Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - Александр Юрьевич Ватлин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Особенно остро, с точки зрения лидеров Коминтерна, дело обстояло в демократических странах Западной Европы, где компартии интегрировались в существующий партийно-политический механизм. Депутатские мандаты открывали их лидерам доступ в высшие сферы, отрывая от пролетарского образа мысли, привязывали к доминировавшим политическим ценностям в той или иной стране, стимулировали конформистское поведение. Тот факт, что такой тип партийного функционера утвердился и в нэповской России (его олицетворением был и сам Бухарин), конечно, принимался во внимание Сталиным, который в ходе борьбы с оппозицией неизменно критиковал «партийных аристократов».
Альтернативной могла быть только жесткая иерархия касты профессиональных революционеров, не принимавших ценности западного мира, в том числе и демократические правила игры в политической жизни. Естественно, ни о каком сотрудничестве, а тем более о предвыборных коалициях с социалистами в данном случае не могло быть и речи. Выступив глашатаем такого подхода, Бухарин фактически подготовил удар против самого себя и своих идейных соратников, ибо именно они олицетворяли собой тенденцию «врастания», «примирения» и даже сотрудничества капитализма и социализма как в хозяйственной жизни нэповской России, так и в сфере международных отношений.
Вторым фактором, приведшим к левому повороту 1927 года, являлся страх руководства Коминтерна и отдельных компартий потерять и без того скромную массовую базу своего движения. В условиях экономического подъема и стабильной политической жизни европейские рабочие тянулись к реформистам, деятельность которых приносила им пусть небольшие, но ощутимые успехи. Об этом говорил Бухарин при обсуждении предвыборной тактики болгарских коммунистов еще в июне 1927 года — поддержав социалистов, мы способствовали укреплению их влияния. «Я считаю, что опасность очень велика. Это вопрос не только парламентских выборов, но и будущего существования этой похожей на блок коалиции с социал-демократией, своего рода новой партии»[1220].
Наконец, третий момент, который отнюдь не являлся последним по значимости, — инерция борьбы с объединенной оппозицией. К осени 1927 года судьба последней была предрешена, и именно это обстоятельство открывало для победителей возможность взять на вооружение многое из ее идейного арсенала. Давление слева, которое Троцкий, Зиновьев и их соратники оказывали на большинство в Политбюро, не прошло бесследно. Не будучи уверенным в своих силах и в своей способности выжить во враждебном окружении как внутри страны, так и на международной арене, оно являлось весьма восприимчивым к предупреждениям против «оппортунистического перерождения».
На пике внутрипартийной борьбы воспользоваться аргументами от оппозиции было невозможно, но после ее административно-организационного разгрома отношение к ним резко изменилось. В конечном счете и Сталин, и Бухарин оставались революционерами, и всякого рода «отступления», «передышки», «заминки темпа» не вызывали у них особого восторга. Опыт первых лет нэпа показал, что добиться на его основе мобилизации страны на модернизационный рывок попросту невозможно.
В известной степени левый поворот Коминтерна предварял тот стратегический маневр, который задумал Сталин применительно к СССР и который был реализован им в 1928–1929 годах. Генсек отдавал себе отчет в том, что при этом маневре за бортом окажется определенная часть большевистской элиты, та самая «партийная аристократия», которую он неустанно бичевал. В таком же ключе Бухарин в рамках коминтерновского поворота рассчитывал на чистку коммунистических партий Европы от вредных элементов, не способных «изжить остатки парламентского кретинизма и левоблокистских традиций»[1221].
5.6. Китайские сюжеты
Важным пунктом международной работы Политбюро во второй половине 1920-х годов оставался китайский вопрос. И Сталин, и Бухарин претендовали на роль главного эксперта в данном вопросе, поскольку затишье в Европе превращало Китай в основной плацдарм для разворачивания сил мировой пролетарской революции. Специфика этой страны давала большой простор для различных оценок даже при наложении на нее ортодоксального классового подхода, а тот факт, что Китай являлся главным восточным соседом Советского Союза, приводил к тесному переплетению внешнеполитических и революционных установок в поиске оптимальной стратегии РКП(б) и Коминтерна. Зачастую эти установки и стоявшие за ними ведомства вступали в серьезные конфликты друг с другом.
4 января 1923 года Политбюро, конкретизируя резолюцию Четвертого конгресса по восточному вопросу, одобрило линию на «всемерную поддержку партии Гоминьдан» под руководством Сунь Ятсена. Еще через день Бухарин на заседании Исполкома Коминтерна заявил: «Главный вопрос состоит в том, оставаться нам в партии Гоминьдан или нет… Я — за, ни один из товарищей не оспаривает эту необходимость. Значит, мы должны предложить такую политику, какую мы рекомендовали нашей британской партии в отношении лейбористской партии — конечно, с вариациями, зависящими от имеющихся [в Китае] специфических условий».
Народы колониальных и зависимых стран всегда были предметом особого внимания Коминтерна
Плакат
1931
[Из открытых источников]
Он не отрицал того, что данная линия тесно увязана с внешнеполитическим курсом только что образованного СССР: «Фразу о политике по отношению к Советской России я внес в резолюцию потому, что ситуация в Китае этого настоятельно требует, ведь в отчаянной ситуации партия Гоминьдан предпринимает попытки заключить союз с буржуазными государствами. Потому что ей нужен союзник»[1222]. Москва предлагала себя на эту роль, подкрепив свое предложение готовностью предоставить Сунь Ятсену кредит в 2 млн мексиканских долларов[1223].
Активная поддержка СССР и Коминтерном деятельности китайских революционеров замалчивалось, чтобы не вызывать антисоветской кампании в западной прессе. Политбюро 24 июня 1925 года постановило «предложить членам РКП(б) и другим ответственным товарищам обязательно воздерживаться в своих устных и печатных выступлениях от афиширования роли ИККИ, СССР и РКП(б) в китайском революционном движении»[1224]. Полгода спустя из тех же соображений было признано нежелательным вхождение Гоминьдана в Коминтерн на правах сочувствующей организации[1225].
Очевидно, Бухарина увлекла китайская проблематика. В своем выступлении на Двенадцатом съезде РКП(б) он подчеркивал, что Гоминьдан является единственным движением буржуазного национализма, которое не запятнало себя связями с иностранными империалистами, что нашло свое отражение в резолюциях съезда. Позже, в мае 1923 года, Бухарин внес развернутые поправки в тезисы Дальневосточного отдела ИККИ, предварительно согласовав их с Зиновьевым. Он предлагал взять курс на развертывание в стране аграрной революции против остатков феодализма. Поскольку крестьянский вопрос был признан центральным для успешного развития
