Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I - Александр Наумов

Черезъ какой-нибудь часъ мы безъ шума заняли свои номера. Макаровъ поскакалъ стороной начинать гонъ... Вскорѣ послышался характерный трескъ ветвей, обычно производимый лосемъ, пробирающимся сквозь лѣсную чащу и своими огромными рогами расчищающимъ себѣ путь. По всей охотничьей цѣпи открылась частая пальба на номерахъ. Одинъ за другимъ, стали изъ лесу появляться поочерёдно, то мохнатые великаны, то ихъ сѣрые, хищные, четвероногіе преслѣдователи. На бѣднаго Павлика Наумова вышли одновременно огромный рогачъ и два волка. Не зная, въ кого стрѣлять, онъ растерялся. Опомнился, когда на смѣну вышла изъ лѣсной гривы еще пара лосей.

Въ результатѣ обоихъ загоновъ было взято нами шесть лосей и девять волковъ. Одинъ молодой рогачъ прорвался въ сторону и бросился на озеро Пнево, въ серединѣ котораго провалился и долго плавалъ въ полыньѣ, изъ которой не могъ выбраться. Получилось оригинальное зрѣлище — на бѣлесоватомъ фонѣ снѣгомъ запорошенной озерной поверхности черной точкой рѣзко выдѣлялась лосиная голова. Несмотря на спускавшіяся сумерки, мнѣ удалось моимъ кодакомъ запечатлѣть эту необычайную картину. Лося пришлось пристрѣлить и с помощью веревокъ не безъ труда выволочь изъ озера.

Съ 1905 года количество лосей въ Головкинскихъ мѣстахъ стало замѣтно убывать. Въ концѣ концовъ, лохматые гости совсѣмъ съ нашего горизонта исчезли... Зато малакитникъ сталъ замѣтно въ займищныхъ лугахъ процвѣтать, вырастая безъ помѣхи за свои положенные восемь лѣтъ въ длинный, ровный, глянцевитый и цѣнный обручъ.

60

Описывая періодъ моей пятилѣтней осѣдлости в Головкинѣ (1900 г. — 1905 г.), въ частности, послѣдняго моего Предводительскаго трехлѣтія, не могу не коснуться одного обстоятельства, игравшаго значительную роль въ моей деревенской жизни.

Если взять соотношеніе количества воды и суши, то Головкинское мое имѣніе должно было по справедливости считаться скорѣе воднымъ, чѣмъ земельнымъ, ибо въ нормальное, или „меженное”, время водная поверхность превышала остальныя всѣ угодья па сушѣ чуть ли не въ четыре съ половиной раза, въ вешнее же половодье оставалось всего лишь какихъ-либо 1000 десятинъ съ небольшимъ, противъ 30.000 сплошного Волжскаго разлива.

Съ первыхъ же лѣтъ меня настойчиво соблазняла мысль пріобрѣсти небольшой плоскодонный пароходикъ, не только ради любительскаго спорта, но и по соображеніямъ серьезнаго практическаго свойства. Прежде всего, въ лѣтнее время необходимъ былъ для меня періодическій объѣздъ луговъ по главнымъ воднымъ и судоходнымъ артеріямъ, которыхъ въ Головкинскомъ имѣніи было не мало. — Прежде всего сама Волга со всѣми своими рыбными ловлями, принадлежавшая мнѣ на протяженіи 25 верстъ. Затѣмъ рядъ т. н. „Воложекъ”, иначе говоря Волжскихъ рукавовъ. — прежде всего, — длиннѣйшая „Княгинька”, протяженіемъ болѣе 30-ти верстъ, съ ея живописнѣйшими, то обрывисто лѣсными, то отлого-песчаными берегами, своего рода „головкинскими пляжами”. Такими же ровными береговыми отмелями изъ чистаго мелкаго твердаго песка изобиловали всѣ Волжскіе острова, т. н. „середыши”, которыхъ было въ моемъ владѣніи три: „Большой”, „Средній” и „Малый”, отдѣлявшіеся какъ отъ Волги, такъ и другъ отъ друга водными протоками. Озорная головкинская молодежь, купаясь по упомянутымъ отлогимъ берегамъ, при видѣ шедшаго по Волгѣ парохода, обкатывала свои мокрыя тѣла густымъ слоемъ песка и передъ проѣзжавшими пассажирами устраивала дикій плясъ и всяческія акробатическія кувыркалегіи.

Я присматривался къ судамъ, которые могли бы подойти подъ мои требованія. Переѣзжали мы однажды Волгу изъ Часовни в Симбирскъ на лодкѣ. Подъѣзжая къ Симбирскому берегу, среди разныхъ стоявшихъ у пристаней судовъ, мы замѣтили необычайно изящной формы, бѣлый съ богатой мѣдной отдѣлкой, пароходикъ. Я такъ и воззрился на него, приказавъ гребцамъ подъѣхать къ нему вплотную. Изъ пароходнаго люка вылѣзъ въ рабочемъ костюмѣ блондинъ симпатичной наружности, оказавшійся хозяиномъ пароходика — А. Ф. Смирновымъ. Выяснилось, что онъ велъ „Сирену” въ Самару, гдѣ хотѣлъ продать ее казенному вѣдомству. Ко всему, „Сирена” оказалась плоскодонной съ двумя параллельными килевыми линіями и на удивленіе мелко сидѣвшей.

Я былъ очарованъ всѣмъ внѣшнимъ видомъ пароходика, необычайной красотой его очертаній, а также его техническими особенностями и попросилъ «Смирнова ждать съ отходомъ въ Самару. Вторичный мой осмотръ окончательно убѣдилъ меня, что „Сирену” надо пріобрѣсти. Сама ея машина представляла изъ себя нѣчто изумительное, въ смыслѣ совершенства устройства и удобства пользованія. Цѣну Смирновъ назначилъ 5.000 р. Въ тотъ же день, не торгуясь, я съ нимъ покончилъ и „Сирена” поступила въ мою собственость, вмѣстѣ съ переходомъ ко мнѣ на службу ея машиниста — Ивана Алексѣевича Иванова.

Вокругъ Иванова, за десятокъ лѣтъ его службы у меня, образовалась цѣлая школа механиковъ и монтеровъ.

61

Прежде чѣмъ перейти къ пересказу своихъ воспоминаній, связанныхъ со временемъ Русско-Японской войны, чреватой своими сложными послѣдствіями, мнѣ хотѣлось бы описать обстановку моей службы по должности Уѣзднаго Предводителя Дворянства.

Губернскимъ Предводителемъ былъ Дѣйствительный статскій Совѣтникъ Александръ Александровичъ Чемодуровъ, крупный землевладѣлецъ Бугурусланскаго уѣзда, потомокъ стариннаго дворянскаго рода, издавна почитаемаго въ нашемъ Заволжьѣ. Александръ Александровичъ при всѣхъ своихъ достоинствахъ — превосходнаго хозяина и семьянина безукоризненнаго поведенія, вдумчиваго и серьезнаго сословнаго представителя, несомнѣнно съ честью носившаго высокое званіе Губернскаго Предводителя, — имѣлъ, какъ и всѣ мы, нѣкоторые недостатки и слабости. Крайне впечатлительный и нервный, онъ не умѣлъ себя сдерживать на публичныхъ собраніяхъ, часто теряя необходимое для всякаго предсѣдателя самообладаніе, и проявляя нерѣдко явную нетерпимость ко всему тому, что противорѣчило его убѣжденіямъ.

Будучи стойкимъ, убѣжденнымъ монархистомъ, Чемодуровъ отличался упорной неподвижностью своихъ разъ навсегда сложившихся взглядовъ. Избранный въ 1906 году отъ Всероссійскаго Дворянства членомъ Государственнаго Совѣта, Александръ Александровичъ вступилъ въ ряды правой группы, но и въ ней онъ занялъ непримиримую крайнюю позицію несговорчиваго консерватора.

Всѣ наши Собранія — Общія Губернскія и Собранія Предводителей и Депутатовъ, происходили въ принадлежавшемъ Самарскому Дворянству домѣ, расположенномъ на Казанской улицѣ, невдалекѣ отъ часовни у берега Волги.

Выстроенное на полугорѣ, на береговомъ уклонѣ, покатомъ къ Волгѣ, окрашенное въ темно-коричневый цвѣтъ, зданіе Самарскаго Дворянскаго Собранія съ Казанской улицы казалось небольшимъ двухэтажнымъ домомъ; съ береговой же противоположной стороны — оно имѣло видъ большого трехэтажнаго корпуса, съ обширнымъ, обнесеннымъ солидными колоннами, крытымъ балкономъ, съ котораго открывался превосходный видъ на Волгу и Рождественскіе Жигули.