Солдаты России - Родион Малиновский

Проходили дни, недели. Лечение шло успешно, раненые поправлялись и часто грелись под неярким осенним солнцем. Некоторые ходили в город и даже в Сен-Мало, где лечились курновцы, с которыми отношения стали более или менее налаживаться: роднила одна судьба. Но случались, конечно, и ссоры, переходившие в стычки.

Сен-Серван и Сен-Мало разделяла бухта. Во время прилива туда заходили даже океанские корабли. От океана бухту отрезала длинная дугообразная дамба со шлюзом. В часы прилива шлюз закрывался и удерживал в гавани нужный уровень воды. Корабли спокойно оставались у причалов или ждали очереди в бухте, на бочках. Когда вода уходила, дно обнажалось; кое-где оставались небольшие мелкие лагуны, где копались ребятишки и женщины с корзинами; они собирали все съедобное, что оставлял океан.

Сен-Серван и Сен-Мало сообщались между собой чаще всего посредством дамбы. На этой дамбе и происходили баталии между непримиримыми куртинцами и курновцами. Прихватят на дамбе куртинцы одного-двух курновцев, а то и небольшую группу, разумеется значительно уступающую им по численности, и начнут вбивать «сознание» бывшим карателям кулаками и свинчатками: знай, мол, как усмирять своего брата. Побоища часто кончались печально: смотришь, кому-нибудь зубы повышибут, а то и глаз выбьют. Поэтому куртинцы да и курновцы избегали ходить в одиночку. Иногда в эти столкновения вмешивалось гражданское население, и тогда потасовка кончалась тем, что обе стороны — и куртинцы и курновцы — объединялись и давали сдачи непрошеным заступникам, повинуясь правилу: две собаки грызутся — третья не лезь.

Дядя Жак на каждом уроке кружка по изучению французского языка давал Ванюше Гринько свежую газету «Юманите», и тот читал ее раненым. Она подробно и правдиво освещала события в России. Материалы «Юманите», как небо от земли, отличались от содержания «Русского солдата-гражданина во Франции» и «Общего дела» 22, которыми русских раненых усиленно снабжала администрация госпиталя. Обе газеты были контрреволюционного толка. В них перепевались на все лады призывы: «За войну до победного конца», «За восстановление великой России при помощи союзников». Все это сопровождалось злобной руганью в адрес большевистской революции в России. Не гнушались эти газетенки и самыми вздорными выдумками, которые выдавались за точные факты. Так, например, сообщалось, что красногвардейские отряды якобы уничтожают честных людей России, а детей, мол, эти изверги рода человеческого берут за ножки и раздирают пополам.

Этим злопыхательским басням и непостижимому вранью, разумеется, никто из раненых не верил, да попросту и не читали этих газет: благо бумага, на которой они печатались, была тонкой и мягкой, и газеты использовались «по прямому назначению».

Зато «Юманите» зачитывалась до дыр. Все раненые замучили Ванюшу: прочитай да прочитай, «что делается в Расее». Гринько читал безотказно и тут же, как мог, давал необходимые разъяснения, поэтому раненые были более или менее в курсе событий, происходивших на далекой родине. Они знали, что немцы отвергли мирные предложения Советов, что генерал Духонин отказался выполнить требования Советского правительства о заключении перемирия и смещен со своего поста, а затем убит восставшими солдатами. 9 ноября 1917 года назначен первый советский Верховный Главнокомандующий — прапорщик Н. В. Крыленко, а начальником штаба ставки — генерал М. Д. Бонч-Бруевич... Советская власть с воодушевлением принята народом и успешно устанавливается во всех городах России. Для борьбы с саботажниками и заядлыми контрреволюционерами учреждена Всероссийская чрезвычайная комиссия — ВЧК — и во главе ее поставлен Ф. Э. Дзержинский.

Одно известие было радостнее другого. Советское правительство через нейтральные страны обратилось к Германии и Австро-Венгрии, Болгарии и Турции с предложением начать переговоры о немедленном перемирии. 27 ноября 1917 года германское правительство заявило, что оно уполномочило главнокомандующего войсками восточного фронта Леопольда Баварского начать переговоры. Советское правительство, получив ответ германского правительства, попросило отсрочить переговоры на пять дней — до 2 декабря 1917 года — в надежде привлечь к мирным переговорам страны Антанты. Но союзники отказались от мирных переговоров и настаивали на продолжении войны до победного конца.

Наконец 3 декабря 1917 года в Брест-Литовске начались переговоры о заключении перемирия. Со стороны Германии вел переговоры начальник штаба фронта генерал Гофман. Германия от имени своих союзников отклонила все разумные предложения советской делегации и поставила жесткие условия. Но тяжелое положение в тылу австро-германцев заставило их все же пойти на уступки: 5 декабря 1917 года было заключено соглашение о перемирии на десять дней...

То и дело собирались раненые в кружок и говорили, говорили. И все надеялись, что уж теперь-то увидят родную Россию.

Узнали об Октябрьской революции в России и заключенные тюрьмы с особо строгим режимом в городе Бордо. И перед ними забрезжила надежда на спасение. С восторгом слушали они вести о первых шагах Совета Народных Комиссаров, о твердых и настойчивых действиях Ленина.

Первое известие о великих событиях в России принес в тюрьму дядя Мишель (так звали старика-надзирателя). Оно было короткое. Старик, напустив на лицо строгость, проговорил тихо, так, чтобы не слышал чернокожий часовой:

— Русские рабочие и крестьяне под руководством большевиков взяли власть в свои руки, создали Советское правительство и премьером назначили Ленина. Наша буржуазия и все газеты очень ругают русских большевиков, значит, власть в России действительно взяли в свои руки бедные люди...

Это известие с быстротой молнии облетело все камеры. А дядя Мишель как ни в чем не бывало скрылся в своей служебной комнатке. Этот человек многого насмотрелся за три года войны и из преданного властям тюремного надзирателя превратился в доброго товарища арестантов, который всегда окажет какую-нибудь услугу: то от карцера спасет, то записочку передаст с воли, а то и «расскажет что-нибудь утешительное. Меняются люди.

Как-то среди ночи по коридорам застучали кованые сапоги надзирателей. Тюремщики открывали камеры, по списку вызывали русских и приказывали собираться в дорогу.

Все были в недоумении: куда, что ждет их впереди? Однако быстро оделись в свои донельзя изношенные шинели и построились во дворе тюрьмы. В стороне появился конвой: значит, куда-то поведут. Глоба призвал всех к выдержке, спокойствию и тут же высказал предположение, что дело движется к лучшему: ведь недаром же взяли власть в России мозолистые руки рабочих и крестьян.