Фэнтези-2006 - Кирилл Бенедиктов

Суп-пюре из шестилапой скалолазки с луком…»

(Меню «Ресторации дядюшки Ульриха», раздел «Кухня энитимуров»)

«Во время правления Мидия Завоевателя Ухтырское ханство объявило Рагнар-йок своей исконной территорией. На краю плато, невдалеке от ущелья, была выстроена крепость Алдан-Дыбыр, резиденция наместника-бузбаши. Первым же указом бузбаши обложил рагнаритов казенным хабаром, а также установил десятинец — особый налог на каждое доброе дело.

Самый дряхлый из энитимурских аксакалов, выслушав указ, спросил:

— Ась?

Указ зачитали по второму разу.

— А зачем мы плати? — осведомился аксакал.

— Такова воля великого хана!

— А что творить хана-великана, если мы не плати?

С помощью камчи аксакалу подробно объяснили, что будет творить „хана“ в таком возмутительном случае. Бузбаши лично наблюдал за вразумлением, после чего удалился в неприступную башню из слоновой кости, под охрану сотни доблестных мамелюков.

Утром его в башне не обнаружили.

Отправленные на поиски наместника воины доложили, что в ауле Ц'Хе из крайней каверны они слышали вопли на ухтырском языке, но там было слишком высоко, а посему бузбаши исчез бесследно. Еще через три дня знакомый глухарь-аксакал принес письмо от наместника, где хабар категорически отменялся. Он же к вечеру принес и бузбаши, сорвавшего голос и погруженного в глубокую меланхолию…»

(«Преданья старины глубокой», т. 14, стр. 762)

«…кроме ряда достоинств, обладают энитимуры существенной слабостью: подвержены они агорафобии, сиречь боязни открытого пространства. Вне тесных стен испытывают горцы панический страх, круженье головы и расстройство сердечного пузыря. Посему отдельных рагнаритов с детства готовят для сношений с внешним миром, вынуждая жить в особо широких кавернах. С пяти лет их выводят из ущелья на плато, постепенно увеличивая срок пребывания: сперва в наиболее темные ночи, затем — при свете луны и звезд, далее в сумерках и, наконец, днем. Орудием помощи тут являются шоры, на манер лошадиных, которые сужают поле зрения подобно стенам родного ущелья. Обучив героев путешествовать в закрытых повозках и даже верхом, в качестве последнего испытания селят энитимура в деревне на равнине, понуждая жить там от месяца до трех и следя, чтобы не укрывался он в четырех стенах, а выходил на улицу и общался с местными жителями.

Лишь в последние десятилетия рагнариты начали заключать браки с людьми из внешнего мира. Дети от таких браков, как правило, существенно уступают коренным горцам в ловкости скалолазания, зато совершенно не подвержены агорафобии…»

(«Записки Бальтазара Кремня, медикуса и террографа», т. II) * * *

Множество таинственных историй скитается, подобно бродячим трубадурам, от Реттии до Чуриха, утратив начало, обронив финал, но рано или поздно всем им суждено сойтись в «Приюте героев» — скромной гостинице на окраине столицы…

Алексей Бессонов

Тридцать три тещи

В тот день решительно ничто в герцогстве не предвещало несчастья: как всегда, колосились поля и поросились свиньи, — хотя по субботам случалось и наоборот, — а в березовых рощах шли косые дожди и наливались необыкновенной силой сладкие бруньки. Пейзане героически боролись с урожаем, и один только старый пастух Поппало, приспустивший за ближайшим стогом штаны, мечтательно воздел свой взор к небу, чтобы узреть мелькнувшую меж облаков короткую темную молнию.

— Ой, лихо! — вздохнул он. — Сказывали мне деды, что не к добру это…

Но выслушать его было некому — разве мрачному хряку Партизану, что бродил по росе, с тревогой принюхиваясь к тягостным процессам, вторую неделю подряд происходящим в его истерзанном кишечнике.

Поппало пошарил рукой в поисках лопуха, однако ж, не найдя искомого, с кряхтеньем натянул порты и, задумчиво присвистнув, глянул в сторону мрачного замка маркграфов Шизелло, господствовавшего над плодородной равниной. До замка было не менее лиги — в один присест и не доплюнешь.

— Эх ты ж, мать сыра земля… — проворчал простак Поппало и, подбоченясь, поплелся на пастбище пожирать подостывшую паэлью.

Меж тем в замке происходило немало интересного.

Около полудня под воротами замка призывно загудел рог. Выбежавший дворецкий, кланяясь, принял под уздцы вороного коня, на котором горделиво восседал давно ожидаемый и весьма важный гость самого маркграфа — сэр Олаф Щитман, выдающийся шоумен-калоимитатор, почетный доктор нескольких заморских университетов сразу и просто хороший человек. Хозяин же замка, достопочтенный Ромуальд Шизелло, встретил своего друга на парадной лестнице изумительного коричневого мрамора, застеленной по такому случаю редкими хорасанскими коврами.

— Вижу, вижу вас, друг мой! — вскричал маркграф, бросаясь навстречу гостю. — Стол будет готов буквально через минуту!

— Каков стол, таков и стул, — добродушно отшутился Щитман, заключая приятеля в объятья. — Впрочем, у вас, дорогой Шизелло, мне опасаться нечего: недавно прочитал вашу новейшую работу по нормализации пищеварения беспозвоночных. Здраво, здраво, ничего не скажешь!

— Пришлось проделать некоторые эксперименты, — признался Шизелло и вздохнул.

На самом деле подопытный осьминог, которого он битых три недели кормил исключительно чесночными ватрушками, просто-напросто издох, поэтому добрая половина научной работы была высосана из пальца. Но признаваться в этом Ромаульду не хотелось — еще бы, ведь большинство заслуженных академиков, представляемых ко всевозможным премиям, располагают куда более сомнительным экспериментальным материалом — однако же!..

— Что ж я не вижу вашей молодой супруги, красавицы Яссины? — осведомился Щитман, сбросив на руки подбежавшим слугам дорожный плащ. — Или вы, Шизелло, вознамерились спрятать ее от меня? Не бойтесь, я далек от сглаза!

— Увы, — развел руками маркграф, — жена с тещенькой изволили убыть на ярмарку в Пеймар, где и пробудут не менее недели, закупая необходимые семье Кирфельд сельскохозяйственные орудия. Но я тешу себя надеждой, что сие прискорбное обстоятельство не помешает нам, дорогой сэр Олаф, насладиться приготовленными для нас яствами.

— Единой надеждой жив человек! — жизнерадостно ответствовал тот и отправился вслед за слугами к парадному платиновому рукомойнику, надраенному до ослепительного блеска.

Когда дорогой гость спустился в обеденную залу, столы уже ломились от множества кушаний. Здесь были и кальмары в бренди, и нежнейшие молочные поросята, фаршированные морской капустой, и даже перепела под ромовой бабой. Венчал же сие великолепие дубовый бочонок медовой с перцем, презентованный маркграфу его тестем, известным на всю округу мастером самогоноварения бароном Кирфельдом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});