Поэмы Оссиана - Джеймс Макферсон

Ударь во звонкий щит! стекитесь ополченны!

Умолкла брань - враги утихли расточенны!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Зажжем костер дубов; изройте ров могильный;

Сложите на щиты поверженных во прах:

Да холм вещает здесь векам о бранных днях,

Да камень здесь хранит могущих след священный! {*}

{* Жуковский В. А. Полн. собр. соч. в 12-ти т.,

т. I. СПб., 1902, с. 42.}

Кульминационным моментом "Песни" служит явление барду теней в духе Оссиана.

В следующем году С. П. Жихарев написал стихотворение "Октябрьская ночь, или Барды", основанием которого послужило приложенное Макферсоном к "Кроме" подражание Оссиану. Но, опираясь на оссианический первоисточник (известный ему по немецкому переводу Дениса), юный поэт создал в сущности новое произведение, введя в песни бардов оплакивание и прославление героев, павших за отчизну. Конечно, стихотворения Жуковского и Жихарева - вещи несопоставимые по своему значению, но тем не менее, взятые вместе, они наглядно показывают, как важна была русским поэтам в это время опора на Оссиана. Величие сила и благородство оссиановских героев, лирическое напряжение и торжественный пафос поэм помогали находить средства для художественного воплощения трагичных событий современности. Известная доля условности оссиановских образов не препятствовала этому: реалистическое изображение войны еще не стало достоянием "высокой" литературы. А мрачный колорит оссиановской поэзии, ее общая скорбно-меланхолическая тональность, ощущение тревоги, пронизывающее многие поэмы, - все это было особенно созвучно настроениям русских людей в ту пору, когда исход борьбы с Наполеоном не был еще решен, и особенно в 1812 г. во время продвижения французских войск к Москве. Знаменательно, что русские полководцы генералы А. П. Ермолов и А. И. Кутайсов читали Фингала" накануне Бородинского сражения, оказавшегося для Кутайсова роковым. {См.: Муравьев Н. Н. Записки. - Рус. архив, 1885, кн. III, вып. 10, с. 258.}

Разгром французской армии и изгнание ее из пределов России, победоносное шествие русских войск по Европе вызвали к жизни совершенно иные настроения. В патриотической поэзии 1813-1815 гг. возобладала одическая традиция, восходящая к Ломоносову и в значительной мере вытеснившая оссианические мотивы.

Правда, юный К. Ф. Рылеев, находившийся еще в кадетском корпусе, написал в 1813 г., явно подражая Оссиану, прозаическую "Победную песнь героям": "Возвысьте гласы свои, барды. Воспойте неимоверную храбрость воев русских! Девы красные, стройте сладкозвучные арфы свои; да живут герои в песнях ваших. Ликуйте в виталищах своих, герои времен протекших. Переходи из рук в руки, чаша с вином пенистым, в день освобождения Москвы из когтей хищного", и т. д. {Маслов В. И. Литературная деятельность К. Ф. Рылеева. Киев, 1912. Приложения, с. 82.} Но Рылеев ориентировался не на Макферсона, а на "Песнь Оссиана на поражение римлян" Э. Гарольда, чьи оссиановские поэмы в целом более жизнерадостны. {См.: Левин Ю. Д. Об источнике "Победной песни героям" К. Ф. Рылеева. - Рус. лит., 1980, Э 2, с. 143-146.}

Оссианизм наложил отпечаток и на связанное с Отечественной войной элегическое творчество К. Н. Батюшкова. Характерные оссиановские выражения обнаруживаются в стихотворении "Переход через Рейн" (1816), написанном по личным воспоминаниям о вступлении русских войск во Францию. Реальные картины сочетаются здесь с условными, ставшими уже традиционными замками "в туманных, облаках", "нагорными водопадами", "бардами", "чашей радости" и т. п. {Батюшков К. Н. Опыты в стихах и прозе. М., 1977, с. 320-324.} Целиком проникнута оссианическим духом косвенно относящаяся к событиям наполеоновских войн монументальная элегия "На развалинах замка в Швеции" (1814). Тематически она связана со Скандинавией (и певцы соответственно зовутся здесь не "бардами", а "скальдами"), но в то же время в ней развиваются характерные мотивы оссиановских поэм. Это и престарелый воин, поседелый в боях, благословляющий сына на подвиги во имя славы, и юноша, несущий "на крыльях бури" войну "врагам отеческой земли", и "погибших бледный сонм", который возносится в загробный мир, и скальды, готовящие на холмах пиршество, и "дубы в пламени" и т. д. Но все это, как и в поэмах Оссиана, - лишь воспоминание о героическом прошлом. Ныне же

... все покрыто здесь угрюмой ночи мглой,

Все время в прах преобратило!

Где прежде скальд гремел на арфе золотой,

Там ветер свищет лишь уныло! {*}

{* Там же, с. 202-205.}

Отсюда меланхолический колорит, присущий стихотворению.

Лицеист Пушкин, перелагавший "Кольну-дону" ("Кельна", 1814) и создававший подражание "Осгар" (1814), где сочетал Оссиана и Парни, стилизует в оссианическом духе (не без влияния Батюшкова) и события наполеоновских войн. Так, в "Воспоминаниях в Царском Селе" (1814), которые открываются картиной "угрюмой нощи", являются "тени бледные погибших... в воздушных съединясь полках", а при наступлении русских войск "звучат кольчуги и мечи". Соответственно у Пушкина и Наполеон сокрушается на Эльбе:

... раздроблен мой звонкий щит,

Не блещет шлем на поле браней;

В прибрежном злаке меч забыт

И тускнет на тумане.

(Наполеон на Эльбе, 1815).

Видно, должно было пройти полтора десятилетия, прежде чем Пушкин смог показать в "Полтаве" реальную обстановку сражения со штыковыми атаками пехоты, сабельным ударом конницы, орудийными залпами и т. д. А далее последовало и "Бородино" Лермонтова.

Героическая интерпретация оссианизма была подхвачена и развита в конце 1810-х-начале 1820-х годов литераторами, прямо или косвенно связанными с декабристским движением. П. А. Вяземский в статье "О жизни и сочинениях В. А. Озерова", предпосланной собранию сочинений драматурга, писал: "Воображение Оссиана сурово, мрачно, однообразно, как вечные снега его родины. У него одна мысль, одно чувство: любовь к отечеству, и сия любовь согревает его в холодном царстве зимы и становится обильным источником его вдохновения. Его герои - ратники; поприще их славы - бранное поле; олтари могилы храбрых". {Озеров В. Л. Соч., т. I. СПб., 1817, с. XXIX.} Поэзия Оссиана утверждалась, таким образом, как гражданская и народно-героическая и вновь подчеркивалась ее близость северной русской поэзии. И это воззрение разделялось декабристами. Кюхельбекер в стихотворении "Поэты" вводит Оссиана в ряд певцов, призванных вещать народам - великие истины. У Александра Бестужева раздумья о прошлом страны "возбуждают... мысли оссиановские". {Бестужев Алок[сандр]. Путешествие в Ревель. - Соревнователь просвещения и благотворения, 1821, ч. XIII, кн. 2, с. 179.} Связанный с тайным обществом А. М. Мансуров пишет "Умирающего барда", подражание Оссиану, где прославляются герои, отдавшие жизнь в правой битве.

Неизменным вниманием пользовался Оссиан в петербургском Вольном обществе любителей российской словесности (1816-1825) - литературном объединении, находившемся под непосредственным влиянием писателей-декабристов. На заседаниях обсуждались, а затем печатались в журнале общества "Соревнователе просвещения и благотворения" оссианические переложения и подражания А. А. Никитина (секретаря общества), А. А. Крылова, В. Н. Григорьева, М. П. Загорского, в которых так или иначе разрабатывался героический аспект оссианизма. {См.: Левин, с. 99-111.} 16-летний Н. М. Языков опубликовал в "Соревнователе" свое первое стихотворение "Послание к Кулибину", где воспевал героя Фингала.

Для осмысления образа Оссиана в русской гражданской поэзии этого времени показательно стихотворение А. И. Писарева, напечатанное одновременно в "Соревнователе" и "Мнемозине" В. К. Кюхельбекера и В. Ф. Одоевского. Найдя у французского поэта-преромантика Ш.-И. Мильвуа стихотворение, утверждавшее нравственное величие и силу народного певца, русский автор заменил шведского скальда Эгила Оссианом и тем самым не только осложнил конфликт противоборством скандинавов и каледонцев, но и закрепил это имя за романтическим образом поэта - трибуна и бойца, который равно торжествует, сражаясь оружием и песней.

Как и в пору войны с Наполеоном, в гражданской поэзии декабристского периода оссианический образ барда, перенесенный на славянскую почву, приобретает актуальный патриотический смысл. Мы встречаем его в "Песни барда во время владычества татар в России" (1823) Н. М. Языкова и в "Песни на могиле падших за Отечество" (1818) А. А. Никитина. А после разгрома восстания связанный с декабристами А. А. Шишков (1799-1832) в стихотворении "Бард на поле битвы" прославлял и оплакивал павших товарищей:

Он вызывал погибших к битве новой,

Но вкруг него сон мертвый повевал,

И тщетно глас его суровый

О славе мертвым напевал. {*}

{* Поэты 1820-1830-х годов, т. I. Л., 1972, с. 410.}

И. возможно, не без оссиановских реминисценций назвал "бардом" Пушкина А. И. Одоевский в ответном послании из Сибири ("Но будь покоен, бард: цепями, Своей судьбой гордимся мы...").

Вершиной декабристской исторической поэзии явились, как известно, "Думы" Рылеева, целью которых было, по словам А. А. Бестужева, "возбуждать доблести сограждан подвигами предков". {Бестужев А. Взгляд на старую и новую словесность в России. - Полярная звезда на 1823 год, с. 29.} Оссиан здесь не упоминается. Но юношеское увлечение Рылеева шотландским бардом не прошло и наложило свой отпечаток на "Думы". Это проявляется и в лирическом характере повествования, и в однообразном меланхолическом колорите, и в условно северных преимущественно ночных пейзажах, и т. д. Недаром на титульном листе "Дум" (М., 1825) было помещено изображение самого Оссиана, заимствованное из французского издания оссиановских стихотворений Баур-Лормиана. Рылеева в Оссиане, видимо, привлекал лейтмотив его поэм, гласящий, что гибель за честное, правое дело - почетна и будет прославлена бардами в грядущих поколениях. Но поэт-декабрист при этом добавлял: "Славна кончина за народ!" ("Волынский"), В таком переосмыслении этического идеала проявилась сущность декабристского оссианизма.