Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд

Амундсену тоже не терпелось уехать. Как он заметил в разговоре с Хелмером Ханссеном, Скотт «будет здесь через день-другой. Если я что-то понимаю в британцах, они не отступятся, раз уже начали».

Битва еще не была выиграна. Амундсену нужно было первым вернуться с новостями, ведь если его опередят у телеграфного аппарата, победа потеряет свой блеск. Приоритет в покорении полюса будет уничтожен приоритетом появления на страницах газет. Сама по себе сенсация уже являлась половиной приза, а в действительности в некотором смысле она сама и была главным призом.

Амундсен не мог знать, что Скотт все еще находится в 300 милях от полюса и появится в этом месте минимум через месяц, и даже представить не мог, что кому-то в здравом уме придет в голову сознательно использовать людей в качестве тягловой силы. Возвращение во Фрамхейм должно было стать долгой, трудной гонкой.

Теперь, направляясь на север, Амундсен совершал ночные переходы, чтобы солнце светило сзади и снег не слепил глаза, – еще одна мелочь, которая ускользнула от внимания Скотта. Бьяаланд как самый быстрый лыжник на обратном пути стал лидером гонки. «700 миль – это довольно тяжело, – заметил он, оценивая лежащую перед ним трассу, – но я справлюсь».

Они начали с того, что вернулись к первому полярному лагерю, чтобы найти свои следы, и по ним прошли еще пятнадцать миль до первого лагеря, расположенного на пути к дому. Там, в качестве дополнительной предосторожности, Амундсен установил еще один черный флаг для Скотта. Он был оставлен на 18-м меридиане, то есть примерно на пути британцев со стороны Бирдмора. Скотт с большой долей вероятности должен был увидеть его, даже в том случае, если пропустит все другие метки из-за плохой погоды.

Для Амундсена начало обратного пути оказалось очень благоприятным. Непрерывный южный ветер теперь дул им в спину. Пока они были на полюсе, ветер и солнце как следует обработали поверхность снега – на ней сформировался кристаллизованный наст, достаточно мягкий для того, чтобы удерживать собак. Лыжи скользили «отлично», как постоянно отмечается в дневниках, и

в лице Бьяаланда мы получили первоклассного лидера гонки [цитата из дневника Амундсена]. Он видит, как никто другой, и бежит на лыжах, как никто другой. Поэтому ему удается держаться пунктира наших старых следов, тянущихся с севера… хотя они не очень отчетливые.

Когда в прессе появились первые сообщения Амундсена и Скотта, одна из норвежских газет заметила, что

Амундсен… представляет все так, словно это было сравнительно простым делом, [в то время как] Скотт постоянно подчеркивает «нечеловеческое напряжение»… «громадные опасности»… «исключительное невезение», «отвратительную погоду» и в мороз, и в оттепель.

Это был меткий комментарий. Скотт хотел быть героем, Амундсен – просто попасть на полюс. Скотт с его жаждой самолюбования играл на публику, Амундсен думал в первую очередь о работе, которую нужно было сделать, а не о читателях.

Но даже стремись норвежцы к подвигу в общепринятом смысле, они с большим трудом смогли бы найти убедительный повод для этого. Их путешествие подчинялось размеренному ритму и скучной регулярности. Они ели, спали и проходили свои пятнадцать миль в день. Их главное развлечение состояло в гонке Бьяаланда с собаками Хелмера Ханссена. Бьяаланду не хотелось уступать собакам. Его огорчало то, что сейчас в среднем он мог идти со скоростью четыре с половиной мили в час, в то время как четыре года назад он пробегал семь миль в час в пятидесятикилометровой гонке в Холменколлене. Но в любом случае это все равно было в два раза быстрее, чем скорость передвижения партии Скотта, и на высоте 10 тысяч футов являлось впечатляющим результатом. Бьяаланд как-то признался: «Я прошу Бога, чтобы мы спустились на Барьер, здесь трудно дышать, а ночи чертовски длинные».

По распоряжению Амундсена до шестнадцати часов в день они проводили в спальных мешках. Он не позволял превышать дневной лимит перехода в пятнадцать миль и настаивал на частых передышках. Он чувствовал, что этого требует высота, и фактически любой ценой хотел сберечь людей и собак. Нужно было сохранить все физические и душевные силы для спуска с плато. Только оказавшись внизу, на Барьере, они могли начать настоящую гонку.

Если бы кто-то в те дни увидел норвежскую партию, то вряд ли поверил бы, что эти люди уже два месяца находятся в самом суровом климате планеты. Бьяаланд мчался впереди, словно лыжник к финишу гонки по знакомой трассе, а не полярный исследователь в конце долгого пути. Он двигался по гладкому насту без видимых усилий, одновременно отталкиваясь обеими палками, бросая свое тело толчком вперед, опираясь на палки и снова отталкиваясь с силой разжимающейся пружины – милю за милей.

Хуже обстояло дело с собаками. Из пятидесяти двух их оставалось всего шестнадцать, и в соответствии с планом Амундсена они должны были в таком составе вернуться к 86° южной широты. Через два дня после начала возвращения с полюса умер Лэсс, одна из собак Амундсена. Он упал от изнеможения. На следующий день погиб Пер, одна из лучших собак Вистинга, потом Черный Патч.

Они были немедленно разделены между своими бывшими товарищами, сожравшими все, вплоть до шкуры и меха. После этого тринадцать животных – передохнувших и набравших вес – всем своим видом продемонстрировали готовность двигаться дальше. Их обычная пища, состоявшая из пеммикана, не спасала положение. Для сохранения сил хаскам регулярно требовалось свежее мясо[104].

21 декабря Амундсен, уверенный, что они укладываются в график, увеличил дневную норму пеммикана с 350 до 400 граммов на человека. «Господь воздаст ему за это, – с чувством написал Бьяаланд, выразив общую мысль. – Теперь я такой сытый и довольный – словами выразить не могу».

До первого склада по направлению к дому в точке 88°25′ они добрались, как и планировали, на Рождество, устроив там большой привал. Особенно радовались все шоколаду. В результате пиршества на полюсе они допустили перерасход шоколада и с тех пор испытывали нехватку в нем. А поскольку он являлся единственным источником сахара, люди страдали – недостаток сладкого в снегах переживается очень тяжело.

До следующего склада на отметке 86°15′ было восемь дней и 130 миль – самый долгий переход на всем маршруте. Но теперь у Амундсена имелся полный рацион питания для людей и собак, рассчитанный на двенадцать дней, помимо резерва пеммикана.

Итак, мы хорошо обеспечены [сказал он]. Я [потом] сохраню образцы каждого вида продуктов, которые мы с собой брали на полюс. Думаю, производители это оценят.

Для празднования Рождества у них не было никакого особенного блюда. Вистинг собрал крошки от печенья, которые смешали с небольшим количеством порошкового молока и сделали массу, напоминавшую традиционную норвежскую рисовую кашу. Такое «рождественское» блюдо вместе с мягким рокотом примуса, оставленного работать, чтобы было тепло, и запахом– сигар Бьяаланда создало в палатке праздничную и ностальгическую атмосферу.

Сейчас дома вы зажигаете свечи [писал Амундсен в дневнике]. Мы тоже [мысленно], хотя расстояние и велико. Но подождите немного – скоро мы снова будем с вами, вернувшись с победой.

Они прошли уже 100 миль, до Фрамхейма оставалось 600. «Долгий тяжелый переход, – заметил Бьяаланд. – Эх, земляки, не нужно мне завидовать».

Впереди уже виднелось пересечение прибрежной горной гряды. Погода по-прежнему оставалась хорошей. «Солнце обжигает наши спины, – написал Амундсен в тот день, когда показалась земля. – Блестящее скольжение помогает собакам оставаться в отличной форме, кажется, [они] на самом деле набрали вес».

29 декабря норвежцы достигли края плато и начали плавно спускаться к берегу. Двигались по-прежнему быстро, поверхность была гладкой, ледяной, а заструги, по словам Амундсена, «проскакивали со скоростью молнии». Эти заструги делали спуск похожим на слалом, но Бьяаланд, в условиях более сложного рельефа только увеличивший скорость, по-прежнему держался впереди. Амундсен вспоминал, что ему и Хасселю, намного более слабым лыжникам, чем Бьяаланд, «с трудом удавалось не отставать от саней. Возницы же стояли на лыжах, держась за сани, и ехали беззаботно».

На этом участке, по словам Бьяаланда, спуск на лыжах

был таким легким, насколько это вообще возможно, [и] я забыл о своей задаче держаться впереди собак Хелмера [Ханссена]. Но только я подумал, что они сильно отстали, как тут же обнаружил их носы рядом со мной.

Хелмер Ханссен устроил шутливую погоню. Вистинг соорудил на своих санях парус, и его собаки галопом неслись за Ханссеном, лая и подвывая от удовольствия.