Пешки (СИ) - Татьяна Чернявская

Не потому, что таинственной находки было мало и пришлось бы делиться, просто самой есть эту гадость совершенно не хотелось. Осклизлая от жира, холодная и почти сизоватая котлета, оказавшаяся на проверку рыбной, вызывала рвотные порывы даже в совершенно пустом желудке. От неё пахло тиной, горелым свиным салом и сладким перцем. Видно, вытащили прямо из тарелки с гарниром. Если бы существовало семейство котлетовых, то конкретно эта особь сдохла бы от старости.

Духовник брезгливо отложила обратно на край платка надкусанную страдалицу, стараясь забыть даже её привкус во рту. Рыбные котлеты, что благодаря усилиям поваров Замка Мастеров каждый четверг неизменно появлялись на столах учеников, быстро и эффективно сделали четверг днём голодовки для одной отдельно взятой ученицы. В принципе, в этом не было ничего удивительного: не многие смогли бы воспылать к ним любовью, обнаружив внутри цельную голову тухлой селёдки. Алеандр такой проблемой не страдала и новость о съедобности их неожиданного скарба восприняла с бурным энтузиазмом, активно запихивая за щеки долгожданный обед. Духовник скромненько обходилась тёмным, немного кислым ржаным хлебом и жёлтым лепестком того самого сладкого перца. Обе считали, что им крупно повезло. Зацепившаяся за сук раскорёженного молнией придорожного дерева, небольшая продовольственная сумка более привередливому человеку показалась бы жалкой. Однако на голодный желудок её скудное содержимое было воспринято, как подарок древних богов. Помимо провианта там оказался почти чистый носовой платок, деревянная ложка два куска кремня и средних размеров фляжка с каким‑то воспламеняющимся пойлом.

— Ух, у нас уже столько алкоголя, что бакалейную лавку можно открывать! — Эл довольно вытерла с губ крошки и заметно приободрилась, отодвинув метания по поводу нерадивого пациента на задний план.

— Я не то чтобы против, но уж очень одинаковые вензеля на фляжках напрягают.

— Думаешь, из одной партии или скорее банды? — травница понятливо сощурилась, склонив на бок голову и лениво пощипывая так и не доеденную Танкой котлету.

— В таком случае, нас не ожидает ничего приятного, — духовник запихала обе фляжки в значительно поскудневший тряпичный узел и мысленно порадовалась, что Арн так своевременно смылся. Что бы вдругорядь не пересекаться с неприятными личностями в чёрных повязках, ей было не так уж и жалко пожертвовать половиной запасов и чужим серпом.

— А ты сильно расстроишься, если я предположу, что они ещё и являлись теми самыми комуфляжниками? Просто сумка так зацепилась, что сразу видно, что на метле летели. Конному её пришлось бы разве что на шею повязывать или раскручивать забавы ради.

Чаронит закусила нижнюю губу и тяжело вздохнула:

— Ну, ты практически ничего нового не сказала. Мы ведь и так предполагали, что здесь возможна связь. Вот и подтвердили свои догадки. Толку‑то нам из этого?

— Что значит, толку‑то? Тан, это же организованная группировка, действующая в особо крупных масштабах! Такое нельзя оставлять без внимания стражи! Да нам по приходу в Смиргород нужно не домой идти, а в заставу бежать, чтоб их быстрее накрыли!

— А ты уверенна, что нас из этой заставы самих выпустят? — безрадостно поинтересовалась духовник весьма подавленная высокими гражданскими порывами компаньонки. — Представь, если здесь действительно теневая братия замешана, то у неё вполне могут быть свои люди среди стражников, и тогда мы сами окажемся не в лучшем положении. Да и продажны там все поголовно, с ними связываться — только проблем себе наживать.

— Хм? Какой там у нас был второй вариант? Государственный заговор? — Эл провокационно улыбнулась. — Мировой катаклизм на фоне приближения кометы, который может предостеречь только наш смелый и самоотверженный Араон Важич?

— Тогда уж давай сразу остановимся на чём‑то среднем, — от нечего делать включилась в игру Танка, — между концом света и борьбой за всеобщую анархию. Кстати, если не ошибаюсь, такой конец света у нас каждые сто лет объявляется, аккурат на юбилей Кровавой жатвы, т. е. событие это циклическое и, наверняка, носящее символический характер. Если оно является символом, то требует каких‑либо ответных действий. Что оно может отмечать?

— Ну — у, падение Словинца, убийство величайшего некроманта в истории континента, да массовое кровавое побоище, в конце концов!

— Вот — вот. Если падение Словинца, то, следует, где‑то должно развалиться какое‑то государство. Ты гос. переворот последнее время не планируешь?

Травница весело фыркнула в ответ, серьёзно примеряясь к новой сумке и уже перекладывая в неё часть своих скарбов, которые почему‑то практически не уменьшались.

— Кровавое побоище вполне может означать бучу нечисти, на каждую годовщину. Сама, наверное, слышала страшные сказки, что каждый раз в день приближения кометы эти твари буквально из‑под земли лезут, а в тёмных эманациях захлебнуться можно. Но меня больше всего смущает вариант с Кривом. Может, в этот день должен умереть такой же великий чародей, или родиться, или быть зачатым, или…

— Воскреснуть?

— Бинго! — радостно вскрикнула Танка. — Если бы я была злодеем, то этот вариант мне, безусловно, понравился бы больше всего! Ведь заручившись поддержкой такого покровителя, можно без риска для жизни отрубить себе голову. Значит, мы с тобой определились, насчёт последствий катаклизма — будем оживлять Крива. Заодно решим и вопрос государственного переворота. Вряд ли величайший правитель потерпит на своей вотчине царского ставленника. Если бы хронографы не были так уверенны, что все до единого потомки его рода были вырезаны, я бы даже рискнула предположить, что Важич мог оказаться его далёким внучком.

— Ну уж нет! — горячо запротестовала травница. — При таком раскладе он был бы не жертвой заговора, а его инициатором, а это уже отклоняется от фактов. Оживлять Крива должен какой‑нибудь сильный и дюже злобный чародей, может, вообще чернокнижник!

— Ага! Чей один вид должен наводить первобытный ужас на простых смертных, чей взгляд должен проникать в сами подштанники, а горделивая фигура победно возвышаться на фоне кровавого заката. И плащ! Обязательно должен быть чёрный плащ!

Всю радость и оживление с подмастерьев, как рукой сняло. Обе слишком красочно представили безумного чародея, обрётшего неуязвимость и силу сравнимую с древними богами, что, злобно хохоча, стоит посреди погоста в окружении армии марр. И лицо у этого таинственного мерзавца было до отвратительного знакомым, просто отпечатанным в подсознании за долгие годы учёбы в Замке. Почему‑то в роли жестокого чернокнижника не виделся никто, кроме Мастера Воронцова. Это настораживало и пугало. Всё же незнакомый чародей вполне мог иметь ряд своих маленьких слабостей и любить делать поблажки даже врагам, а вот хорошо изученный наставник благодушием никого не радовал.