Женские лица русской разведки - Михаил Михайлович Сухоруков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что же касается столь важного сообщения, полученного от незнакомой посетительницы, представившейся Анной Ревельской, то у достаточно опытного разведчика капитана I ранга М.А. Воронцова, на наш взгляд, должны были возникнуть вполне серьёзные вопросы. Во-первых, с высокой степенью вероятности можно предположить, что о существовании агента военно-морской разведки штаба царского Балтийского флота под псевдонимом «Анна Ревельская» Михаил Александрович ничего не знал. Это было немудрено, поскольку в момент её предыдущего обращения с агентурными сведениями в русское посольство в Швеции ему было всего около 17 лет. Да и в морскую разведку он попал совсем недавно, когда в сентябре 1939 года был назначен военно-морским атташе при полпредстве СССР в Германии. Во-вторых, встреча проходила в столице готовой к войне нацистской Германии всего за 5 дней до нападения на СССР и вполне могла быть провокацией немецких спецслужб. В-третьих, несмотря на важность и возможную достоверность полученной информации, вряд ли он мог бы признать сам источник информации надёжным и проверенным. А без такой уверенности, на наш взгляд, он точно не стал бы отправлять информацию из непроверенного источника срочным донесением в Москву, зная, что такие сообщения, как правило, сразу попадают на стол к Сталину. В такой ситуации он мог отправить шифровку в Разведывательный отдел Наркомата ВМФ с полученными сведениями и дальше действовать по указаниям своего руководства. Тем более что отправленная им в начале мая шифровка с датой начала войны не подтвердилась. Вот что по этому поводу написал маршал Жуков в своей книге «Воспоминания и размышления». «6 мая 1941 года И.В. Сталину направил записку народный комиссар Военно-Морского Флота адмирал Н.Г. Кузнецов: «Военно-морской атташе в Берлине капитан 1 ранга Воронцов доносит:…что, со слов одного германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию. Одновременно намечены мощные налеты авиации на Москву, Ленинград и высадка парашютных десантов в приграничных центрах…»[669]
«Данные, изложенные в этом документе, — как вспоминал Г.К. Жуков, — также имели исключительную ценность. Однако выводы адмирала Н.Г. Кузнецова не соответствовали приводимым им же фактам и дезинформировали И.В. Сталина. Видимо, на оценки и решения влияло опубликованное 14 июня 1941 года сообщение ТАСС, в котором говорилось, слухи о возможной войне с Германией не соответствуют действительности и являются провокацией.
«Полагаю, — говорилось в записке Н.Г. Кузнецова, — что сведения являются ложными и специально направлены по этому руслу с тем, чтобы проверить, как на это будет реагировать СССР». (Выделено мной. — Г.Ж.)
Такого же характера информация поступала от посла СССР в Германии В.Г. Деканозова. Он не только направлял И.В. Сталину через соответствующие органы сведения об отсутствии угрозы нападения, но накануне войны разрешил приехать в Берлин семьям многих сотрудников полпредства и торгпредства, которые в ночь на 22 июня были арестованы и отправлены в гестапо.
И.В. Сталин допустил непоправимую ошибку, доверившись ложным сведениям, которые поступали из соответствующих органов»[670].
Именно это донесение М.А. Воронцова от 6 мая 1941 года позже приводил в своём закрытом докладе «О культе личности и его последствиях» Н.С. Хрущёв на ХХ съезде КПСС[671]. Упоминает этот документ в своих воспоминаниях о том времени и сам М.А. Воронцов. Однако в опубликованных в журнале «Морской сборник» его воспоминаниях под названием «Зловещие признаки» излагается другая картина событий, из-за которой военно-морской атташе полпредства СССР в Германии просит разрешения у наркома ВМФ прибыть в Москву для личного доклада. Заметим, что не адмирал Кузнецов вызывал его из Берлина, а он сам, с разрешения руководства, решил доложить свою точку зрения по фактам, изложенным в другом шифрованном сообщении. «В первых числах июня, — вспоминал М.А. Воронцов, — появились новые данные: окончательный срок начала войны против СССР установлен на 21–24 июня… эти новые данные о начале войны 21–24 июня были уже третьим сроком, сообщаемым нами в Москву. Поэтому я счел необходимым подчеркнуть свои сомнения в донесении»[672]. Как видим, решение о поездке в Москву было принято значительно раньше, чем дата, когда состоялась его встреча с Анной Ревельской. Считается, что эта встреча произошла в посольстве утром 17 июня, а на другой день военно-морской атташе выехал из Берлина. И, с его слов, он уехал бы в Москву намного раньше, но германский МИД целую неделю оформлял ему выездную визу. Кстати, в своих воспоминаниях ни сам М.А. Воронцов, ни адмирал Кузнецов, ни генерал Голиков, ни бывший в ту пору начальником Генштаба генерал армии Жуков нигде не упоминали псевдонима Анны Ревельской и её участия в установлении точной даты и времени начала войны. А это вызывает вопросы, поскольку трое из числа названных выше военачальников входили в список тех должностных лиц, которым подобная информация сообщалась немедленно. Объяснение, что военно-морской атташе решил доложить эти особо важные сведения наркому ВМФ лично, тоже не отвечает реалиям тех дней. Он до Москвы добирался поездом почти трое суток. За подобную задержку стратегической, особой важности информации можно было поплатиться не только должностью, но и головой.
В такой ситуации может возникнуть вопрос о том, была ли такая встреча вообще. Ведь никаких документальных подтверждений посещения 17 июня 1941 года Анной Ревельской советского посольства в Берлине и её встречи с военно-морским атташе капитаном I ранга М.А. Воронцовым до сих пор не обнаружено. А ведь следов в этой истории, на наш взгляд, должно было остаться немало. Посетительница должна была быть записана в журнал посещений с отметкой, к кому конкретно она направляется. Обычно фиксируется время входа и выхода посетителя. Кстати, следует учитывать, что указанное в информации Анны время, скорее всего, было берлинским. Стало быть. Оно было на час позже времени московского. И ещё. Название ею нашей страны не СССР или Советский Союз, а Советская Россия могло косвенно свидетельствовать о её принадлежности к белоэмигрантским кругам в Берлине.
После получения столь важной информации М.А. Воронцов должен был немедленно доложить о дате и времени начала войны своему руководству в Москве и послу В.Г. Деканозову. О его докладе этой информации советскому послу в Берлине никаких подтверждений или хотя бы упоминаний не обнаружено. Поскольку Деканозов принадлежал к ближнему кругу Л.П. Берии, то эта информация должна была поступить к нему от посла в Берлине. Таких подтверждений тоже не выявлено.
Кстати, сомнение может вызвать сам факт допуска А. Ревельской в здание посольства, ведь, как
