Уроборос. Проклятие Поперечника - Евгений Стрелов

— Ну, вы же знаете… — улыбнулись единой загадочной улыбкой Хранители. — Вы сами всё прекрасно знаете…

что я знаю?! что я знаю?! — хотелось кричать Главному Визионеру. — я ничего не знаю! то есть я знаю, что я — это я, а не какой-то там двойник, превращённый в меня. я — главный визионер, правитель и первый президент тартарии. человек — это память. нет памяти — нет человека. есть память — есть человек. я не помню, что был когда-то двойником самого себя! значит, и не был, — я всегда был только самим собой. я много раз наблюдал за тем, как двойники других людей превращаются в тех, чьими двойниками они были, но я не помню, чтобы со мной сделали то же самое, — может, и не единожды. а раз не помню, то этого и не было. хранители никогда не врут, не шутят — они утаивают, говорят нечто, что можно принять за шутку, — что же они несут, если не бредят, не шутят и не врут? если всё, сказанное ими — не бред, не ложь и не шутка, что тогда? и что делать мне? ничего. то же, что и всегда. я — это память. и она говорит мне: у тебя появилось знание того, что ты когда-то был другим человеком, который потом стал тобой. и что с того? даже если это так, что это меняет? ведь я — это я. и какая разница, кем я был раньше? когда-то все люди были ничем, до того, как их зачали папы и мамы. просто ничем, эфемерными образами, воплощение которых целиком зависело от чужого желания и случайности — и вот, из дрожаний, колебаний и флуктуаций пустоты, они появились, — сотканные нитями атомов, пришпиленные к внутренней стенке плоти за крылышки, они повисли, словно картины, на которых ещё ничего не написано. появляются первые мазки — это память рисует то, что ей надиктовывают чувства, из этого и складывается я. и если существует тот, кто может снять картину "я" со стены, забрать её и повесить внутри другого дома, то мне-то что с того? пусть делает, что хочет, а я буду путешествовать, — может быть, в следующий раз он поместит меня внутри планеты или, лучше, внутри спутника планеты — например, в энцеладе, загадочном спутнике сатурна, и я смогу чувствовать, как под моими многокилометровыми льдами бушует океан жидкой воды, в полном мраке, я смогу наблюдать за кольцами, вращающимися вокруг планеты, за ослепительным солнцем и за маленькой голубой точкой на чернотой небе, — землёй, на которой я когда-то жил, живу и буду жить.

Очень спокойно вдруг стало на душе у Главного Визионера, — спокойствие накатило, как цунами, заполнило собой всё, — ничего другого не осталось, — только утонуть в нём, пропитаться им, научиться им дышать и быть его частью.

— Прекрасно! — вымолвил Главный Визионер, словно родил самого себя в мир, полный любви и радости. — Теперь я вижу, что я знаю. Я сам всё знаю…

Три Д оглядел Хранителей — он словно впервые увидел их. какие чудесные существа! они такие белые, как будто сотканы из света, — возможно, они — ангелы на земле, то есть под землёй, — место не имеет значения, — на небе, на земле, под землёй, — нигде и везде, — какая разница? главное, что они есть! хранители! лучше сказать — переместители! они перемещают душу и сознание из одного тела в другое! невероятные, фантастические вещи творят!

— Истина, как подарок, хорошо упакована, — улыбнулся Три Д Хранителям, одновременно всем четверым. — Открой вы её всю сразу, она своим сиянием выжгла бы мне глаза. А так вы постепенно разворачивали её передо мной, приучая меня к её испепеляющему свету… И вот, пришло время, и она полностью предстала передо мной! Теперь я вижу её, и глаза мои не только целы, но и полны восторга и благодарности!

— Да. И мы видим, что вы видите. И мы знаем, что вы знаете. И это хорошо! — Хранители продолжали говорить хором.

— И вы хотите ещё сказать, что пришло время моей новой трансформации? Надеюсь подобрали мне двойника помоложе, а потом подберёте ещё моложе. Так, глядишь, доберусь я и до юности. В ней и останусь навечно… Хотя это вряд ли… Слишком уж быстро она ускользает… Никаких двойников не хватит…

— Нет, к сожалению, не хватит. Да и остальных тоже не хватит. Двойник, в котором вы ныне пребываете, последний. Есть определённый количественный лимит, после которого трансформация становится невозможной. Велик риск необратимых и катастрофических процессов в психике.

— Лимит? В психике? — Три Д спрашивал не с грустью в голосе, а с каким-то задорным любопытством, как будто знал наперед что-то такое, что перевернёт всю ситуацию с ног на голову, превратит трагизм в веселье. Но ведь он в реальности ничего не знал наперёд! — И что же дальше со мной будет?

— Ничего особенного. Проживете свой век и умрёте, как и предписано, а вам на смену придёт другой Главный Визионер. Обычное дело.

— Но ведь это буду уже не я? — Три Д постарался вложить как можно больше трагизма в этот вопрос, хотя далось ему это с превеликим трудом. На самом деле ему так сильно хотелось хохотать, что внутри аж всё чесалось.

— Не вы, — согласились Хранители.

— А где же тогда буду я?

— В положенном вам месте, — уклончиво ответили Хранители.

Три Д накачивался весельем, как баллон газом: всё услышанное от Хранителей, подобно химикатам, вступало в реакцию с его сознанием, — выделяя веселье, которого становилось всё больше, — не находя выхода, оно концентрировалось и сжижалось, превращаясь в нечто — сперва жидкое, потом твёрдое и тяжёлое, — настолько, что его не хотелось носить самостоятельно. вот бы сейчас меня взяла к себе на руки желя, такая большая, сильная и могучая, но при этом бесконечно нежная, словно в ней сосредоточилась вся женственность мира, — как спокойно и легко стало бы мне на её руках, как в материнском лоне, как будто время своеобразным образом обратилось вспять, — не так, что все события начали проигрываться в обратном порядке, а немного иначе, словно параллельно, — и желя, как моя мама, — не мама, но в определённом смысле даже лучше, готова родить меня наоборот, то есть вобрать меня в себя, — так, чтобы я сначала стал маленьким плодом, растущим внутри неё, а потом и вовсе растворился в её теле и сознании, став лишь образом, нуждающимся в воплощении.