Лекции по патрологии I—IV века - Н. И. Сагарда

Татиан не остался до конца жизни верным учению православной Церкви. Говоря об энкратитах, Ириней пишет: «Они отрицают также спасение первозданного человека; это мнение, впрочем, было изобретено у них недавно. Первый ввел эту хулу Татиан, который, быв слушателем Иустина, пока находился вместе с'ним, ничего такого не высказывал, но после его мученичества отпал от Церкви и, возбужденный мыслью быть учителем, как превосходнейший перед другими, составил свой собственный образ учения. Он баснословил, подобно валентинианам, о каких-то невидимых зонах, подобно Маркиону и Сатурнину объявлял брак растлением и блудом, и сам от себя отрицал спасение Адама» (Adv. haer. I, 28.1). Евсевий и Епифаний называют его основателем секты энкратитов и повторяют отчасти свидетельство о нем Иринея (Euseb., Hist. eccl. IV, 28-29; Epiphan., Haer. XLVI-XLVII). Примечательно, сам Ириней не характеризует его ни как главу секты, ни как приверженца другой какой-нибудь сектантской партии, и называет его смесью всех еретиков (connexio omnium haereticorum). Единственным учением, в котором он был оригинальным и имел последователей, по словам Иринея, было отрицание спасения Адама. «Ложно говорят все, — пишет Ириней, — которые отрицают спасение его (Адама), сами себя устраняя навсегда от жизни, потому что не веруют, что погибшая овца обретена. Если она не обретена, то весь род человеческий пребывает еще в состоянии погибели. Поэтому тот лжец, кто первый ввел эту мысль или, скорее, это невежество и слепоту, — Татиан, сделавшийся смесью всех еретиков, как я показал, а это он сам от себя измыслил, чтобы, вводя нечто новое против других и говоря вздор, приобрести себе слушателей, лишенных веры, желая почитаться учителем» (Adv. haer. III, 23.8). Далее Ириней говорит о последователях Татиана, которые спорят об Адаме, как будто они много выиграют от того, если Адам не спасется (ibidem). {Прежде существовавшие энкратиты приняли это учение Татиана, но именно только это, а не всю вообще его эклектическую систему. С другой стороны, и Татиан с этими энкратитами так же мало может быть поставлен во внешнюю историческую связь, как и с валентинианами. Климент Александрийский ясно отличает его от тех еретиков, с которыми он сопоставляет его (Strom. III, [12.]79—90; I, [21.] 101), и, по-видимому, ничего не знает о собственной партии Татиана. Ориген говорит о нем так, как будто некоторые из его превратных толкований Священного Писания и учений, которые он распространял как писатель, были усвоены некоторыми лицами, и именно такими, которые оставались в Церкви и которых Ориген мог близко знать (De oratione 24).

Как неправомыслящий, но совершенно изолированный от всяких других еретических партий, и без всякого намека на существование происходящей от него секты, он упоминается у Ипполита и Псевдо-Тертуллиана (Hippol., Refut. VIII, 16; Χ, 18; Ps.-Tertull., Libellus adv. omnes haereses 20[464]). Евсевий первый делает его άρχηγδς τών έγκρατιτών [основателем энкратитов] (Hist. eccl. IV, 28—29), но с достойной внимания прибавкой: λόγος 'έχει [как говорят]. Но если иметь в виду, что ц сирийское предание ничего не знает о Татиане как об основателе еретического общества и сохранило воспоминание о нем только как об ученике Иустина и авторе составленного им свода четырех Евангелий, то ересеологические конструкции относительно него, начинающиеся с Евсевия, необходимо признать лишенными исторического содержания. С другой стороны несомненно, что} Татиан «отпал от Церкви» (άποστάς της εκκλησίας), как свидетельствует Ириней (Adv. haer. I, 28.1); разрыв был формальный[465] и полный, — иного толкования слова Иринея не допускают. Но в настоящее время мы лишены возможности определить, в чем, собственно, лежал корень заблуждения Татиана. Ириней свидетельствует, что этот разрыв с Церковью произошел только после мученической кончины Иустина, так как, находясь вместе с ним, Татиан «не высказывал ничего такого», т. е. еретического. Конечно, отпадение подготавливалось постепенно, и если допустить, что начало внутреннего брожения падает только на время после мученичества Иустина (ок. 165 г.), тогда нет основания сомневаться в относительной точности свидетельства Евсевия, что расцвет деятельности Татиана в качестве еретика относится к 12 году царствования Марка Аврелия (Chron. ad an. Abrah. 2188; у Иеронима[466] точнее: Tatianus haereticus agnoscitur [Татиан признан еретиком]), т. е. к 172-173 гг. Епифаний (Haer. XLVI, 1) полагает этот факт в 12 году царствования Антонина Пия (τδ δε αύτοϋ διδασκαλειον προεστήσατο απ' αρχής μεν εν τή Μέση τών ποταμών [ώς] περί τδ ιβ' ετος Άντωνίνου του εύσεβοϋς Καίσαρος έπικληθέντος [свою школу он сначала основал в Междуречьи, около 12 года (царствования) Антонина Кесаря, прозванного Благочестивым]). Упоминание об Антонине, конечно, ошибочно, но ввиду свидетельства «Хроники» позволительно думать, что цифра для обозначения года указана точно, если исправить ошибку относительно царствования и отнести в действительности к Марку Аврелию. Епифаний, поместивший смерть Иустина при Адриане [(ibidem)], допустил и вторую ошибку такого же рода. Епифаний обозначает собственно время основания Татианом еретической школы (διδασκαλειον) в Месопотамии.

Где произошло отпадение Татиана от Церкви — в Риме, или уже на Востоке, куда он удалился потом, — мы не знаем. Большей частью полагают, что это случилось в Риме, и этим объясняют, почему он оставил столицу империи, но можно думать, что его вынудило к удалению из Рима подозрительное отношение к нему, и он ушел, не доводя своих разногласий с представителями римской Церкви до формального столкновения. Местом последующей деятельности Татиана, по свидетельству Епифания, был Восток — Месопотамия, вероятно Эдесса. Следовательно, он удалился на родину, где надеялся найти более благоприятные для себя условия. Здесь он основал школу, которая потом нашла приверженцев в сирийской Антиохии, даже в Киликии и особенно в Писидии. Можно думать, что на Востоке же он и окончил свою жизнь, но неизвестно, когда и где.

Литературная деятельность Татиана. «Речь к эллинам»

Евсевий говорит, что «Татиан оставил значительное число сочинений, но из них особенно и многими приводится его [знаменитое] сочинение "Против эллинов", в котором он, упомянув о временах древних, доказывает, что Моисей и еврейские пророки древнее всех знаменитых мужей эллинских. Это сочинение, кажется, лучше и полезнее всех его сочинений» (Hist. eccl. IV, 29.7). Это последнее произведение Татиана, восхваляемое Евсевием, и является, собственно, единственным источником для суждения о литературной деятельности Татиана. Сохранением этого произведения мы обязаны известному кодексу Арефы 914 г. (Cod. Parisinus 451); но листы этого сборника произведений апологетов, заключающие апологию Татиана, в XII—XIV в. были вырваны, и в настоящее время «Речь к эллинам» (Λόγος προς "Ελληνας, Oratio ad Graecos) известна из трех списков этого кодекса XI и XII в.: Cod. Marcianus, Cod. Mutinensis и Cod. Parisinus 174. Текст во многих местах испорчен, и этим значительно усиливается темнота речи, и без того неясной.

Произведение состоит из 42 глав и начинается ex abrupto энергичным обращением к язычникам: «Не будьте, эллины, враждебно расположены к варварам и не питайте ненависти к их учениям» (cap. 1). Под «варварами» Татиан разумеет христиан; христианское нравственное учение он называет «варварским законодательством» (cap. 12), библейские писания называет «варварскими писаниями» (cap. 29), христианство вообще называет «варварской мудростью» и «варварской философией» (cap. 31; 35 et al.).

Вступление (cap. 1—3) имеет в виду рассеять предубеждения греков против христианства и показать убожество языческих философов и несамостоятельность греческой культуры. Греки не имеют никакого основания хвалиться славным наследием наук и искусств; напротив, они должны быть скромными, так как прекраснейшее и наилучшее, что они имеют, — письменность и математику, поэзию и пение, пластику и музыку — они заимствовали от варваров и часто постыдно злоупотребляли ими: «Красноречие вы употребляете на неправду и клевету, за деньги продаете свободу вашего слова и часто, что ныне признаете справедливым, то в другое время представляете злом; поэзия служит у вас к тому, чтобы изображать битвы, любовные похождения богов и растленность дущи» (cap. 1). Философы — тщеславные люди. Диоген хвастался воздержанием и умер от неумеренности в еде; Платон был продан Дионисием Сиракузским за обжорство; Аристотель неразумно ставил пределы Божественному провидению и полагал счастье человека в красоте, богатстве, телесном здоровье и знатности происхождения, показал себя плохим педагогом, льстя юному Александру. Указав отрицательные черты в учении и жизни Гераклита, Зенона, Эмпедокла, Ферекида, Пифагора, Платона, Кратеса, Татиан делает такой вывод: «Посему не должны привлекать вас торжественные собрания философов, которые вовсе не философы, которые противоречат сами себе и болтают, что каждому придет на ум. Много [и] у них распрей; один другого ненавидит, спорят между собой во мнениях, и по своему тщеславию избирают себе высшие места» (cap. 2-3 [цит.: 3.3]).