От империй — к империализму. Государство и возникновение буржуазной цивилизации - Борис Кагарлицкий

Положение дел в американских колониях, особенно в Новой Англии, было таково, что любой эффективный компромисс оказывался для Англии экономически менее выгодным, нежели признание независимости штатов. Известный публицист и мыслитель Джошуа Такер (Josiah Tucker) писал во время войны за независимость, что колонии в Америке были «камнем на нашей шее» (a Millstone hanging about the Neck of this Country)[949]. Поскольку британцам не хватило решимости избавиться от этого «камня на шее», надо лишь поблагодарить американцев, что они своим восстанием облегчили неизбежное и необходимое решение. Призывая идти навстречу колониям, Бёрк указывал на огромное значение американской торговли для Британии, но одновременно подчеркивал блестящие перспективы экономического развития Америки. Напротив, Адам Смит напоминал, что «при современной системе Великобритания ничего кроме убытка, не получает от своего господства над колониями»[950]. Эти колонии (в том виде, в каком они сформировались ко второй половине XVIII века) были скорее обузой для метрополии, нежели ценным приобретением, за которое надо было держаться. Но в то же время факт отделения колоний в политическом отношении был катастрофой. Он не только наносил ущерб престижу империи, но и создавал опасный прецедент, который мог быть использован (и использовался) в совершенно иных ситуациях. Непоследовательность британской политики по отношению к тринадцати взбунтовавшимся колониям усугублялась идеологическим расколом в рядах самих английских элит. Консерваторам были отвратительны политические принципы колонистов, а потому они склонны были положительно относиться к их отделению от империи. Напротив, либералам эти принципы в значительной мере импонировали, и именно поэтому они стремились ценой переговоров и уступок удержать бунтовщиков в рамках империи.

Эти объективные противоречия предопределили и непоследовательность политики, что предопределило отсутствие четкой стратегии и решительности в военных операциях.

ВОЙНА И МИР В АМЕРИКЕ И ЕВРОПЕ

Поддержав восставшие колонии, в 1778 году Франция вступила в войну, год спустя к ней присоединилась Испания, а затем и Голландия. Выступление Франции было продиктовано не только желанием отомстить за поражение в Семилетней войне, но и опасением того, что агрессивно настроенные американские колонии договорятся с Лондоном, потребовав в качестве цены компромисса нового расширения — за счет владений, оставленных Франции после прошлой войны в Луизиане[951]. «Они обрушатся на нас с такой силой, как будто бы и не было гражданской войны», — писал Людовик XVI своему кузену Карлу III Испанскому. Именно этот страх вынудил его в срочном порядке признать независимость Соединенных Штатов и поддержать их военными усилиями, «дабы воспрепятствовать их воссоединению с метрополией»[952].

Положение Британии осложнилось, когда колониальный конфликт перерос в новую широкомасштабную войну с Францией и Испанией, которые стремились «переиграть» итоги Семилетней войны, вернув себе потерянные позиции в Африке, Индии и Северной Америке, и еще больше, когда неожиданно для британцев к антианглийской коалиции присоединилась и Голландия. В новой ситуации Лондон вынужден был столкнуться и с неприязненным отношением своих бывших партнеров и союзников, которые не были удовлетворены своим положением в условиях новой английской гегемонии. Россия и Пруссия провозгласили «вооруженный нейтралитет», заявив, что не позволят Королевскому флоту обыскивать свои корабли под предлогом поиска военной контрабанды. Лондону пришлось смириться с этим «бунтом союзников». Вооруженный нейтралитет России был фактически признан британским правительством, которое велело Королевскому флоту «оставить в покое русские корабли»[953]. Единственный за все время военных действий захват русских судов был произведен не англичанами, а союзной с американцами Испанией, что вызвало бурную реакцию в Петербурге и сыграло на руку проанглийской партии.

После того как британскому флоту пришлось вступить в борьбу с французскими, испанскими и голландскими силами сразу на нескольких театрах боевых действий, он на некоторое время утратил господство над Атлантикой. В 1781 году в Йорктауне (Yorktown) была заблокирована восьмитысячная английская армия лорда Корнуэльса (Lord Cornwallis). Не получив ожидаемой поддержки с моря, она капитулировала. Это поражение было прямым следствием потери морского превосходства. Правда, английский флот все же прибыл в Йорктаун, опоздав всего на пять дней[954].

Средиземное море было оставлено, что привело к резкому падению английской торговли, поскольку корабли, шедшие под британским флагом, становились легкой добычей французских корсаров. В Вест-Индии ряд островов был захвачен французами, а угроза нависла над Ямайкой — важнейшим экономическим и политическим центром Британской империи в регионе. Франко-испанская коалиция готовилась к вторжению на Британские острова (маленькие острова в Ла-Манше уже подверглись атакам), а потому основные силы флота пришлось сосредоточить у собственных берегов. Ответом на эти опасности, однако, стала беспрецедентная мобилизация Королевского флота, численность и сила которого на протяжении войны непрерывно возрастали. Гарнизон Гибралтара неколебимо выдерживал осаду, обеспечивая для британского флота возможность возвращения в Средиземное море. В октябре 1782 года франко-испанские силы вынуждены были снять осаду с Гибралтара. В 1778 году в составе флота имелось 66 линейных кораблей, в 1780 году их было уже 95. Численность личного состава выросла с 16 тысяч к началу войны до 60 тысяч человек в ее разгаре и до 100 тысяч к моменту подписания мира. В апреле 1782 года адмирал Джордж Родней (George Rodney) нанес французскому флоту решающее поражение в битве при Сейнте (battle of the Saintes), вернув Англии морское господство. «Французы быстро утратили веру в свой флот: было ясно, что нет смысла продолжать борьбу против британского морского господства»[955].

Опасаясь проблем в Ирландии, английское правительство существенно смягчило антикатолическое законодательство в стране, откуда прибывали многочисленные пополнения для флота и особенно для армии. Вооруженные силы тоже выросли. Если в 1774 году численность сухопутных сил составляла 72 батальона, то в 1778 году — уже 118[956]. «Военные усилия сопровождались впечатляющей психологической и культурной мобилизацией — патриотический и гражданский подъем охватил общество. Разумеется, народный энтузиазм поддерживался пропагандой, но в значительной мере он был стихийным»[957]. Война была популярна среди масс британского народа, по крайней мере, на первых порах. Выступление Франции и Испании, а затем и Голландии на стороне восставших колоний вызвало в Британии волну патриотического возмущения.

С начала XVIII до конца XX века Британия не проиграла ни одной войны за исключением американской войны за независимость. Разумеется, британские силы не раз терпели поражения на поле боя, порой совершенно катастрофические. Однако каждый раз правящим элитам удавалось сплотить нацию и продолжить борьбу, до тех пор пока неудачи не сменялись победами или, по крайней мере, появлялась возможность почетного мира, соответствовавшего интересам империи. На этом фоне американское исключение выглядит особенно значимым.

По итогам морской войны Англия отнюдь не выглядела проигравшей стороной. Список потерь, который был опубликован лондонским «Политическим журналом» в 1783 году, включает всего 80 судов, захваченных противником, из которых 25 были потом отбиты назад. Всего 22 британских судна были потоплены. Приведенный в том же номере журнала список захваченных или потопленных неприятельских судов (американских, французских, испанских и голландских) занимает 2 полные страницы, одних только французских кораблей было захвачено 129 и 11 потоплено[958].

Несмотря на победы при Саратоге и капитуляцию Йорктауна, армии Джорджа Вашингтона были значительно слабее британских. Немецкий историк Конрад Геблер констатирует, что война за независимость, хоть и завершилась успешно, «разоблачила весьма печальную картину военной силы Союза»[959]. Капитуляция Йорктауна была серьезным психологическим ударом для Британии. Однако усталость от войны сказывалась с обеих сторон. В американских войсках происходили мятежи, а английские командиры жаловались на настоящую эпидемию пьянства среди королевских офицеров[960]. Фактически с октября 1781 года, когда сдался Йорктаун, военные действия в Америке прекратились. Обе стороны оставались на своих позициях, не имея больше ни сил, ни желания предпринимать что-либо друг против друга. К концу войны англичане все еще располагали сильными гарнизонами во многих стратегически важных городах и крепостях, пользовались поддержкой индейских племен на Западе, контролировали Нью-Йорк и вполне способны были продолжать боевые действия. Отсутствовала не военная сила, а политическая воля.