Пари с будущим - Сергей Гомонов

«Надобно понять, что такое человек, что такое жизнь, что такое здоровье, и как равновесие, согласие стихий его поддерживает, а их раздор его разрушает и губит»…

Стихий… Дружественная мне стихия… Мы уговорились с мессером обмениваться «тайнописью». Оказывается, Леонардо и за четыреста лет до революционного переворота на одной шестой части суши знал о том, что можно писать на бумаге «молочными чернилами», и те проступят по мере нагревания. По легендам, именно так обменивались информацией лидеры той роковой революции, а посему мы решили не мудрствовать лукаво и пойти тем же путем, но на полтысячи лет раньше. Причем писать соком цитрусовых или лука не рискнули, слишком уж яркий аромат они дадут, и это может вызвать подозрения. Молоко было оптимальным вариантом.

Я отложил в сторону наброски, поднес его письмо к свече и, стараясь держать на безопасном расстоянии от пламени, прогрел бумагу. Молочные загогулины потемнели, проступили между строк, написанных обычными чернилами. Леонардо не пожалел меня даже на этот раз: тайнопись пришлось расшифровывать с помощью зеркала и мастерства разгадывать ребусы. Он и тут дробил слова, где ему вздумается!

Два года назад, незадолго до отъезда из Ваприо, мы договорились о следующем. Когда мессеру придет приглашение от Чезаре Борджиа, он примет его, поскольку это для нас единственный шанс получить необходимые материалы, чтобы сконструировать хотя бы подобие «Тандавы». Здесь было много сложностей, едва преодолимых в условиях начала XVI века. Если получить сталь приемлемого качества еще можно было бы способом кричного передела, уже освоенного в эту эпоху, то насчет оборудования для вытачивания деталей устройства, насчет тончайшей электроники и энергетического оснащения будущей «машины времени» я не имел никаких планов. Затея казалась нереальной даже после того, как Леонардо выказал готовность помочь во всем, что только от него зависит. История со Стяжателем Таракой потрясла его более, чем если бы я объявил о пришествии Антихриста и представил все доказательства рождения сатанинского отпрыска. Но мы все же надеялись выкрутиться, по возможности заменяя какие-то детали аналоговыми и импровизируя в процессе сборки. Да, это было подлинное безумие. Но что нам оставалось кроме этого?

И теперь между строк я с невероятным трудом прочитывал зашифрованный отчет Леонардо о проделанной работе при дворе «бесноватого гишпанца».

Северная Италия, область Романья, город Болонья, лето 1502 года от Р.Х

Да Винчи прибыл ко дворцу на Пьяцца Маджоре уже далеко за полдень. Его проводили к герцогу Валентино, по пути как бы между прочим оповестив, что его высочество нынче не в духе. Леонардо не подал и виду, что его это как-то тронуло, однако разговор обещал оказаться нелегким.

Во дворце было душно, жарко, и тошнотворно пахло какими-то притираниями. Мессер различил запах лечебных снадобий.

Герцог Валентино, он же Чезаре из рода Борджиа, ожидал его, сидя у распахнутого стрельчатого окна высотою от пола до потолка. Лицо его было почти полностью закрыто черной маской, из-под которой выглядывала смоляная, чем-то вымазанная борода. Маска, словно на венецианском карнавале, повторяла черты человеческой внешности, прорези для глаз были оторочены каймой из сусального золота. Неподалеку на столике стоял кубок, пыльная бутылка вина и закупоренная склянка с серебристого цвета веществом.

— Мне сказали, Леонардо из Винчи, что ты мастак растолковывать сны, — без всякого намека на приветствие заговорил герцог, слегка взмахнув рукой в черной бархатной перчатке с кружевной отделкой.

— Позвольте, государь, но кто сказал? — удивился Леонардо, поклонившись его высочеству и стараясь встать так, чтобы чувствовать свежую струю воздуха из раскрытого окна.

— Важно ли, кто сказал? Сказали. Итак, я хотел бы узнать, отчего мне часто снится один и тот же сон. В нем я бегу по улицам неизвестного города и сам не знаю, чего ищу. Но остановиться не могу, ноги сами несут меня дальше и дальше. И вот я оказываюсь в порту, подбегаю к одному судну, к другому, но всюду ощущаю, что это не то, что мне нужно. Вдруг вижу: новая каравелла, огромная, с золотыми парусами. Ее спускают со стапелей, и я должен успеть попасть на борт. Я прыгаю, каравелла поднимается в воздух и парит над морем, как птица, а я перебираюсь на палубу, лезу по грот-мачте и, ухватившись за рей брамселя зубами, повисаю на нем. Тут тело мое начинает окутывать паутина, я умираю и просыпаюсь. Что скажешь, Леонардо из Винчи?

— Ваше высочество, мои успехи на поприще толкования снов несколько… м-м-м… преувеличены, — со сдержанной улыбкой опять поклонился Леонардо. — Я могу посоветовать вам чаще бывать на свежем воздухе перед сном, особенно когда приходится иметь дело с соединениями хидраргирос, — он кивнул в сторону склянки на столе.

— Не бойся обвинений в чернокнижии, Леонардо, я не дам тебя в обиду, — засмеялся герцог, откидываясь в кресле и сквозь прорези маски исподволь изучая гостя. — Можешь смело говорить обо всем, здесь нет убогих с их доносами, а уши у этих стен я давно отрубил и скормил храмовым свиньям.

— И все же я в самом деле никудышный толкователь сновидений, государь.

— Ну хорошо, забудем. Итак, я рад видеть тебя здесь, мастер Леонардо. Твоя слава бежит впереди тебя, и я знаю, что ты не только великий художник, но и инженер. Ради этого ты и был приглашен мной сюда.

Чезаре подобрался и, ухватившись за подлокотники, сел ровно. От внимательных глаз художника не ускользнула дрожь слабости в его руках, а вместе с тем и призвук иной, здоровой, силы, исходившей теперь из больного тела.

— Как поживает тот, кто подсказал вам выйти на меня, господин да Винчи? — внезапно переходя на уважительное «вы», меняя тон и скорость речи, спросил герцог. Он будто бы сразу стал вдвое больше, разросся и теперь скорее отдавал свой душевный свет, чем забирал чужой.

Так значит Лука, или тот, кто выдавал себя за Луку, не ошибся, назвав Борджиа вторым из троицы странников по времени.

— Тот, кто назвал вас Шивой, поживает неплохо, ваше высочество, но дальнейшее во многом зависит от вас. Насколько свободно вы можете говорить со мной от лица его друга?

— Присаживайтесь, мессер. Не слишком близко ко мне! Галльская болезнь[29], знаете, штука крайне неприятная… — круговым, небрежным жестом кисти Чезаре обвел свою маску и уронил руку обратно на подлокотник.

Леонардо кивнул, сел на скамью в простенке между окнами, слегка склонил длинноволосую голову к плечу.

— В последнее время помрачения находят на него все интенсивнее, синьор Леонардо, поэтому контролировать сознание герцога у меня получается достаточно часто и продолжительно. Становясь безумен, он обретает рассудок. Но иногда эта свинья приходит в себя и творит такое… — Шива стиснул зубы: — Ублюдок… Пока после обострений его дрянной хворобы он не в силах соображать, я вступаю в свои права, и мы с вами можем смело вести беседу. Знали бы вы, насколько поражены этой паутиной его мозги, мессер!