Голос ночной птицы - Роберт Маккаммон

Я весьма беспокоюсь о безопасности мистера Бидвелла. Человек, который убил Линча, сделал это, чтобы не открылась его истинная личность. Это тот самый человек, который все время стоял за планами уничтожения Фаунт-Рояла. Я думаю, что мне известна причина, но так как у меня нет доказательств, то это не важно. Так вот о безопасности мистера Бидвелла: если в ближайшее время Фаунт-Роял не опустеет полностью, жизнь мистера Бидвелла окажется под угрозой. Чтобы спастись, ему, быть может, придется оставить свое творение. Мне горестно передавать такие мысли, но очень важно, чтобы мистер Уинстон оставался рядом с мистером Бидвеллом днем и ночью. Мистеру Уинстону я доверяю полностью.

Пожалуйста, поверьте мне, сэр, когда я говорю Вам: я не сошел с ума и не попал под власть чар. Но я не могу и не буду смотреть на такое грубое поругание правосудия. Я отведу Рэйчел во Флориду, где она сможет объявить себя сбежавшей рабыней или пленницей англичан и тем самым получить убежище на испанской территории.

Да, я слышу Ваш негодующий рев, сэр. Прошу Вас, успокойтесь и дайте мне объяснить. Я собираюсь вернуться. Когда — не знаю. Что со мной будет после возвращения, я также не знаю. Об этом будете судить Вы, и я предаю себя в Ваши руки. В то же время я буду надеяться, что удастся найти мистера Смайта и побудить его говорить, поскольку он разъяснит Вам все. И еще, сэр, очень важно вот что: обязательно попросите мистера Смайта объяснить, отчего его семья ушла из цирка. Вы тогда многое поймете.

Как я уже сказал, я обязательно собираюсь вернуться. Я — английский подданный и не желаю отказываться от этого звания.

Мэтью остановился. Следующие фразы надо было обдумать.

Сэр, на случай, если по прихоти судьбы или по воле Божией я не вернусь, я хочу здесь и сейчас поблагодарить Вас за то, что Вы были в моей жизни. Хочу поблагодарить Вас за Ваши уроки, Ваши труды и…

Пиши дальше, сказал он себе.

…Вашу любовь. Быть может, Вы в тот день пришли в приют не для того, чтобы искать сына, но Вы нашли его.

Или, точнее говоря, сэр, Вы его создали. Мне бы хотелось думать, что я был Вам таким же хорошим сыном, каким был бы Томас. Видите, сэр, Вы достигли огромных успехов в формировании человека, если позволено так громогласно говорить о себе самом. Вы дали мне то, что я считаю величайшим даром: чувство собственной ценности и понимание ценности других.

И только потому, что я понимаю таковую ценность, я решил освободить Рэйчел из тюрьмы и избавить от несправедливой участи. Это решение принял я, и только я. Когда сегодня ночью я пойду в тюрьму за нею, она не будет знать о моих намерениях.

Вы действительно никоим образом не могли знать, что Рэйчел невиновна. Вы уверенно следовали правилам и ограничениям закона, предписанным для дел такой природы. Поэтому Вы пришли к единственному возможному для Вас выводу и предприняли необходимые действия. Делая то, что сделал я сегодня ночью, я надел на себя собственный железный плащ и предпринял единственное действие, которое было мне доступно.

Кажется, это все, что я должен был сказать. Закончу тем, что пожелаю Вам доброго здоровья, долгой жизни и неомраченного счастья, сэр. Я надеюсь снова увидеть Вас в будущем. И еще раз прошу: озаботьтесь безопасностью мистера Бидвелла.

Он хотел надписать собственную фамилию, но вместо этого поставил последнюю точку.

Аккуратно сложив листы, он сунул их в конверт, взятый из стола в кабинете Бидвелла. На передней стороне конверта он надписал «Магистрату Вудворду», потом взял свечу и запечатал письмо несколькими каплями воска.

Сделано.

Наползал вечер — постепенно, как свойственно вечерам. В выцветающих лиловых сумерках с последним смелым алым мазком солнца на изнанке облаков западного горизонта Мэтью взял фонарь и вышел.

Хотя шел он медленно и небрежно, у него была иная цель, помимо разглядывания вида умирающего города на закате. За ужином он спросил у миссис Неттльз, где живет Ганнибал Грин, и был информирован об этом короткой и неодобрительной фразой. На улице Трудолюбия стоял небольшой выбеленный дом, очень близко к перекрестку и к источнику. К счастью, это было куда ближе лагеря Иерусалима, освещенного огнем, от которого доносились то громогласные, то визгливые ламентации, предназначенные для отпугивания демонов ночи. Справа от дома Грина виднелся ухоженный цветочный сад, указывая, что либо великан-тюремщик имеет разнообразные интересы, либо что он благословен женой, обладающей — да, это так — умением обращаться с зеленью.

Ставни были приоткрыты всего на несколько дюймов. Изнутри пробивался желтый свет лампы. Мэтью обратил внимание, что ставни всех еще обитаемых домов закрыты — в такой теплый вечер исключительно для того, чтобы защититься от вторжения демонов, которых сейчас разгонял преподобный Иерусалим. Улицы были пустынны, если не считать нескольких бродячих собак да иногда — человека, быстро перебегавшего откуда-то куда-то. Мэтью также не мог не заметить тревожащее число фургонов, набитых мебелью, домашней утварью, корзинами и прочим, готовых отбыть на рассвете. Интересно, сколько сейчас семейств лежат на голом полу, коротая бессонную ночь до восхода?

Мэтью стоял посередине улицы Трудолюбия и глядел от дома Грина в сторону особняка Бидвелла, рассматривая окна, видные в этом ракурсе. Рассмотрев то, что хотел увидеть, он направился обратно.

Когда он пришел, Уинстон и Бидвелл сидели в гостиной. Первый читал цифры из гроссбуха, а второй сидел, обмякший, с посеревшим лицом, в кресле, закрыв глаза, и рядом с ним на полу стояла пустая бутылка. Мэтью подошел спросить, как Бидвелл себя чувствует, но Уинстон поднял руку, предупреждая вопрос, и Мэтью по выражению его лица понял, что хозяин Фаунт-Рояла не будет рад проснуться под чужими взглядами. Мэтью вышел и тихо поднялся по лестнице.

У себя в комнате он обнаружил на комоде пакет, обернутый белой вощеной бумагой. Развернув его, он увидел каравай плотного черного хлеба, кусок вяленой говядины размером с кулак, дюжину ломтей солонины и четыре колбасы. Он также увидел, что на кровати у него лежат три свечи, пакет спичек, заткнутая пробкой бутылка с водой и — подумать только! — моток кетгутовой лески с небольшим свинцовым грузиком и уже привязанным крючком, острый конец которого был закрыт кусочком пробки. Миссис Неттльз сделала все, что в ее силах, а палку для удилища предстояло найти ему.

Позже вечером пришел доктор Шилдс дать магистрату третью дозу. Мэтью остался у себя, лежа на кровати и глядя в потолок. Где-то через час раздался буйный голос пьяного Бидвелла, потом его шаги вверх по лестнице, и шаги человека — нет, двух, — помогавших ему подняться. Мэтью слышал, как произносится в качестве ругательства имя Рэйчел, а также имя Божие поминается всуе. Голос Бидвелла постепенно затихал и наконец смолк.

Дом беспокойно засыпал накануне казни.

Мэтью ждал. Когда уже долго не было слышно никаких звуков и внутренние часы подсказали, что полночь миновала, Мэтью тяжело вздохнул, выдохнул и встал.

Ему было страшно, но он был готов.

Он зажег спичку, засветил фонарь и поставил его на комод, потом намылился и побрился. Про себя он отметил, что следующая такая возможность представится лишь через несколько недель. Он воспользовался ночным горшком, а потом вымыл руки, надел пару чистых чулок, песочного цвета бриджи и чистую белую рубашку. Разорвал другую пару чулок и засунул их в носки сапог. Всунул ноги в сапоги и туго натянул голенища на икры. В мешок, ставший тяжелым от еды и прочих предметов, он сунул кусок мыла и смену одежды. Письмо с объяснением он положил на видное место, на кровать. Потом закинул лямку мешка на плечо, взял фонарь и тихо открыл дверь.

Панический страх ударил в сердце. Еще можно передумать, мелькнула мысль. Сделать два шага назад, закрыть дверь и… забыть?

Нет.

Мэтью вышел в коридор и закрыл за собой дверь. Он зашел к магистрату и зажег фонарь с двумя свечами, который ранее сюда принес снизу. Открыв ставни, он поставил фонарь на подоконник.

Магистрат издал неразборчивый звук. Не стон — просто какая-то фраза в приснившемся зале суда. Мэтью постоял возле кровати, глядя на лицо Вудворда и видя не магистрата, но того человека, который приехал в приют и вывел Мэтью в такую жизнь, какая ему и присниться не могла.

Он чуть не коснулся плеча Вудворда жестом нежности, но сдержался. Вудворд дышал хорошо, хотя несколько хрипло, слегка приоткрыв рот. Мэтью мысленно произнес быструю молитву, прося Бога защитить здоровье и счастье этого доброго человека, и больше медлить не было времени.