Ратибор. Окталогия (СИ) - Фомичев Александр Игоревич

– А насчёт ведьмы ты, значит, согласна, да? – хмыкнул Ратибор. – Самой‑то, случаем, полешки тлеющие под задницу не подкладывали?

– Да было как‑то раз… И готова повторить то не очень забавное приключение из своей долгой жизни, но при условии, что разжигать очередной костерок будут одной густой рыжей бородищей!

– Прошу вас, только не останавливайтесь, ведь это просто соловьиные трели для моих нежных ушек…

– Заткнись, Емельян! – хором выпалили Ратибор с Благаной.

Трое путников неспешной рысцой вот уже пару часов двигались в сторону Мирграда, ибо, как выяснилось в пути, пошустрее скакать было не судьба, так как целительницу элементарно укачивало на большей скорости. И то зачастую приходилось переходить на шаг, ведь Благана оказалась совсем не приспособлена для верховой езды. Сама она смущённо призналась, что на своём веку ездила на лошадях всего несколько раз, и последняя такая прогулка была ох как давно. Зато Емельян дорвался, наконец, до внимательной слушательницы и вволю почесал языком, в ярких красках описав их недавнее приключение в Забытых пустошах. Ворожея практически не перебивала его, лишь изредка удивлённо цокая языком да бросая задумчивый взгляд на Ратибора. После завершения рассказа ведунья надолго замолчала, прокручивая в голове свалившиеся на неё новости. Похоже, Благана находилась под немалым впечатлением, при этом явно пытаясь в уме сложить некий пазл. Какое‑то время троица столь непохожих друг на друга путников ехала молча и без происшествий. Но это продолжалось недолго.

– Слушай, Ратиборушка, добрая душа, – вдруг резко оживился слегка заскучавший в дороге княжий племяшек, которого явно посетила очередная «умная» мысль, – а может, ты и мне злата выделишь на домик какой, ась? Похоже, мне тоже малёха не хватает… Я себе и копилку заведу, коль надобно! Много мне не треба… Монет сто‑стописят, меня бы устроили…

– Емеля!.. – Ратибор от возмущения чуть заикаться не начал. – А харя у тебя не треснет⁈ Ты таких деньжищ даже во сне не щупал! За соточку, а уж тем более за сотку с полтиной не то что домик – дворец отгрохать не проблема! Не хуже, чем у князя будет! А то и лучше! С прудиком да с лебедями! И жить ещё опосля лет десять можно припеваючи, бедности не зная!.. А вот совесть, прощелыга ты белобрысый, ни за какие деньги не купишь! Ишь, сто пятьдесят монет ему подавай!.. У‑у‑у, жучило конопатое!..

– Ну, попытка не пытка, – притворно вздохнул Емельян, лукаво улыбнувшись. – А за спрос, как известно, не бьют в нос…

– Из последнего правила всегда бывают исключения, Емеля, имей в виду!

Развлекая себя в пути лёгкими перепалками, наши путники вдруг услышали топот копыт за спиной; кто‑то спешно их нагонял.

– Кажись, Ратик, любители поживиться чужим добром к нам пожаловали! Никак, те самые, из «Дальней дороги»!..

Емельян оказался прав. Вскоре их нагнал тот десяток душегубов, что облизывался всё утро на их мешок со златом. Окружив притормозивших путешественников, те принялись нарезать круги вокруг Ратибора, Емельяна и Благаны, радостно при этом подвывая. Похоже, разудалые разбойнички решили, что самое сложное уже позади. Наконец, остановившись, они соскочили с рысаков и, злобно ощерившись, достали свои топоры да дубины.

– А ну, слазьте с коней! – вперёд у лиходеев вышел небольшого росточка, довольно тщедушный с виду человечек с жидкими, невзрачными тёмно‑русыми волосами и такой же непримечательной, редкой бородёнкой. Лицо его пересекал наискось старый шрам, а во рту явно не хватало нескольких зубов. Забавно выпятив вперёд впалую грудь, он встал перед тремя путниками, для убедительности потрясывая небольшим одноручным топориком.

– Что поделать, слазь, Емеля, коли такие люди требуют… – Ратибор неторопливо спешился.

– И не двигайтесь! – визгливо проверещал в довесок вожак разбойников.

– И главное, Емеля, опосля – не двигайся!.. Замри то бишь. Ты же видишь, эти слабоумины не шутят.

– А можно, Ратик, я всё же на кобылке пережду твой выход на сцену? По нужде я ещё не хочу, а сверху всяко лучше видно представление будет!

– Сиди уж, коль задница к седлу прилипла…

– Меня зовут Гостомысл! – тем временем крикнул озадаченно главарь шайки, непонимающе переводя взгляд с приятелей на восседавшую чуть недалече с непроницаемым лицом Благану, которая также и не думала слазить со своей лошадки.

– Запомни это грозное имя, Емеля. А лучше – запиши, дабы не забыть! Ведь пред тобой – легенда головорезов с большой дороги, сам Коромысл, собственной персоной…

– Я не понял, – Гостомысл забавно взъерепенился, – ты, здоровяк, чего, ёрничаешь сейчас⁈ И кого ты слабоумными назвал⁈ Нас, что ль⁈

– Да как ты мог такое подумать, о великий Пузимысл, гроза всего и вся, что дышит, слышит и газы пускает…

– Я Гостомысл! Хватит коверкать моё имя! – взорвался тот нервозно, после чего пискляво прокричал: – Монеты или жизнь!

– Конечно, монеты! – Ратибору начал надоедать этот спектакль.

– Не понял?.. – Гостомысл удивлённо переглянулся со своими лиходеями.

– Чего тут непонятного? Ты представляешь, если я всякому гадёнышу, ну, вроде тебя, сморчка плесневелого, каждый раз по первому требованию кошели раздавать буду, когда вам, оборванцам драным, приспичит себе на медовуху с пивом наскрести? Этак я и без порток домой ворочусь! Моя Марфуша, боюсь, меня не поймёт да на порог не пустит…

– Как ты меня назвал⁈ – Гостомысл стоял красный как рак. Потом от бешенства начал зеленеть. Похоже, главарь шайки явно не привык, чтобы с ним так разговаривали.

– Гадёнышом, сморчком плесневелым, оборванцем, а ещё скудоуминой, Коромыслом и Пузинкулом, вроде так, да… Нет? Как, Пузимыслом?.. Да, точно, Пузимыслом! – вышедший чуть левее от Гостомысла из ряда разбойников довольно крупный детина, с не обременённым интеллектом лицом, тем не менее умудрился практически точно перечислить все новые имена и звания своего вожака, запнувшись лишь на последнем, но быстро поправившись после подсказки со стороны одного из стоящих рядом товарищей.

– Спасибо, Пулогей! – вполоборота обернувшись к бойцу, прошипел, брызжа слюной, Гостомысл, на этот раз посиневший от злости. – Да только я не к тебе обращался, если что, глуподырое ты насекомое!

– Не, вообще, этот навозник почти всё верно запомнил, – одобрительно хмыкнул Ратибор. – Немного не в той последовательности, но сути это не меняет… Кстати, купцов‑то парочку, что пропали недавно после того, как покинули кабак Мефодия, вы, поди, присыпали где‑то недалече?

– Мы! Как сейчас и вас прикопаем, да так, что и жизни целой не хватит, чтобы ваши телеса разложившиеся отыскать!

– Хлопотно это, Дубомысл, – Ратибор в предвкушении очередной заварушки довольно хрустнул костяшками пальцев.

– Молчать! Вас всего трое, а нас – целых десять!.. Потому рот на замок и золотишко на бочку!

– С учётом наличия с нашей стороны вот этого шатуна рыжеватого, – язвительно встряла Благана, кивнув на Ратибора, – как мне думается, куда уместнее будет сказать, что это вас – всего десять, а нас – целых трое!..

– Слушал бы ты эту бабулю, Дуримысл…

– Я тебе сейчас этот топор знаешь куда воткну, знаешь куда, да⁈ – совсем взбеленившись, Гостомысл подлетел к молодому богатырю, замахнувшись на него своим оружием. В ответ Ратибор, левой рукой ловко поймав рукоять летящего ему в грудь колуна, правой – схватил главаря душегубов, бывшего могучему исполину едва ли по грудь, за горло. Не спеша, под разинутые от удивления рты его соратников, рыжебородый витязь легко поднял трепыхающегося Гостомысла в воздух, так, чтобы их глаза оказались на одном уровне, после чего со смаком всадил свой широкий лоб в лицо зарвавшемуся лиходею. Раздался характерный хруст сломанного шнобеля. Отлетев на несколько метров, предводитель разбойников смачно шлёпнулся прямо в одну из здоровенных, глубоких луж, что стояли то тут, то там на Кривом тракте, забрызгав при этом своих бойцов. Его окровавленную, перекошенную от боли физиономию стала быстро заливать, затекая в рот и нос, жидкая грязь, которой были заполнены все колдобины на разбитой весенней дороге. Душегубы шокированно переводили взгляд с поверженного атамана на Ратибора. Тот же, ловко подкинув одноручный топорик Гостомысла, оставшийся в его руке, коротко размахнулся да метнул его в Пулогея, попав тому точно в голову. Непонимающе уставившись на торчащий у него из переносицы обух чекана, глупый детина закатил маленькие поросячьи глазёнки и как стоял, так плашмя и грохнулся наземь.