Всё потерять - и вновь начать с мечты… - Вадим Туманов

— А золото есть?

— Золото нормальное.

Пока мы говорили, в кабинет вошла пожилая женщина, присела на табурет в углу. Тоже из тех, кто не может покинуть поселок. На заработанные с мужем деньги они купили квартиру в Твери. К дому подведены коммуникации, но нет ни полов, ни перегородок, ни сантехники — ничего: голые стены. Надо вложить еще немало денег, а где их на старости лет заработаешь? Выезжать на материк практически невозможно.

— Наш свояк живет на Стрелке. Он на Колыме с 1945 года. Остался совсем один, кроме него никого нет, а ему нравится. Привык всю жизнь один. Там ни света, ни воды, ни магазина — ничего. А живет!

— Как же он питается?

— У него пенсия. Выходит на тракт, просит водителей, они на обратном пути что-нибудь подвезут. А то просто с какой-нибудь машины подадут. Он тут не один такой.

Прощаясь, Дитмар спрашивает, как думает Владимир Алексеевич: Колыма разрушена надолго?

— Вы видели трассу? А чего тогда спрашиваете. Навсегда разрушена. Насовсем!

Наш путь лежал в Сусуман.

Не скажу, что райцентр сильно изменился. Мы говорили с жителями, в том числе с беженцами, вынужденными перебираться сюда из ликвидируемых приисковых поселков. Уезжать люди не хотят, но приходится. Надо уезжать! Оставляют почти всё — дом, нажитое добро, могилы родных. Выплат не хватает, чтобы лететь с семьей на материк, к родственникам, которые могли бы на первых порах приютить, помочь стать на ноги, а больше податься некуда, кроме как сюда, в райцентр. По сравнению с приисковыми поселками здесь большой город. Тут магазины, почта, ресторан, комбинат бытового обслуживания, райотдел милиции, больница, парикмахерская. Даже тюрьма… Это была столица Западного управления лагерей. Лагерей не осталось, но райцентр по-прежнему чувствует себя столицей, решающей судьбы населения.

Дитмар и его группа вели киносъемки в тюрьме, где я много раз сидел и куда нас допустило милицейское начальство. Все те же проходы, огороженные колючей проволокой, овчарки на коротких поводках, только администрация тюрьмы разговорчивей и симпатичней. Пахло карболкой и свежевымытым деревянным полом. Мне разрешили заглянуть в одну из камер, кажется ту самую, где я дольше всего находился. В углу сидит молодой человек, смотрит исподлобья. «За что задержан?» — «За убийство в драке…» Почти все ожидающие суда или отправки в колонии — колымчане, сидят за убийства, изнасилования, грабежи. Это Колыма конца тысячелетия.

В администрации района мы спрашивали, почему люди покидают Мальдяк, другие поселки, когда еще есть золото. Руководители администрации, люди молодые, грамотные, цепкие, не виляют и не ссылаются на область или на кого повыше, но с рассудительностью начинающих менеджеров пытаются показать на цифрах невыгодность существования поселков — слишком велики затраты на их содержание. Качество жизни, говорили нам новые хозяева района, это все вместе: качество жилья, социальное и медицинское обеспечение, уровень зарплаты, возможности для отдыха и еще много такого, что практически невозможно обеспечить в небольших горнодобывающих поселках. Логика в этом есть, и я бы, наверное, согласился с моими собеседниками, если бы в конце разговора они не обронили фразу, которая совершенно по-новому высветила проблему.

— Зачем вообще добывать на Колыме золото? Оно обходится дорого. Дешевле покупать!

— Это вы сами подсчитали? — удивился я.

— Нет, Егор Тимурович Гайдар… Он сказал в Магадане: золото выгодней покупать на Лондонской бирже.

В новейшей истории Колымы умонастроение Гайдара и его сподвижников стало определяющим. Золотая промышленность Северо-Востока оказалась абсолютно неготовой к начавшемуся в 1992 году экономическому и организационному развалу. Одно за другим появляются постановления правительства, разрешающие вести добычу золота всем юридическим лицам и любым гражданам, приватизировать горные предприятия. Все было направлено на ликвидацию объединения «Северовостокзолото». Перед развалом СССР в его составе было 13 горно-обогатительных комбинатов, 2 крупных прииска и рудник, 5 ремонтно-машиностроительных заводов, 12 геологоразведочных организаций, лесозаготовительные, лесоперерабатывающие, автотракторные, дорожные организации, научно-исследовательские и проектные институты. Объединение, от которого во многом зависела жизнедеятельность на огромных пространствах, прилегающих к Охотскому морю, практически перестало существовать.

Почти в то же время ликвидировали Северо-Восточное производственное геологическое объединение — коллектив едва ли не самых опытных золоторазведчиков страны. Чтобы хоть на что-то жить, часть геологов перестала заниматься поисками и подсчетами запасов, а приступила к самостоятельной добыче золота. Это привело к деградации технологии ведения горных работ, к переходу на примитивные способы работы, какие были у старателей 30-х — 40-х годов.

О том, к чему привела политика младореформаторов, мы говорили с Владимиром Григорьевичем Лешковым, крупнейшим знатоком проблем российского золота. Наблюдения оказались схожи. Сегодня практически невозможно даже примерно оценить громадный ущерб, нанесенный экономике страны искусственно созданной критической ситуацией, поскольку золотодобывающую промышленность, когда-то единый, мощный промышленный комплекс, продолжают потрясать бесчисленные конфликты между властями, предприятиями, населением, внутри самих предприятий, вызванные переделом собственности в одной из самых чувствительных сфер. Уже в 1994 году Россия добыла 132 тонны золота, в 1997-м — 116, в 1998-м — 105,2… Для сравнения: динамика добычи золота за эти же годы в Китае — 130, 157, 161…

— Вы думаете, эта динамика не могла быть другой? — спрашивает Дитмар, когда наша машина возвращалась в Магадан.

— Конечно, могла, дорогой Дитмар. — Сравнительная динамика могла быть обратной… Если бы Гайдар, Чубайс, Кох, все их соратники хотя бы пару лет порулили не в России, а в Китае.

В те дни, когда с немецкими телевизионщиками я был на Колыме, отмечали шестидесятилетие Магадана. Порт был как будто вымерший. Мне сказали, что так он стал выглядеть после колымской поездки Гайдара. В памяти пронеслось многое, связанное с этим городом. В голове крутились девять кругов ада, и я подумал: может быть, я не прав — как мы быстро забываем, что с нами делали. Нужен ли праздник городу, через который насильно отправили на тот свет сотни тысяч людей, принесенных в жертву золоту? По сути, обмененных на золото?

Меня пригласили на торжественное заседание в театр. Телевизионщики, журналисты, многие знавшие меня окружили таким кольцом, что трудно было выбраться, и забросали вопросами. Кто-то спросил, как я считаю, будет ли когда-нибудь работать Колыма. Я ответил: «Обязательно… Когда здесь будут китайцы!» И сейчас, в начале XXI века, когда проходят годы, а весь богатый ресурсами Дальний Восток остается почти без людей, не надо быть Нострадамусом, нужно просто не быть идиотом, чтобы предвидеть: если по отношению к этому региону будет продолжаться гайдаровская политика, через какой-то промежуток времени, очень даже небольшой, здесь все будет китайским.