Фельдмаршал в бубенцах - Нина Ягольницер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну же, еще! Стены выли и стонали под ударами, рассыпались снопы искр. И наконец, когда юноша уже не понимал, где он и сколько стен в этом страшном безвыходном лабиринте, деревянный обломок с грохотом пробил в переборке дыру, вылетая наружу. Из пробоины отчего-то тоже потянуло дымом, а огонь за спиной радостно взметнулся, хлебнув сквозняка. Пеппо зарычал и остервенело ударил в стену плечом, снова и снова, чувствуя, как та неохотно поддается. Удар за ударом выбивал из переборки куски досок, а из легких — остатки воздуха.
И вдруг дряхлое дерево надсадно каркнуло и с треском обвалилось вперед.
Пеппо рухнул на щелястый пол, вскочил, стряхивая жгучую россыпь мелких угольков, а над головой по-прежнему что-то трещало, щелкало и рушилось залпами раскаленной картечи: огонь поднимался вверх, пожирая просушенный ветрами корпус старого судна. Оружейник метнулся вперед, наткнулся на стену и замер, лихорадочно пытаясь сориентироваться. Он был в узком коридоре. Куда бежать? Вперед или назад? Балки над головой угрожающе скрипят — они могут обрушиться в любой момент. Справа доносится ровный жар, а слева огненный ветер шевелит волосы. Там сквозняк. Но выход ли это?.. Пеппо никогда прежде не бывал на судах и совершенно не знал их устройства. А время уходило.
Что-то звонко щелкнуло сбоку, обдавая оружейника роем жгучих искр, и он инстинктивно рванулся в сторону, снова ударяясь обо что-то. Похоже, выбора не было. Пеппо ощутил, как сердце колотится все быстрее, а в животе сжимается ледяная спираль. А потом выдохнул и одним движением сорвал с глаз повязку. Снова огненный кнут хлестнул по векам, обжигая и поднимая внутри волну парализующей паники. Будто рывком распахивая дверь, за которой таилось нечто ужасное, юноша резко огляделся: справа бушевали оранжевые космы, такие же, как над крышей их дома. Что-то валилось с потолка, выбрасывая снопы ярких точек. Слева полыхали стена и часть потолка, а дальше сумрачно и призывно чернела тьма, в которой смутно угадывались какие-то полосы.
И Пеппо ринулся навстречу тьме, словно в объятия верного друга. Налетел на первую полосу, споткнулся, едва не упав, и вдруг понял: это ступеньки. Лестница вела вверх, где тоже была ласковая тьма, лишь полинявшая и озаряемая багровыми сполохами. Подросток устремился вверх, отсчитывая ступени, стараясь не смотреть вниз и боясь потерять равновесие. Нестерпимо хотелось снова зажмуриться, но он не давал воли этой тяге. Край люка ощерился выщербленным порогом, и Пеппо выбрался на палубу.
Там было темно… светло… холодно… ярко… страшно… Влажный ветер ударил в лицо, взметнув волосы и завихрив вокруг мириады искр. Вся носовая часть корабля провалилась и была охвачена огнем, палуба, промокшая от недавнего дождя, пока держалась. Накренившаяся тлеющая мачта прерывистой багровой полосой впивалась в черное небо.
Но Пеппо было не до этой грозной красоты. Он мчался по гнилой трещащей палубе к борту, перепрыгивая через оскалы провалов, уворачиваясь от искр, будто от летящих пуль. Впереди глухо ворчала тьма, обещая укрыть беглеца от беспощадного света и злобных сияющих лоскутов.
Мыс… С какой он стороны? Прыгнув с борта на камни, он непременно разобьется. Еще десять шагов… Плеск воды… Черное… оранжевое… черное… Еще восемь… Пять… Ярко… Темно… Страшно. Господи, как страшно!.. Нога запнулась о борт, Пеппо неловко взмахнул руками и бросился в бездну, с плеском уходя под воду.
…Над морем занимался рассвет. Рыбаки, сгрудившиеся стайкой у вытащенных лодок, жестикулировали, орали и тыкали пальцами в полыхающий у каменистого мыса заброшенный корабль. Увлеченные небывалым зрелищем, они не заметили, как чахлые волны, уволакиваемые отливом, лениво пнули к прибрежным валунам человеческую фигуру.
Глава 30. Не отогреть
Доктор Бениньо остановился у канала и тяжело оперся о причальный столб. Брезгливо сплюнул — похоже, с двумя зубами придется распрощаться… Да что там зубы. Все тело ныло так, словно его пропустили сквозь маслобойню. Дрожали усталые ноги, кровь из глубокой царапины на лбу то и дело попадала в глаз, отчего тот жег и слезился, а слипшиеся ресницы казались деревянной стружкой. Ему повезло, если целы ребра.
Надо же… В его непростой биографии насчитывалось немало опасных моментов, а временами он и вовсе ходил по самой кромке, но ему еще никогда не доводилось бывать избитым. Вдобавок в драке он основательно изорвал камзол и обронил кошель, и теперь даже лодку нанять не на что. Врач усмехнулся, а потом зашелся глухим смехом, машинально хватаясь за ребра. Черт подери, какая все это ерунда! Флейта, бесценная Флейта лежит за пазухой. Больше двадцати лет он гнался за ней. Мечтал о ней и грезил ею. Ради нее грыз глотки и шел по телам. И вот эта нескончаемая извилистая тропа окончилась, приведя его к цели сквозь столько битв и столько страшных минут, когда он готов был опустить руки.
Врач оборвал смех, надсадно закашлявшись. Голова кружилась, то ли от дыма, то ли от счастья. А где-то в темном углу души, съежившись, подрагивало какое-то гадостное чувство. Искать ему имя Бениньо не собирался, но знал, что оно родилось под крики, несущиеся ему в спину из запертой пылающей каюты, когда он опрометью мчался вверх по скрипучему трапу, не чувствуя боли. Нельзя было доводить до этого. Все же нельзя, как ни ненавистен был ему нахальный и бесстрашный молодой зубоскал. Но он так и не успел понять, в какой момент выпустил из рук вожжи. Зачем так долго и мелочно рисовался перед Джузеппе. Так упивался сладкими минутами победы. И под конец подверг парня немыслимому испытанию. Ведь, в сущности, все, над кем он стремился одержать верх, давно лежали в земле, а мальчик ни в чем не был виноват, кроме крови, текущей в его жилах и вовсе не им выбранной…
Бениньо еще раз сплюнул и пробормотал что-то досадливое. Это все Флейта. Она слишком долго скиталась, разделенная на куски, обездоленная, опозоренная. Она истосковалась по губам Кормчего, будто невеста, долго ждавшая нареченного с войны. Она сама просилась в руки, и он не смог ей отказать, хотя даже не знал, повиновалась ли ему в тот миг ее колдовская сила. И никогда уже не узнает.
Все. Хватит запоздалых драм. Случись все снова, он поступил бы точно так же. А значит, к черту прошлое, слишком много он сделал для будущего, ожидающего его. Теперь у его ног
