Отец Арсений - Сборник

Одна из наших друзей, Зоя Дмитриевна Прянишникова (дочь академика), болела с детства костным туберкулезом правого бедра, и в 1918 г. родители направили ее в Крым для лечения со своей знакомой. Но началась гражданская война, длившаяся почти три года, и они остались в Крыму, разобщенные от Москвы войной, без средств к существованию, защиты, помощи и умирали от голода.

Не могу сейчас припомнить, какими путями произошла их встреча с Волошиным, но он и его мама Елена Оттобальдовна взяли их к себе в дом, где они прожили больше года, и потом помогли уехать в Москву к родителям.

Второй наш друг, Елена Сергеевна Волнухина (дочь скульптора Волнухина, автора памятника первопечатнику Ивану Федорову), приехала в Крым для лечения слабых легких сразу после окончания гражданской войны. Ей посоветовали снять комнату в окрестностях Коктебеля. Утром, наняв татарина с арбой, сложила в арбу чемодан, сумки с вещами и сумочку с документами и деньгами и пошла рядом с повозкой.

Отъехали от города, татарин хлестнул лошадь и быстро уехал, а Елена Сергеевна осталась в легком ситцевом платье без вещей и денег. Пошла по дороге в полной растерянности и безысходности. Шла и беспрерывно молилась Пресвятой Богородицу, возложив на Нее всю надежду. Вскоре она увидела дом необычной постройки, подошла, постучалась. Разрешили войти, и плача, вся в слезах, рассказала пожилой женщине и мужчине о своем горе.

Впоследствии Елена Сергеевна (Леля) всегда со слезами на глазах и с удивлением рассказывала, что ее сразу приняли, поили, кормили, дали одежду. Прожила Леля у Волошина три месяца, пока не получила деньги от родных на дорогу. Максимилиан Волошин достал ей билет и проводил. Нам Леля рассказывала, что Елена Оттобальдовна и Волошин – удивительные, добрые и гостеприимные люди. Привезла Леля от Волошина много рукописных стихотворений, которые мы переписывали. Я рассказала об этих двух эпизодах, потому что они раскрывают душевный мир поэта и его матери».

Другая женщина, Людмила Александровна, оказывается, хорошо знала Андрея Белого, дружила с Надеждой Павлович, встречалась с Анной Ахматовой и довольно хорошо знала Брюсова и Надежду Чулкову.

Разговор о поэтах и их литературных взглядах и об отношении к Богу, вере, православию велся в течение двух вечеров. В конце второго вечера о. Арсений рассказал, что сам, будучи юношей, отдал невольную дань увлечению поэтами «серебряного века».

«Вы знаете, – говорил он, – увлечение этими поэтами было повальным, модным, почти все читающее общество знало их стихи, особенно Блока, его стихотворения произносились почти во всех домах. Куда ни придешь, слышались слова: «О доблестях, о подвигах, о славе…» или «Под насыпью во рву некошенном…», «Что же ты потупилась в смущении?»

Любили Игоря Северянина, Николая Гумилева и других, но я быстро осознал их внутреннюю духовную пустоту, не совпадавшую с моим миропониманием. Однако, некоторые стихотворения Гумилева я люблю, в основном из «Африканского цикла» – это «Носорог», «Жираф», «Ягуар», «Гиена» и даже «Озеро Чад». Значительными его стихотворениями являются «Андрей Рублев» и «Рабочий», в котором он как бы предсказывает свою смерть:

«Пуля, им отлитая, просвищетНад седою вспененной Двиной,Пуля, им отлитая, отыщетГрудь мою, она пришла за мной.Упаду, смертельно затоскую,Прошлое увижу наяву* * *И Господь воздаст мне полной меройЗа недолгий мой и горький век».[20]

Николай Гумилев был православным и верующим человеком, об этом мне рассказывали люди, близко знавшие его. Конечно, вера его не была полностью церковной, он верил, как большинство интеллигентов того времени.

Отец Арсений обратился к Илье Сергеевичу: «Я Вас прервал и стал вспоминать Волошина, Вы, видимо, хотели еще что-то сказать?» Илья Сергеевич произнес: «Я взял на себя смелость подвергнуть критическому рассмотрению творчество многих поэтов и, возможно, кое-кто со мной будет не согласен, но так я воспринимаю их сейчас душой православного человека».

Было уже поздно, прочли молитву, батюшка всех нас благословил и ушел в свою комнату, мы стали расходиться. Несколько приезжих ночевали у Надежды Петровны. Я, Елизавета Александровна и Людмила Александровна вышли на улицу – оказывается, у них в Ростове были друзья, у которых они хотели переночевать одну ночь. Вызвался их проводить, вечер был теплый и тихий. Пока мы шли, узнал, что Елизавета Александровна и Людмила Александровна Дилигенская – двоюродные сестры и были сестрами одной когда-то большой московской общины, что их духовный отец давно расстрелян[21], и сейчас Господь привел их к старцу о. Арсению. Они считают это большим духовным счастьем, но, к сожалению, видятся с ним редко. Проводил их до дому, впоследствии встречал в Москве на квартирах, когда о. Арсения привозили в Москву.

Воспоминание двух вечерних бесед записал тогда же, в 1972 г., пока был в отпуске, запись была черновой, и только через несколько лет обработал ее. Стихотворение «Владимирская Богоматерь» переписал тогда же с рукописного оригинала, взятого у о. Арсения.

Владимирская Богоматерь

Не на троне – на Ее руке,Левой ручкой обнимая шею, –Взор во взор, щекой припав к щеке,Неотступно требует… Немею –Нет ни сил, ни слов на языке…А Она в тревоге и в печалиЧерез зыбь грядущую глядитВ мировые рдеющие дали,Где закат пожарами повит.И такое скорбное волненьеВ чистых девичьих чертах, что ЛикВ пламени молитвы каждый мигКак живой меняет выраженье.Кто разверз озера этих глаз!Не святой Лука-иконописец,Как поведал древний летописец,Не печерский темный богомаз:В раскаленных горнах Византии,В злые дни гонения иконЛик Ее из огненной стихииБыл в земные краски воплощен.Но из всех высоких откровенийЯвленных искусством – он одинУцелел в костре самосожженийПосреди обломков и руин.От мозаик, золота, надгробий,От всего, чем тот кичился век, –Ты ушла по водам синих рекВ Киев княжеских междуусобий.И с тех пор в часы народных бедОбраз Твой, над Русью вознесенный,В тьме веков указывал нам следИ в темнице – выход потаенный.Ты напутствовала пред концомРатников в сверканьи литургии…Страшная история РоссииВся прошла перед Твоим лицом.Не погром ли ведая Батыев,Степь в огне и разоренье сел –Ты, покинув обреченный Киев,Унесла великокняжий стол?И ушла с Андреем в Боголюбов,В прель и глушь Владимирских лесов,В тесный мир сухих сосновых срубов,Под намет шатровых куполов.И когда Хромец Железный предалОкский край мечу и разорил,Кто в Москву ему прохода не далИ на Русь дороги заступил?От лесов, пустынь и побережийВсе к Тебе за Русь молиться шли:Стража богатырских порубежий…Цепкие сбиратели земли…Здесь в Успенском – в сердце стен Кремлевых,Умилясь на нежный облик Твой,Сколько глаз жестоких и суровыхУвлажнялось светлою слезой!Простирались старцы и черницы,Дымные сияли алтари,Ниц лежали кроткие царицы,Преклонялись хмурые цари…Черной смертью и кровавой битвойДевичья святилась пелена,Что осьмивековою молитвойВсей Руси в веках озарена.Но слепой народ в годину гневаОтдал сам ключи своих твердынь,И ушла Предстательница-ДеваИз своих поруганных святынь.А когда кумашные помостыПодняли перед церквами крик, –Из-под риз и набожной коростыТы явила подлинный свой Лик.Светлый Лик Премудрости-Софии,Заскорузлый в скаредной Москве,А в грядущем – Лик самой России –Вопреки наветам и молве.Не дрожит от бронзового гудаДревний Кремль, и не цветут цветы:В мире нет слепительного чудаОткровенья вечной Красоты!Верный страж и ревностный блюстительМатушки Владимирской, – тебе –Два ключа: златой в Ее обитель,Ржавый – к нашей горестной судьбе.

1925–1929 гг.

Коктебель.

Приписка о. Арсения (1961 г.): «Предполагаю, что последние четыре строки относились к А. И. Анисимову, реставрировавшему икону Владимирской Богоматери и охранявшему ее от посягательств на дальнейшее раскрытие красочных слоев. Александр Иванович Анисимов был расстрелян в 1937 г.».

Н. Т. Лебедев.