Женские лица русской разведки - Михаил Михайлович Сухоруков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В воспоминаниях М.А. Воронцова есть и другие фактические несоответствия. Например, упоминается, что в 20-х числах июня 1941 года в поезде, находясь уже на территории СССР, в соседнем купе он встретил двух военных в званиях комдив и комбриг, ехавших на совещание в Москву из Белорусского военного округа. Здесь вкралась какая-то неточность. Дело в том, что такие персональные воинские звания лиц высшего командного состава в РККА существовали с конца сентября 1935 по май 1940 года.
Указами Президиума Верховного Совета СССР «Об установлении воинских званий высшего командного состава Красной Армии» и «Об установлении воинских званий высшего командного состава Военно-Морского Флота» генеральские и адмиральские звания в Красной армии были введены 7 мая 1940 года. Данные указы Президиума Верховного Совета СССР были объявлены приказами НКО СССР № 112 и НК ВМФ СССР № 233 соответственно 8 и 11 мая 1940 года.
Поэтому в июне 1941 года шёл уже второй год, как названные командиры пребывали в генеральских званиях. Присвоение генеральских званий осуществлялось в соответствии со служебной аттестацией и с учётом других установленных критериев.
Другое несоответствие заключается в том, что в ту пору не существовало в военно-административном делении СССР и упомянутого М.А. Воронцовым Белорусского военного округа, откуда как бы ехали эти командиры на совещание в Москву. Приказом НКО СССР от 11 июля 1940 года за № 0141 Белорусский особый военный округ был переименован в Западный особый военный округ (ЗапОВО)[679].
В столицу военно-морской атташе Воронцов прибыл вечером 21 июня 1941 года. «В 20.00 пришел М.А. Воронцов, только что прибывший из Берлина… — вспоминал позже адмирал Кузнецов. — В тот вечер Михаил Александрович минут пятьдесят рассказывал мне о том, что делается в Германии. Повторил: нападения надо ждать с часу на час»[680]. Говорилось ли что-либо в ходе длительной беседы о сведениях, полученных от русской патриотки и разведчицы Анны Ревельской, оба собеседника в своих опубликованных воспоминаниях не упомянули.
Впрочем, в те дни у них были другие серьёзные причины, которые требовалось обсудить и над которыми стоило задуматься. Как раз в те дни случилась неприятная история с докладом Сталину руководства Наркомата госбезопасности СССР о полученных сведениях по линии их ведомства о предполагаемых сроках нападения гитлеровской Германии на Советский Союз. Со ссылкой на источник в штабе германской авиации в адрес Сталина и Молотова было направлено «Сообщение из Берлина», в котором агентом перечислялись конкретные военные приготовления немцев. Донесение на 2-х машинописных листах было подписано начальником 1-го управления НКГБ Союза СССР Фитиным. Павел Михайлович Фитин, попав в 1938 году в органы НКВД по партийному набору, за один год сделал в спецслужбе головокружительную карьеру. Уже на следующий год в возрасте 32 лет он по предложению наркома Л.П. Берии возглавил внешнюю разведку СССР и оставался на этой должности вплоть до середины июня 1946 года.
А в тот неудачный день 17 июня 1941 года нарком госбезопасности СССР В.Н. Меркулов и старший майор госбезопасности П.В. Фитин прибыли к Сталину для личного доклада и пояснений ранее направленных ему важных разведсведений. Однако их доводы и представленные агентурные сведения были восприняты как дезинформация. На сопроводительной записке к этому донесению № 2279/м от 17 июня 1941 года Сталин собственноручно написал зелёным карандашом свою резолюцию: «Т[овари] щу Меркулову. Может послать ваш «источник» из штаба герм[анской] авиации к еб-ной матери. Это не «источник», а дезинформатор»[681]. За этим последовал разнос руководителей разведки НКГБ Союза ССР на словах. Думается, что раз даже в резолюции на докладной записке появилась такая надпись, то при изложении претензий о работе разведки НКГБ, возможно, слова тоже тщательно не подбирались.
Приехавший 21 июня 1941 года из Берлина М.А. Воронцов об этом, скорее всего, не знал. Но нарком ВМФ, вполне возможно, имел такую информацию и не хотел попасть в подобную неприятную ситуацию. Но ночью следующего дня началась война, которая отменила актуальность всех прежних донесений предвоенной разведки.
Дела её в истории живут, но подлинное имя — неизвестно
Разобраться в загадочной судьбе русской разведчицы, вошедшей в историю под псевдонимом Анны Ревельской, пытались и некоторые наши современники. На наш взгляд, наиболее преуспел в этом морской офицер родом из Севастополя. Владимир Виленович Шигин три с лишним десятилетия прослужил на флоте. Занимался журналистикой, стал известным писателем-маринистом. Заинтересовался он и судьбой загадочной Анны Ревельской. В 2010 году в журнале «Морской сборник» вышла его историческая повесть «Анна — королева разведки».
Историку флота и писателю-маринисту Владимиру Шигину удалось выяснить в Российском государственном архиве военно-морского флота, что в годы Первой мировой войны в штате разведки Балтийского флота действительно была некая Анна Ревельская, которая являлась агентом-нелегалом. «Однако, — пишет он, — это не настоящее имя и фамилия разведчицы, а всего лишь один из её служебных псевдонимов. Как на самом деле звали Анну Ревельскую, мы не знаем».2
Историки и исследователи отмечают сложности в поиске подлинных документов и материалов, связанных с деятельностью Анны (будем её так называть для краткости), в связи с тем, что архивы российской военно-морской разведки периода Первой мировой войны серьёзно пострадали во время революционных событий, и, скорее всего, в наши дни вряд ли представляется возможным восстановить её подлинную биографию. Однако, на наш взгляд, поиски фактов и документальных подтверждений её самоотверженного служения
