек мелькнет…

А что я как память привез оттуда?Запас сувениров не сверхбольшой:Пара записок, оставшихся чудом,Да фото — любительский опыт мой.

Записки… быть может, смешно немножко,Но мне, будто люди, они близки.Даже вон та: уродец на ножкахИ подпись: «Вот это ты у доски!»

Где ты сейчас? Велики расстоянья,Три тысячи верст между мной и тобой.И все же не знал я при расставанье,Что снова встретимся мы с тобой!

Но так и случилось, сбылись чудеса.Хоть времени было — всего ничего…Проездом на сутки. На сутки всего!А впрочем: и сутки не полчаса!

И вот я иду по местам знакомым:Улица Ленина, мединститут,Здравствуй, мой город, я снова дома!Пускай хоть сутки, а снова тут!

Сегодня я вновь по-мальчишьи нежный!Все то же, все так же, как той зимой.И только вместо метели снежной —Снег тополей да июльский зной.

Трамвай, прозвенев, завернул полукругом,А вон, у подъезда, худа, как лоза,Твоя закадычнейшая подругаСтоит, изумленно раскрыв глаза.

— Приехал? — Приехал. — Постой, когда?Ну рад, конечно? — Само собой.— Вот это встреча! А ты куда?А впрочем, знаю… И я с тобой!

Пойми, дружище, по-человечьи:Ну как этот миг без меня пройдет?Такая встреча, такая встреча!Да тут рассказов на целый год!

Постой-ка, постой-ка, а как это было?Что-то мурлыча перед окном,Ты мыла не стекла, а солнце мыла,В ситцевом платье и босиком.

А я, прикрывая смущенье шуткой,С порога басом проговорил:— Здравствуй, садовая Незабудка!Вот видишь, приехал, не позабыл!

Ты обернулась… на миг застыла,Радостной синью плеснув из глаз,Застенчиво ворот рукой прикрылаИ кинулась в дверь: — Я сейчас, сейчас!

И вот, нарядная, чуть загорелая,Стоишь ты, смешинки тая в глазах,В цветистой юбочке, кофте белойИ белых туфельках на каблучках…

— Ты знаешь, — сказал я, — когда-тов школе…Ах нет… даже, видишь, слова растерял…Такой повзрослевшей, красивой, что ли,Тебя я ну просто не представлял…

Ты просто опасная! Я серьезно…Честное слово, искры из глаз!— Ну что ж, — рассмеялась ты, —в добрый час!Тогда влюбляйся, пока не поздно…

Внизу, за бульваром, в трамвайном звонеЗнойного марева сизый дым.А мы стоим на твоем балконеИ все друг на друга глядим… глядим…

Кто знает, возможно, что ты или яРешились бы что-то поведать вдруг,Но тут подруга вошла твоя.Зачем только Бог создает подруг?!

Как часто бывает, что двое поройВот-вот что-то скажут сейчас друг другу,Но тут будто черт принесет подругу —И все! И конец! Хоть ступай домой!

А впрочем, я, кажется, не про то.Как странно: мы взрослые, нам   по семнадцать!Теперь мы, наверное, ни за что,Как встарь, не решились бы поцеловаться.

Пух тополиный летит за плечи…Темнеет. Бежит в огоньках трамвай.Вот она, наша вторая встреча…А будет ли третья? Поди узнай…

Не то чтоб друзья и не то чтоб влюбленные,Так что же, по сути-то, мы с тобой?Глаза твои снова почти зеленые,С какою-то новою глубиной…

Глаза эти смотрят чуть-чуть пытливо,С веселой нежностью на меня.Ты вправду ужасно сейчас красиваВ багровых тающих бликах дня…

А где-то о рельсы колеса стучатся,Гудят беспокойные поезда…Ну вот и настало время прощаться…Кто знает, увидимся ли когда?

Знакомая, милая остановка!Давно ли все сложности были — пустяк!А тут вот вздыхаю, смотрю неловкоПрощаться за руку или как?

Неужто вот эти светлые волосы,И та вон мигнувшая нам звезда,И мягкие нотки грудного голосаУйдут и забудутся навсегда?

Помню, как были глаза грустны,Хоть губы приветливо улыбались.Эх, как бы те губы поцеловались,Не будь их хозяева так умны!..

Споют ли когда-нибудь нам соловьи?Не знаю. Не ставлю заранее точек.Без нежности нет на земле любви,Как нет и листвы без весенних почек…

Пусть все будет мериться новой мерой,Новые встречи, любовь, друзья…Но радости этой, наивной, первой,Не встретим уж больше ни ты, ни я…

— Прощай! — И вот уже ты далека,Фигурка твоя различима еле,И только два голубых огонькаВ густой тополиной ночной метели…

Они все дальше, во мраке тая…Эх, знать бы тогда о твоей судьбе!Я, верно бы, выпрыгнул из трамвая,Я б кинулся снова назад, к тебе!..

Но старый вагон поскрипывал тяжко,Мирно позванивал и бежал,А я все стоял и махал фуражкойИ ничего, ничего не знал…

Столько уже пробежало лет,Что, право же, даже считать не хочется.Больше побед или больше бед?Пусть лучше другими итог подводится.

Юность. Какою была она?Ей мало, признаться, беспечно пелось.Военным громом опалена,Она, переплавясь, шагнула в зрелость.

Не ведаю, так ли, не так я жил,Где худо, где правильно поступая?Но то, что билет комсомольский носилНедаром, вот это я твердо знаю!

Так и не встретились мы с тобой!Я знал: ты шагаешь с наукой в ногу,С любовью, с друзьями, иной судьбой.А я, возвратившись с войны домой,Едва начинал лишь свою дорогу.

Но нет за тобой никакой вины.И сам ведь когда-то не все приметил:Письмо от тебя получил до войны,Собрался ответить и… не ответил…

Успею! Мелькали тысячи дел,Потом сирены надрыв протяжный!И не успел, ничего не успел.А впрочем, теперь уже все не важно!

Рассвет надо мной полыхал огнем,И мне улыбнулись глаза иные,Совсем непохожие, не такие…Но песня сейчас о детстве моем!

Не знаю, найдутся ли в мире средства,Чтоб выразить бьющий из сердца свет,Когда ты идешь по улицам детства,Где не жил и не был ты столько лет!

Под солнцем витрины новые щурятся,Мой город, ну кто бы тебя узнал?!Новые площади, новые улицы,Новый, горящий стеклом вокзал!

Душа — как шумливая именинница,Ей тесно сегодня в груди моей!Сейчас только лоск наведу в гостиницеИ буду обзванивать всех друзей!

А впрочем, не надо, не так… не сразу…Сначала — к тебе. Это первый путь.Вот только придумать какую-то фразу,Чтоб скованность разом как ветром сдуть.

Но вести, как видно, летят стрелой.И вот уже в полдень, почти без стука,Врывается радостно в номер мойТвоя закадычнейшая подруга.

— Приехал? — Приехал. — Постой, когда? —Вопросы сыплются вперебой.Но не спросила: «Сейчас куда?»И не добавила: «Я с тобой!»

Сколько же, сколько промчалось лет!Я слушаю, слушаю напряженно:Тот — техник, а этот уже ученый,Кто ранен, кого уж и вовсе нет…

Голос звучит то светло, то печально.Но отчего, отчего, отчегоВ этом рассказе, таком пространном,Нету имени твоего?!

Случайность ли? Женское ли предательство?Иль попросту ссора меж двух подруг?Я так напрямик и спросил. И вдругКакое-то странное замешательство…

Сунулась в сумочку за платком,Спрятала снова и снова вынула…Эх, знаешь, беда-то какая! — И всхлипнула. —Постой, ты про что это? Ты о ком?!

Фразы то рвутся, то бьют как копыта:Сначала шутила все сгоряча…Нелепо!.. От глупого аппендицита…Сама ведь доктор… и дочь врача…

Слетая с деревьев, остатки летаКружатся, кружатся в безутешности,Ну вот и окончилась повесть этаО детстве моем и о первой нежности…

Все будет: и песня, и новые люди,И солнце, и мартовская вода,Но третьей встречи уже не будетНи нынче, ни завтра и никогда…

Дома, как гигантские корабли,Плывут за окошком, горя неярко,Да ветер чуть слышно из дальней далиДоносит оркестр из летнего парка…

Промчалось детство, ручьем прозвенев.Но из ручьев рождаются реки.И первая нежность — это запевВсего хорошего в человеке.

И памятью долго еще сберегаютсяУлыбки, обрывки наивных фраз.Ведь если песня не продолжается —Она все равно остается в нас!

Нет, не гремели для нас соловьи.Никто не познал и уколов ревности.Ведь это не строки о первой любви,А строки о первой и робкой нежности.

Лишь где-то плывут, различимые елеВ далеком, прощальном жесте рукаДа два голубых-голубых огонькаВ белесой клубящейся мгле метели…

СУДУ ПОТОМКОВ