Сказка сказок, или Забава для малых ребят - Джамбаттиста Базиле

и скажут: „Кто мне помазал губы сладостью, тому судьба да будет радостью!“ А затем одна за другой начнут звать: „Эй ты, которая принесла все эти сладкие штучки, покажись, дай на тебя взглянуть!“ А ты отвечай: „Не покажусь, а то вы меня съедите!“ А каждая тебе будет кричать: „Не съем, клянусь, пусть Бог сохранит мою ложку!“ Ты стой и не двигайся, а они будут продолжать: „Не съем, клянусь, пусть Бог сохранит мой вертел!“ А ты стой осторожно, как тот, кто сам себе бороду бреет. А они всё за свое: „Не съем, клянусь, пусть Бог сохранит мою метлу!“ А ты не обращай внимания, ни на фигу сушеную[583]. „Не съем, клянусь, пусть Бог сохранит мой горшок!“ А ты стой, закрыв рот, и не пискни, иначе выпустят из тебя душу. Наконец скажут: „Не съем, клянусь, пусть Бог мне сохранит Гром-и-молнию!“ — и вот тогда поднимайся к ним и знай, что ничего тебе дурного не сделают».

С благодарностью выслушав эти слова от феи, Парметелла пошла по горам, по долам и шла семь лет, покуда не сносила семь пар железных башмаков. И пришла к большому дому, где наверху была устроена терраса[584], а на террасе сидели семь прях. И сделав все, что советовала ей фея, после тысячи уловок и предосторожностей наконец получив от них клятву Громом-и-молнией, показалась им и поднялась на террасу, где все семь сказали ей в один голос: «Ах ты собака, предательница, это ты виновата, что братик наш остался еще раз на семь лет в пещере, вдали от нас, в виде черного раба! Но не волнуйся, хоть ты и сумела выудить из нас клятву и наложить секвестр на наши глотки, — при первом же случае ты нам заплатишь и за старое, и за новое! А теперь знаешь, что тебе делать? Спрячься вот за этот ларь и, как только придет наша матушка, которая тебя с удовольствием проглотила бы, бросайся на нее сзади и хватай за груди, которые до того отвисли, что она их держит, как переметную суму, за плечами, и тяни со всей силы, не отпускай, покуда не поклянется тебе Громом-и-молнией, что не сделает тебе зла».

Парметелла все это исполнила, и матушка, сначала клявшаяся ей печным совком, табуреткой, вешалкой, мотовилом, сушилкой для тарелок, наконец вынуждена была поклясться Громом-и-молнией; и тогда Парметелла отпустила ее груди и встала перед оркой, которая сказала ей: «Эх, дала ты мне пинка! Но смотри ходи по струнке, предательница; при первом дождичке я тебе рожу умою!»

И, точно воду с прутиком, ища случая сожрать Парметеллу, она однажды притащила домой двенадцать мешков, где были перемешаны бобы, горох, земляной орех, чечевица, фасоль, рис и люпин, и сказала девушке: «Слушай, предательница, все, что я принесла, отдели одно от другого. А если к вечеру не будет сделано, проглочу тебя, как пирожок за три кавалло!»

Бедная Парметелла, усевшись среди мешков, стала плакать, говоря: «Матушка моя милая, ох как же дорого мне стал этот пенек золотой! Пришло время, прикрывают мою убогую лавочку! За то, что одну минутку глядела, как черная мордашка превратилась в белую, сердце мое почернелое на клочки разрывают. О горе мне, погибла я и уже похоронена, ибо нету мне выхода! Час пройдет, другой пройдет, и не миновать мне глотки вонючей орки! И некому помочь, и некому посоветовать, некому утешить меня, горемычную!»

И вот, когда Парметелла учиняла над собою бурю с дождем и вихрем, вырывающую с корнем деревья, внезапно появился Гром-и-молния, ибо закончился срок его проклятия. Хоть и был он гневен на Парметеллу, но людская кровь — не водица: увидев ее в рыданиях, он спросил: «Предательница, что плачешь?» И она рассказала ему, как издевается над ней его матушка и какой конец она ей уготовила — вывернуть у нее потроха и сожрать. И Гром-и-молния отвечал: «Вставай и гляди веселей, ибо не будет так, как она говорит!» В одно мгновение он высыпал все из мешков на землю, и по его приказу разлился вокруг целый потоп муравьев; они кинулись сносить в отдельные кучи бобы и зерна, так что Парметелла вскоре наполнила все мешки.

Пришла орка и, увидев, что дело сделано, пришла в бешенство и завопила: «Ну, этот щенок Гром-и-молния мне и удружил! Но ты мне еще заплатишь за усушку товара![585] Вот тебе двенадцать наволок для двенадцати тюфяков, а твое дело до вечера набить их пухом и перьями. Не сделаешь — кишки выну».

Бедная девушка взяла наволоки, села на земле и устроила великий надгробный плач; и, когда она раздирала ногтями лицо и испускала ручьи слез, появился Гром-и-молния и сказал ей: «Не плачь, предательница! Не бойся, со мной приплывешь в тихую гавань. А если хочешь плакать, распусти волосы, расстели наволоки по земле, рыдай и кричи, что умер король птиц; и увидишь, что будет». Парметелла так и сделала; и вот налетела целая туча птиц, от которой потемнело небо. Они так плескали и били крыльями, что пух и перья летели корзинами, и все двенадцать тюфяков ей удалось набить меньше чем за час.

Вернулась орка и, увидев, как Парметелла справилась с работой, надулась так, что бока у нее затрещали. И сказала: «Ну, Гром-и-молния устроил мне чесотку! Но пусть оттаскают обезьяну за хвост, если я не поймаю его там, где он не сможет от меня убежать!» И снова говорит Парметелле: «Беги что есть духу в дом моей сестры и скажи, пусть пришлет мне музыкальные инструменты, ибо я нашла невесту для Грома-и-молнии и хочу сыграть ему свадьбу не хуже, чем у короля». А сама другим путем отправила к сестре весть, что, когда к ней заявится за инструментами эта предательница, пусть она убьет ее и поджарит, а потом они вместе с сестрой полакомятся человечинкой.

Парметелла, услышав, что ей дали работу полегче, повеселела, ибо подумала, что погода начинает меняться к лучшему, — о как ошибочны бывают людские мнения! — но Гром-и-молния встретил ее на пути и сказал: «Куда торопишься, несчастная? Не понимаешь, что идешь на смерть, что сама у себя на шее петлю затягиваешь? Что сама на себя нож точишь, что сама себе отраву варишь? Ибо тебя посылают к такой же лютой орке, которая тебя проглотит. Но слушай меня и не сомневайся: возьми эти хлебец, сноп сена и камень. Когда подойдешь домой к моей тетушке, смотри: навстречу выскочит огромный корсиканский пес и залает, грозя разорвать тебя клыками.