Прогрессивный сатанизм. Том 2 - Мильхар

От трубного клика, зовущего нас,

От вещих ушей, от всевидящих глаз.

Как заяц, петляя, запутал свой путь,

И в месте глухом и безвестном,

К стволу привалившись, решил отдохнуть.

Вдруг пением птицы чудесным,

Пленен, очарован! Усталость забыв,

Он ловит нежнейший и грустный мотив.

Вот – птица поет на терновом кусте,

Лазурным блестя опереньем,

Напев ее – злато в текучей воде,

Томительный, сладкий и древний,

Что Ева певала в суровых ночах,

Баюкая Каина в нежных руках.

– О дивная птица, мне голос твой мил

И грусть мне старинная внятна.

Объял меня холод священных могил

И нет мне дороги обратно!

Со светлой мольбою, с слезами в очах,

Подходит смиренно отступник-монах.

– О, если бы в клетке унесть золотой

Тебя потаенной тропою,

Чтоб вечно терзался мой разум больной

Тоскующей песней родною,

Чтоб сердце, пронзенное болью твоей,

Пылало огнем до скончания дней!

Качнулися ветки – отпрянул монах! -

И юноша вышел из мрака.

Как лен, его кудри лежат на плечах

И губы пунцовее мака.

Насмешливый сумрак в янтарных очах,

И лук за плечами, и лютня в руках.

С медовой улыбкою речь он ведет:

– О чем ты просил безутешно?

Кому ты молился меж древних болот?

Кто внемлет душе твоей грешной?

– Готов я и душу тому подарить,

Кто сможет мне птицу мою изловить!

– Всего-то за душу? Извольте, мой друг!

Тут мигом с плеча он снимает

На диво изогнутый тисовый лук

И ладит стрелу, напевая.

И коротко свистнув, умчалась стрела,

Певунье лесной перебила крыла.

И с криком упала она, трепеща,

В терновник густой и колючий.

Лицо прикрывая полою плаща,

Осенней угрюмее тучи,

Смущенный и бледный отступник стоял.

А юный стрелок, усмехаясь, сказал:

Ну что ж, получил ты игрушку свою?

Сломалась – не я тут виновник.

А мне – получить бы обратно стрелу,

Ступай-ка, дружище, в терновник!

И в сердце тернового злого куста

Забрался отступник. Черна и густа

Трава под завесою хищных ветвей,

Где птица пищит еле-еле.

– Послушай-ка песенку повеселей,

Таких тебе сроду не пели! -

Так молвил таинственный житель лесной

И лютни коснулся искусной рукой.

О чудо! Лишь струнный просыпался звон –

Веселье объяло монаха.

Он хлопнул в ладоши, свалился ничком,

Подпрыгнул в колючках без страха,

И дикая, страшная пляска пошла –

Ведь песня куда как была весела!

Как демон в руинах, плясал он в кусте –

Легко, одержимо, безумно.

Все громче, безудержней и веселей

Звенели жестокие струны.

А терн кровожадный когтил плясуна

И жизнью упился его допьяна.

Оплел его куст, обнимал и манил,

Терзая свирепой любовью.

Стрелка о пощаде он тщетно молил,

Давяся и смехом, и кровью -

Все музыке адской покорен монах,

Как нетопырь, бьется в кровавых шипах.

И вдруг, покачнувшись, упал, не дыша,

На черные травы густые,

И, тело покинув, помчалась душа

В угрюмые крепи лесные.

И пышных кустов колыхался навес,

Где юный стрелок, засмеявшись, исчез.

Прекрасен осенний пылающий лес

В пурпурных объятьях заката!

Жилище запретных и древних чудес,

Кипит он расплавленным златом.

Там сумрак ветвистый и черен, и густ,

И жарок, и ал там терновника куст.

Проникли слухи в Камелот –

На пустоши, в кольце болот

Огромный поселился кот,

Свирепый и голодный.

И всяк оттуда прочь бежит,

И уж не встретишь ни души

В закатной розовой тиши,

Иль на заре холодной.

Король сказал: "Огромный кот!

Охвачен ужасом народ.

А ну – как он кого сожрет!

Чудовище сражу я!"

Гиневра молвила с тоской:

"Кот – зверь полночный, колдовской,

Легко расстаться с головой,

С исчадьем тьмы воюя!"

Но, осердясь, король вскричал:

"Ужель я старой бабой стал?

Ужель не воин я? – вскричал. -

Седлайте вороного!"

Конь вмиг оседлан был. И вот –

Король оставил Камелот,

И солнце-призрак слезы льет

В когтях ненастья злого.

Ступает гордо вороной,

Щит у Артура за спиной,

Копье под правою рукой,

И грозен меч тяжелый.

В верхушках сосен – ветра стон,

Затянут мраком небосклон,

Ведет дорога под уклон,

В синеющие долы.

Вот пустошь – облако плывет

Над мертвым зеркалом болот.

Ну, где же ты, ужасный кот,

Где рыщешь тенью черной?

И зверь ночной пред ним возник,

Потряс болота гневный рык,

Кот-великан, пятнист и дик,

Как уж в воде, проворный.

Конь на дыбы, всхрапнувши, встал,

Король из ножен меч достал,

"Пришел конец тебе, вскричал, -

Артур перед тобою!

Давай, сразимся же скорей,

Клянуся кровью королей –

Рябою шкурою твоей

Я скакуна покрою!"

Но медлит прыгать зверь-колдун,

Глаза желтее спелых лун –

Колодцы древних, тайных дум

В Артура он вперяет.

Пускает искры, и шипит,

И говорит, и говорит,

Вьет кружева, урчит, хитрит,

Хребтину выгибает.

"Зачем покинул ты, зачем,

Родные камни древних стен,

Ведь все под солнцем – ложь и тлен,

И тщетны все старанья.

Гиневра нынче весела –

Ведь любят рыцари Стола

Хозяйку утешать, когда

Артур на поле брани.

О кто найдет твои следы,

Восславит ратные труды,

То – привиденья и мечты,

То – яд, текущий в жилах!

Прошли века, забыл народ,

Где он стоял, твой Камелот,

А имя короля живет

В одних преданьях лживых…"

Король задумался. Легла

Морщина поперек чела.

Впервые стала тяжела

Ему златая ноша.

Роняет меч, снимает шлем,

С коня сошедши, тих и нем,

Он понял – все под солнцем тлен,

Он понял – жребий брошен.

И обнял он кота, и с ним

Пошел, тревогою гоним,

За много миль, за много зим,

И больше не вернется.

Они скитались там и тут,

Брели туда, куда зовут,

В харчевнях ели, что дадут

И спали, где придется.

Кружил им мысли добрый хмель,

Орали песни, пели эль,

И подпевала им метель,

И следом крался вечер.

Их видел сумрачный Уэльс,

Броселиандский видел лес,

И в годы славные чудес

Их знало графство Чешир.

Гиневра с башни угловой

Все смотрит в сумрак голубой.

Там – облака спешат домой,

Там – ветер сосны ломит.

И Кардуэл Артура ждет,

И Карлеон, и Камелот,

Но он забыл о них, а кот –

Едва ль ему напомнит.

Вот – черное зеркало. Темно. Мрачно. Твердь.

Моей работы никто не разобьет.

Посмотрись в него, дохлятина, и умри с тоски.

В. Розанов

Ты позабыл о надежде нетленной,

Ты не изведал пурпурной весны.

Льются к тебе сквозь бетонные стены

Сладкие песни Волшебной страны.

Черное зеркало мира пустого

Карой грозит заглянувшим во тьму.

Истина слова его колдовского,

Шепот: не быть, – ты поверишь ему.

Ты распрощаешься с камерой серой,

Ты на заре не рожденного дня

Время с пространством раздвинешь химерой,

Грозными крыльями Небытия.

Так тебе грезится полночью звездной,

Только судьба не разводит мосты.

Камера – в ней ты страдаешь над бездной -

Жалкий плясун на канате мечты.

Civilization – пустая могила,

Нежной вселенной сжигаемый прах!

Алое буйство утраченной силы

Светит в ее погребальных кострах.

Кто тебе выстроил эту обитель?

Что за насмешник был твой демиург?

Что же влечет тебя вдаль, небожитель,

Словно пустынные зовы Миург?

Что, наконец, ты отринешь, безумный,

Жизнь ли жестокую, нежную смерть?

Как тебе бредится полночью лунной,

Как тебе бьется в бетонную твердь?

С дымной помойки на небе туманном

Видят глаза безработных богов

Трубы заводов – как жерла вулканов

И Гималаи высотных домов.

Вы, что гнездитесь на проклятых скалах, -

Заживо тлению обречены.

Лучше в лесах, иль горах одичалых

Слушать напевы Волшебной страны!

За окном луна светила.

Молча встал на табурет,

Крепко привязал веревку, -

Вот я есть, а вот и нет.

Я решился на поступок,

В бездну я шагнуть хотел.

Нет мне места в этом мире.

Но тут ангел прилетел.

Ангел, ангел мой хранитель,

Где ты был, когда я звал?

Когда помощи просил я,

Ты с Яхве в раю бухал.

А теперь, пречистый ангел,

Ты решил меня спасти.

От чего, от смерти пошлой?