Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов - Коллектив авторов

Евгений Ясин: Объясните мне все же, что вы, как культуролог, понимаете под личностью. Каковы ее атрибуты? Чем она отличается от не-личности?

Игорь Яковенко: Личности атрибутивны жестко императивное нравственное сознание, нравственная саморефлексия, потребность в самореализации и, разумеется, потребность в свободе. Воспитывать же саму по себе потребность в свободе без формирования личностных качеств бессмысленно. Ни добродетельный раб, ни честный верноподданный не желают быть свободными. Они боятся свободы. Для них это либо пустой звук, либо опасная вещь. Свобода понимается ими как призыв к хаосу вседозволенности. Но и рабами, своим рабством тяготящимися, она воспринимается точно так же – с той лишь разницей, что они именно такой свободы и хотят. Надо формировать личностную автономность, самодостаточность, способность жить и действовать без надзора капитана-исправника, действуя при этом не в свое удовольствие, подгребая под себя, а в соответствии с максимами морали.

Евгений Ясин: Это все в общем и целом: надо формировать то-то и то-то… А как формировать, если реальные общественные отношения этому препятствуют?

Игорь Яковенко:

На этот вопрос у политика будет свой конкретный ответ, у экономиста свой, у юриста или педагога тоже свой. Как культуролог, я могу рассуждать лишь «в общем и целом». Для формирования личности надо создавать среду, органичную для свободного человека и дискомфортную для тех, кто не стал личностью. Возьмем только один сюжет. Мы с вами живем в обществе с мощнейшей патерналистской традицией. Государство опекает подданных, родители опекают детей, традиционные старики считают возможным поучать любого молодого, вмешиваясь в чужие дела. Однако свободный человек формируется только после снятия опеки. При этом каждый и на собственном примере, и на примере других людей должен видеть: свобода неотделима от ответственности. Проиграл зарплату в казино – голодай до следующей получки. Надо формировать реальность так, чтобы обломовы тихо спивались, а штольцы плодились и размножались.

Пока потенциал субъектности не вырос, потребности в свободе быть не может. Вместо свободного человека мы получим строптивого раба, который пакостит своему хозяину и вымещает миру собственные комплексы. Свобода не тождественна ущемленному негативистскому протесту. Объясняя студентам, что такое свобода, я привожу простой пример. Когда я прихожу в гости, то не ворую серебряные столовые приборы и не щипаю хозяйку дома за попку не потому, что осознаю негативные последствия и репутационные издержки такого поведения, а потому что я – свободный человек. Для меня такое поведение не морально и дурновкусно. Оно мне не органично, оно бы критическим образом проблематизировало мою самоидентификацию. Свобода – это самодисциплина, но самодисциплина возникает вместе с личностью.

Игорь Клямкин: В докладе целый раздел посвящен роману Татьяны Толстой «Кысь», которому Алексей Платонович придает большое значение. Можете что-то сказать по этому поводу?

Игорь Яковенко: Опираясь на этот роман, докладчик пишет об интеллигенции как реальном факторе российской современности. Я не верю в это и отстаиваю тезис: интеллигенция как явление кончилась. Последнее поколение интеллигентов – шестидесятники ХХ-го века. На смену интеллигенту пришел буржуазный интеллектуал, а это совершенно иная сущность. Интеллигент поклонялся русскому народу, к которому я очень сложно отношусь. Внутренний мир интеллигента наполняла масса иллюзий и заморочек. Интеллигент возникает на определенной стадии модернизации и исчезает с гибелью традиционного мира и размыванием сословного общества. Отдельные носители этого типа сознания возникают, реликты остались, а явления нет.

Алексей Давыдов: До «гибели традиционного мира» в России еще далеко. Поэтому воспроизводится и русская интеллигенция. Что-то в ней, конечно, изменилось, но в чем-то существенном она остается собой.

Наталья Тихонова: Интеллигент – это определенный тип личности, а интеллигенция – это социальная группа со своими функциями в обществе. Интеллигенция как группа действительно уже практически исчезла, никакие значимые функции она уже не выполняет. А отдельные интеллигенты, конечно, сохранились.

Алексей Давыдов: Пусть не интеллигент, пусть буржуазный интеллектуал. Дело же не в этом. Дело в том, что он, как субъект культуры, продолжает воспроизводить ее традиционное качество.

Наталья Тихонова: Культуру сейчас воспроизводят СМИ, а не интеллигенция.

Игорь Яковенко:

Она воспроизводится через механизмы СМИ властной элитой в интересах этой элиты. В стратегическом отношении такое воспроизводство тупиковое. Давыдов формулирует жесткий тезис: «Механизм культуротворчества в России порочен». Сильно сказано, но правильно. И воспроизводство культуры, и ее развитие связаны с культуротворчеством, а оно у нас и в самом деле ущербное.

Оно ущербное, потому что создает культурные формы, не адекватные реальности. Культура – это способ бытия человека, она должна вписывать его в мир. Русский же механизм культурного творчества создает продукт, пользуясь которым выживать в этом мире трудно, а вымирать легко. Поэтому много и хорошо пьется, поэтому массовая наркомания, поэтому нет желания жить…

Докладчик объясняет это тем, что русская культура не самокритична. Но отсюда как раз и следует, что в ней не развито личностное начало, без которого не может быть и личностной потребности в свободе. Как я понимаю, личность обязательно самокритична; отсутствие самокритики – свидетельство отсутствия личностности. Всякая традиционная, доличностная культура лишена самокритики.

Алексей Давыдов: У меня акцент другой. Я говорю о том, что культура русского интеллигента не предполагает самокритики по поводу его критичности…

Игорь Яковенко: Все правильно. Русский интеллигент слишком традиционен и не стал личностью. Если он интеллигент, он не личность, а если он личность, то он перестал быть интеллигентом.

Игорь Клямкин: Я так понимаю, что общий пафос обсуждаемого доклада вам не близок. Ни в целом, ни в частностях…

Игорь Яковенко:

Почему же? Есть тезисы, с которыми я согласен. Например, что идея личности как новое основание империи является химерой. Никакой империи сейчас построить нельзя. И личность не может быть ее основанием.

Далее, Алексей Платонович формулирует очень важное положение о конфликте между личностным началом и русской традицией. Отсюда – неудачные попытки русского человека стать личностью. Эта драматическая коллизия между нарождающимся личностным началом и традицией стала метасюжетом русской литературы. Либо я остаюсь лояльным русской культуре, но тогда отказываюсь от личности, либо я заявляю себя личностью, но тогда осознанно и рефлексированно противопоставляю себя доминирующей культуре. Тут я полностью согласен с автором. Другое дело, что он отыскивает культурные альтернативы там, где мне их увидеть не дано.

Да, процессы порождения альтернатив происходят постоянно, но они не снимают того главного вопроса, с которого я начал свое выступление. Могут ли они сработать или станут эпизодами схождения с исторической арены? Однозначного ответа на этот вопрос, как я уже говорил, быть не может. Но я знаю, что ничто не меняется от хорошей жизни; качественные перемены происходят в ситуациях экстремальных.

Если бы у России не было гигантской территории, если бы с нее было снято ресурсное проклятие, то она была бы вынуждена меняться. Но пока у нее есть возможность существовать в ее нынешнем межумочном положении, вряд ли что-то произойдет. Однако долго так продолжаться не может. Я тоже полагаю, что Россию ожидают большие преобразования. Причем, как говаривал товарищ Брежнев по другому поводу, эпоха перемен придет «в исторически короткие сроки». Тогда и откроется окно новых и, быть может, неожиданных возможностей.

Игорь Клямкин:

Спасибо, Игорь Григорьевич. Новые возможности в прошлом веке открывались перед Россией неоднократно. И все они были использованы таким образом, что история возвращалась в привычную колею. Новые возможности оказывались возможностями воспроизводства в новых условиях старой культуры. Поэтому Алексей Платонович и ставит вопрос о культурной революции, поэтому и ищет в нашей реальности ее симптомы. Ведь если новые возможности не накапливаются сегодня, то откуда они возьмутся завтра?

Наталья Евгеньевна продолжит разговор.

Наталья Тихонова:

«Свобода – это право и возможность институциональной борьбы за свои интересы, а не просто бунт против несвободы, который сам по себе ни к какой свободе не ведет»

Я начну не с центральной темы доклада, а с того, что невольно стало центральной проблемой в нашем обсуждении. С того, что касается личности, свободы и развития. Да простят меня культурологи, но я подойду к этому вопросу как социолог, которому положено рассматривать личность как продукт определенных социальных отношений. Так вот, если бы в нашем обществе сегодня было 75–80% критически мыслящих личностей, то это действительно была бы катастрофа – и для страны, и для самих людей. Потому что общество, в котором наличествует всего 10% структурных позиций, на которых может быть востребован мыслящий человек, не совместимо с массовым формированием критически мыслящих личностей.