Том 2. Ночные дороги. Рассказы - Гайто Газданов

Вместе с ним поехал его товарищ по кличке Мишель. Это был человек совершенно другого типа, немного чудаковатый, веселый, спортсмен, специалист по физкультуре и по борьбе джиу-джитсу – небольшого роста, чрезвычайно плотный и крепко сколоченный. Ни его личное мужество, ни то, что он был прекрасным товарищем, на которого можно было рассчитывать в любом положении, никогда не подвергались никаким сомнениям. Его патриотические взгляды были просты и прозрачны: надо воевать с немцами при любых обстоятельствах, остальное неважно. Единственное, что могло бы его остановить, это страх перед опасностью, но я думаю, что об этом чувстве он имел такое же теоретическое представление, как Алексей Петрович – о возможности использовать для зла свое личное очарование.

Алексей Петрович расстался с Мишелем в маленьком городе, где была их первая остановка. Мишель – с таким же точно заданием, как у Алексея Петровича, то есть сначала пропаганда, потом путешествие в партизанский отряд, – остался здесь, а Алексей Петрович поехал дальше, в другое место, за шестьдесят километров. Позже они должны были встретиться на дороге.

Алексей Петрович приехал в тот курортный городок, который составлял первую цель его путешествия, уже в сумерки, пообедал в ресторане, адрес которого ему еще в Париже был дан организацией, и впервые за много дней спал в настоящей кровати. На следующее утро он встретился с местным агентом организации Resistance[149], сербом огромного роста, много лет проработавшим в этом районе. То чувство одиночества, которое Алексей Петрович испытал вначале, теперь исчезло – в присутствии этого спокойного единомышленника. Серб обещал Алексею Петровичу устроить на следующее утро встречу с лейтенантом немецкой армии, русским, готовым перейти в партизанский отряд и привести с собой других. Но уже в этот первый день Алексей Петрович встретил в городе несколько человек, именно тех, которые могли бы перейти в партизаны и которые произвели на него отвратительное впечатление. Большинство были пьяные, один из них предложил Алексею Петровичу купить у него велосипед, явно краденный. Они расспрашивали его, откуда он; он коротко ответил, что приехал по своим коммерческим делам из Парижа.

Встреча с лейтенантом произошла на следующее утро. Это был человек лет 40–45, по-видимому, из казаков. У него было довольно приятное лицо, но таким оно казалось только в первую минуту, потому что через некоторое время нельзя было не заметить, несмотря на приветливую улыбку, жестокие его глаза и какую-то холодную свирепость в складках около рта.

Этот человек уже знал, что Алексей Петрович – официальный представитель организации советских военнопленных; вообще осведомленность его была подозрительно велика. С начала разговора Алексей Петрович был почти убежден, что имеет дело с провокатором. Это впечатление еще усилилось после того, как лейтенант снял с груди крест и поклялся, что он никогда не предаст «священного дела родины». Он обещал Алексею Петровичу перейти в партизанский отряд и привести с собой «людей». Свидание было назначено на следующий день. Но вечером того же дня, встретив на улице Алексея Петровича, лейтенант ему объяснил, что завтра не может быть, так как боится слежки. Алексей Петрович назначил свидание на послезавтра, твердо решив уехать за день до этого и уже не сомневаясь ни минуты в провокации.

На следующее утро Алексея Петровича остановили несколько человек, среди них – русский эмигрант-переводчик, лицо которого он хорошо помнил, так как видел его в Париже много раз. Эмигрант этот тоже знал Алексея Петровича – где он живет, что делает и т. д. Эти люди настоятельно просили Алексея Петровича зайти к ним, поговорить по важному делу. Никакие его отговорки не подействовали. Фактически он шел под их конвоем – их было четверо, они все были вооружены. Алексей Петрович держал руку за бортом пиджака; один из его спутников, словно случайно, взял его за локоть и потянул: было очевидно – он хотел убедиться, нет ли у Алексея Петровича за пазухой револьвера. Но револьвера не было.

В комнате гостиницы, за столом, на котором тотчас же появились стаканы с вином, началась беседа, вернее, расспросы о Resistance, организации, способах снестись с ней и т. д. Констатировав, что у Алексея Петровича нет оружия, ему предложили браунинг, от которого он отказался.

Он был, конечно, слишком умен, чтобы формально себя скомпрометировать, на что рассчитывали его собеседники. Он сказал, что не имеет никакого отношения к какой бы то ни было организации и что оружие ему, мирному коммерсанту, не нужно. Единственное, в чем он может им помочь, это отношения с местным населением. Алексей Петрович был в отчаянном положении и прекрасно отдавал себе в этом отчет. Его несчастие заключалось в том, что он попал на провокатора, и это исправить было невозможно. Но в остальном он не сделал ни одной ошибки.

Через полтора часа разговор был кончен, они все вместе вышли из гостиницы. Но тут его попросили на минутку зайти к лейтенанту.

Они пересекли улицу и вошли в казарму.

– Налево, пожалуйста, – сказал Алексею Петровичу переводчик.

Он повернул налево, в коридор, и в ту же секунду почувствовал, что к его затылку приставлено дуло револьвера.

– Ни слова, гад, руки вверх.

Алексея Петровича мгновенно раздели и обыскали, выворотив все карманы и распоров подкладку костюма. – Жить тебе четверть часа осталось, – сказал один из них, держа в руках наведенный на Алексея Петровича автомат. – Марш вперед, ни одного слова и не поворачивай головы ни вправо, ни влево.

Снова прикосновение револьвера к затылку.

Его провели в небольшую конюшню и втолкнули туда. Первые минуты он задыхался от резкой вони. В углу стояла деревянная койка, на ней матрац, кишащий насекомыми.

Он оставался там, в полутьме, с сознанием, что все кончено. Он шагал по конюшне все время, не останавливаясь, множество отрывочных воспоминаний проходило перед ним. Он думал о том, какой опасности подвергаются теперь его друзья в Париже; он вспоминал парижскую улицу и магазин, где его ждала жена; потом, вдруг, он подумал о далеких временах, о береге моря, о тысяче вещей, которые существовали в его сознании и которые теперь были обречены на исчезновение так же, как он, и вместе с ним.

Но прогремел засов, отворилась дверь, и шесть человек вошли для допроса. Они хотели узнать, где его автомобиль. Они выкручивали ему уши и били его ногами. В руках одного из допрашивавших был ключ от чемодана Алексея Петровича – они думали, что это от автомобиля. Они потребовали от Алексея Петровича записку для хозяйки гостиницы с просьбой выдать чемодан – и ушли.

И вот ночь – последняя ночь его жизни, как он думал тогда.

Он боялся одного, как он говорил мне потом, – потерять человеческий облик и, не выдержав пытки, вести себя не так, как он считал нужным. Он выдернул из стены ржавый гвоздь и решил вскрыть себе вены в ту минуту, когда он почувствует, что силы его оставляют. Единственное желание, которое оставалось у него в эти часы, было – умереть так, как должен умереть русский человек в таких обстоятельствах, и ему хотелось бы еще, чтобы его товарищи знали, что он умер спокойно.

Он знал, что бежать или бороться он не мог. Его здоровье не позволяло ему этого, он давно, уже лет десять, страдал от хронической болезни почек, требовавшей хирургического вмешательства, которое он все откладывал. Раньше он откладывал это, так как думал, что обойдется, теперь оттого, что было не время.

Он заговорил с часовым – глубокой ночью. – Что, отсюда дорога – только на тот свет? – Да нет, – ответил часовой, – многие выходят. Вот если по политическому или Rdsistance, тогда конец.

В шесть часов утра его вывели из конюшни. Он шел по городу под двумя наведенными на него автоматами. Прохожие делали вид, что они его не замечают. Затем его посадили в грузовик, около шофера, и рядом с ним сел лейтенант. В дороге лейтенант начал уверять Алексея Петровича, что он не изменник, что он ни при чем и что, рискуя своей жизнью, он теперь попросился в караул, чтобы помочь Алексею Петровичу. Его намерения были ясны: он хотел, чтобы арестованный попытался бежать, и тогда он пристрелил бы его. – Я считаю вас таким же мерзавцем, как всех остальных, – холодно сказал Алексей Петрович. Его привезли в гестапо того самого города, где он расстался с Мишелем. Его мучила мысль – как предупредить этого товарища, которому грозила такая же опасность. Но сделать он ничего не мог.

Его начали допрашивать трое немцев, один из них – с бабьим лицом и бесцветными глазами. Допросу предшествовал беглый доклад русского переводчика-эмигранта. – Я отказываюсь от услуг русского переводчика, – сказал Алексей Петрович, – и прошу дать мне переводчика-француза. – Почему? – Потому, что я имею основание считать русского переводчика провокатором.