Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 1 - Монах Симеон Афонский

– Молись, молись!

Я снова читал псалом, а мой товарищ кропил крещенской водой горные просторы. У меня скоро сел голос и читать молитвы уже не было сил. Звериный рык несколько стих, но иеродиакон не мог спать:

– Давай, еще читай!

– Не могу, уже устал! – взмолился я и повалился на коврик. – Пусть рычат хоть до утра! Уже сил нет, я устал…

Отец Пимен продолжал читать молитвы, а я уже спал, не обращая внимания на рычания и вопли из черных яблоневых джунглей. К слову сказать, поэт как заснул в сумерки, так и проспал до утра. Когда мы рассказали ему о ночных искушениях, он не верил нашим словам, уверяя, что он ничего не слышал.

Постепенно продвигаясь дальше по тропе, мы добрались до ущелья схимника. Вокруг все казалось диким и неприступным. Над одним из крутых скальных обрывов иеродиакон указал на грот, в котором пытался зимовать пустынник. Действительно, летом он был практически недосягаем, а зимой по снегу становился легко доступным для любого охотника. Мы расположились под этим крутым обрывом, устроившись таким образом, чтобы за спиной находилась скала. Так благословил отец Пимен, готовясь к очередному ночному искушению. Алексей и я взяли котелки и отправились к реке за водой. Возвращаясь, мы увидели, что горят кусты, росшие по обрыву.

«Пожар!» – завопили мы и помчались на огонь, расплескивая из котелков воду. Но, прибежав, обнаружили следующую картину: наш друг спокойно расхаживал среди огня, любуясь произведенным эффектом.

– Теперь сюда никакие медведи и кабаны не соберутся! – объяснил он довольным голосом.

– Это так, но если лес загорится, то мы пропали! – разволновавшись ответил я.

Остатками воды и ветками мы с поэтом погасили огонь. Ночь прошла спокойно, только дым от обгоревших кустов постоянно тянул на наш ночлег. От едкого дыма першило в горле и слезились глаза.

– Вот видите, ночь прошла спокойно, огонь испугал зверей! – объявил утром отец Пимен.

Стало ясно, что живя в многолюдстве монастыря, он отвык от горного уединения. За чаем мы долго разговаривали о том, как защищать нашу ночевку от диких зверей. Я по мере сил старался придать этим разговорам веселый оборот.

Наша цель состояла в том, чтобы выйти на альпийские луга, устроить многодневный привал, читать молитвенное правило и совершать небольшие прогулки по окрестностям. К сожалению, на этом маршруте я сбился с пути. Выбрав неправильное направление, заставил всех карабкаться по крутому склону, цепляясь за кусты и траву. Иеродиакон терпеливо полз вверх и вскоре исчез из виду. Следом полез мой спутник с большим рюкзаком за спиной. Внизу бежала небольшая речка с острыми камнями, скатившимися с обрыва. Поэт взял круто вправо и отдалился от меня, держась за траву на высоте трех-четырех метров. На моих глазах кусты травы, за которые он ухватился руками, медленно оторвались от скалы. Мой друг также медленно, как в замедленной съемке, завалился на спину и полетел вниз. Все произошло так неожиданно, что я растерялся. Но поэту помог рюкзак – он потянул его вниз, но он же и спас ему жизнь, защитив от острых камней. Бедняга упал в реку на спину прямо на острые камни. Я подбежал к нему и помог подняться:

– Ну как ты, жив?

Он не отвечал, но твердил одно и то же, словно его заклинило:

– Мой паспорт, мой паспорт…

Обнаружив паспорт во внутреннем кармане штормовки совершенно сухим, он успокоился и пришел в себя. Мы не стали больше подниматься по обрывам, а прошли вверх по речке метров сто, где увидели широкую тропу, пересекающую речной поток и поднимающуюся вверх в луга.

После падения наш спутник начал хандрить. Он подолгу отставал, и нам тоже приходилось останавливаться и дожидаться его, когда он появится из-за поворота. Горы показали, что характер у него не сахар. Так он шел до самых лугов, далеко отставая и не желая идти вместе. Возможно, поэт винил меня, послужившего причиной его падения: ведь это я избрал неверный путь. Дождавшись товарища, я попросил у него прощения:

– Прости, Алеша, это я виноват, что выбрал плохой маршрут!

Но он резко оборвал меня:

– Да ты уже достал меня своими извинениями! – поэт явно не хотел со мной разговаривать.

Когда наша группа вышла на просторные луга, лежащие в голубой дымке, москвич явно повеселел и, казалось, забыл о своем падении и обиде. На горных склонах было привольно и красиво. Всюду цвели чайные розы, и весь поход нас сопровождал их аромат. Травянистые склоны переходили в скальный высокий гребень хребта Хазратишох, за которым лежал Афганистан, отделенный от Таджикистана рекой Пяндж. У подножия гребня мы расположились на ночлег. Развели костер и залюбовались открывшимся видом: вдаль, чередой фиолетовых гряд, насколько хватало глаз, уходили на запад безбрежные просторы Южно-Таджикской депрессии, исполненные золотистого очарования ложащихся на землю сумерек. Иеродиакон шумно вздохнул: «Хорошо, правда?»