Гламорама - Брет Эллис

— Салли? — шепчу я.

— Алло?

— Салли? — шепчу я. — Это я. Это Виктор.

— Виктор? — стонет она. — Ты знаешь, сколько времени?

Я не знаю, что сказать, и вешаю трубку.

Позже, когда я звоню снова, в Джорджтауне уже утро.

— Алло? — отвечает Салли.

— Салли, это снова я, — говорю я.

— Почему ты шепчешь? — раздраженно спрашивает она. — Где ты?

Услышав ее голос, я начинаю плакать.

— Виктор? — говорит она.

— Я в Милане, — шепчу я в промежутках между всхлипываниями.

— Где-где? — спрашивает она.

— В Италии. Молчание.

— Виктор? — начинает она.

— Да? — говорю я, утирая лицо.

— Это розыгрыш?

— Нет. Я действительно в Милане… Помоги мне.

После короткого молчания ее интонация резко меняется и она говорит:

— Кто бы это ни был, у меня больше нет времени.

— Нет, нет, нет — подожди, Салли!

— Виктор, встречаемся за ленчем в час, хорошо? — говорит Салли. — Чего ты такое несешь?

— Салли, — шепчу я.

— Кто бы это ни был, я прошу вас больше не звонить мне.

— Погоди, Салли…

Но она уже повесила трубку.

3

Давид родом из Леньяно, промышленного пригорода к северо-западу от Милана, у него черные, отливающие на солнце темным золотом волосы, и он беспрестанно лакомится мятными леденцами из зеленого бумажного кулька, когда сидит на позолоченном стуле в моем люксе в гостинице «Principe di Savoia». Он рассказывает мне, что в детстве работал мальчиком-курьером, доставляющим шампанское, что у него большие связи в мафии и что его подружка — итальянский двойник Вайноны Райдер. Он часто прочищает нос и при этом пристально смотрит на меня. Он курит «Ньюпорт Лайте», иногда носит шарф, а иногда нет. Пару раз он проговорился, что на самом деле его зовут Марко. Сегодня на нем кашемировая водолазка цвета авокадо. Он катает в пальцах шарик для пинг-понга. У него такие полные губы, что кажется, будто он недоволен тем, что родился на свет. Он играет в электронные игры. Время от времени он смотрит клипы, которые показывает итальянское MTV. Я беспокойно поглядываю на него, лежа на постели, а он сидит не шелохнувшись и на губах у него пузырек слюны. Капли дождя стучат в стекло, и Давид зевает. Над нами потолок в виде голубого купола.

4

Проходит еще один день. За окнами дождь льет почти без остановки, погода отвратительная. Я ем омлет, заказанный в номер Давидом, но не чувствую вкуса. Давид рассказывает мне, что его любимая дикторша на телевидении — Симоне Вентура, и что однажды он повстречался с ней в «L'lsola». В соседнем люксе какой-то саудовский принц резвится с замужней дамой. Нам звонит режиссер из французской съемочной группы. Последний раз мы говорили с ним неделю назад.

— Где Палакон? — машинально спрашиваю я.

— Ах, Виктор! — вздыхает директор. — Когда же ты наконец забудешь это имя?

— Где он? — спрашиваю я сдавленным голосом.

— Объясняю в сотый раз, — говорит режиссер. — Никакого Палакона не существует. Я в первый раз слышу это имя.

— Пока я еще не в состоянии воспринять эту новость.

— Тогда не стоит и напрягаться по этому поводу, — говорит режиссер.

— Я хочу вернуться назад, — скулю я. — Хочу вернуться домой.

— Такая возможность, Виктор, всегда существует, — говорит режиссер. — Не стоит сбрасывать ее со счетов.

— Почему вы меня совсем забросили? — спрашиваю я. — Целую неделю не звонили.

— Еще не готов план, — лаконично отвечает мне режиссер.

— Вы мне не звонили целую неделю! — ору я. — Какого черта я тут торчу?

— Ну… как бы это выразиться… — подбирает слова директор.

— Вы, наверное, решили, что из этого проекта ничего не получится? — взвизгиваю я в панике. — Верно? Именно так вы и думаете. Но вы ошибаетесь.

— Ну… как бы это выразиться … — вновь повторяет директор.

— Потактичнее? — шепотом спрашиваю я.

— Потактичнее?

— Да.

— Твоя роль сыграна, Виктор, — говорит он и тут же добавляет, — Только не надо истерик.

— Это… предупреждение?

— Нет… — Режиссер задумывается на мгновение. — Просто тебе потребуется время, чтобы к этому привыкнуть.

— Вы хотите сказать, что я здесь застрял надолго? Насколько? До августа? До следующего года?

— Рано или поздно эта ситуация так или иначе разрешится, — говорит режиссер. — Просто я не могу назвать точной даты. — Он выдерживает паузу. — Давид присмотрит за тобой, а мы вскоре позвоним.

— Ну а вы что, сами ничего не можете? — вою я. — Почему бы вам не заняться этим вопросом? Позвоните Палакону.

— Виктор, — терпеливо повторяет режиссер, — я и так уже несу убытки. Мне нужно срочно заниматься другим проектом.

— Нет, не нужно, — ору я. — Вы не можете меня бросить здесь просто так!

— Поскольку я больше не занимаюсь этим проектом, подбором, гмм, будущей роли для тебя займется кто-нибудь другой.

— Это все не взаправду, — шепчу я себе под нос и вновь начинаю плакать.

Давид отрывается на миг от очередной электронной игрушки, обращает на меня внимание и неожиданно улыбается.

— Тем временем… — Голос режиссера в трубке замирает.

Перед тем как повесить трубку, режиссер говорит, что он попытается ускорить события и свяжет меня с каким-то военным преступником, который знает «что делают в подобных ситуациях», а потом все же вешает трубку, и это последний раз, когда я слышу его голос.

5

Время от времени мне разрешают прогулку. Перед этим Давид всегда делает ряд звонков. Спускаемся мы всегда на служебном лифте. Давид вооружен, но это со стороны незаметно. Когда мы гуляем, он внимательно всматривается в каждого встречного. Поскольку сезон давно кончился и город пуст, мне позволяют рыться в мужском бутике Prada на улице Монтенаполеоне. Мы заходим выпить в «Cafe L'Atlantique» на бульваре Умбрия. Затем съедаем по суши в «Terazza» на улице Палестро. В моей голове одна за другой рождаются теории. Я пытаюсь сложить вместе осколки, но все время чего-то не хватает, все время в схеме обнаруживаются пробелы — и только иногда все становится кристально ясным, но лишь после того, как я сделаю несколько глотков самбуки из холодной, липкой бутылки. У Давида есть всего лишь одна теория, но она объясняет все. «Ты клево умеешь все объяснять, Давид, — говорю я, опустив глаза в пол. — Извини». Он говорит что-то про Леонардо и «Тайную вечерю» и про то, что у нас очень симпатичная официантка.

Наступает вечер, над Миланом висит затянутое смогом небо, смеркается довольно рано, мы с Давидом бродим в тумане, и когда мы проходим по улице Сотткорно, я замечаю лимузин, ждущий с работающим двигателем у тротуара, и кучку моделей с оранжевыми волосами и губами, накрашенными помадой такой синей, что кажется, будто они покрыты инеем. Модели направляются к зданию с ярко освещенными окнами на первом этаже и я, позабыв про Давида, бегом кидаюсь следом за ними, и вбегаю туда, и это оказывается ресторан «Da Giacomo», и я замечаю внутри Стефано Габбану и Тома Форда, которые тоже замечают меня и небрежно кивают, но тут Давид хватает меня за руку и вытаскивает на улицу. Моя выходка означает, что нам пора возвращаться в гостиницу.

6

Вернувшись в комнату, похожую по форме на пчелиный улей, Давид бросает мне «Playboy», а сам отправляется в душ. В номере — Девушка Декабря и ее любимые игрушки: армейские знаки различия, чертежи военной техники, посещение командного центра в Пентагоне. Но я смотрю вместо этого MTV, передачу о группе Impersonators — рассказ о многомиллионном контракте с DreamWorks, интервью с группой, новый сингл «Ничего не произошло» с их альбома «Никого рядом нет», который скоро поступит в продажу. Я медленно направляюсь к зеркалу и смотрю на свое отражение, которое кажется мне призрачным и нереальным, потому что выражение моих глаз мне незнакомо и я стал совсем седым. Я слышу, как Давид принимает душ, как струи воды хлещут по кафельной плитке. Давид насвистывает хит четырехлетней давности. Когда он выходит из душа, я уже лежу, съежившись, в постели, обессиленный, сонный, посасывая таблетку.

— Ты все еще жив, — говорит Давид, но я уверен на все сто, что ударение в этой реплике он делает на слове «ты».

Совершенно голый, Давид беззаботно вытирается полотенцем прямо у меня на глазах. Огромные бицепсы, густая, курчавая шерсть в подмышечных впадинах, ягодицы твердые как дыни, пресс такой тугой, что пупок торчит наружу. Он замечает мой взгляд и многозначительно улыбается. Я напоминаю себе, что его приставили ко мне, чтобы охранять.

Одевшись, Давид мрачнеет — видно, его раздражают исходящие от меня волны отчаяния, поскольку я без конца рыдаю, бросая на него жалобные взгляды. Он отвечает на них озадаченным непониманием. Включает телевизор и начинает смотреть японское мягкое порно — две девушки занимаются любовью на матраце из пористой резины.

Звонит мобильник Давида.