Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. - Г. Костырченко

«Говорю вам, сердце мое трепетало от удовольствия, когда в отчете г-на Смита[1081] об экспериментах по взрыванию (так в тексте. — Авт.) в США и о работах по внутриатомной энергии имя Альберта Эйнштейна я нашел на первом месте».

За все эти прегрешения предлагалось привлечь к ответственности нерадивых литературных критиков, не давших должной оценки «порочным» произведениям, еврейскую секцию ССП, редакцию газеты «Эйникайт», которая «недоглядела», печатая материалы, будто бы оставляющие «впечатление необоснованного выпячивания роли евреев»[1082].

Прошло несколько месяцев, и в конце декабря неутомимый Щербаков вновь обратился к Кузнецову по тому же поводу. На сей раз он потребовал призвать к ответу профессора И.М. Нусинова за одобрительную рецензию в журнале «Советская книга» на книгу военных стихов Маркиша, выпущенную Гослитиздатом на русском языке. Особенно возмутила Щербакова апелляция литературоведа к восхищенному отзыву о поэме Маркиша «Война» американского еврейского писателя Я. Гладштейна, что было квалифицировано как «подобострастное расшаркивание» перед «ярым реакционером, ненавидящим Советский Союз»[1083].

Однако до разбирательства на секретариате ЦК (как предлагал Щербаков) этих «вопиющих» фактов дело так и не дошло. На защиту еврейских поэтов вдруг неожиданно встал руководитель Агитпропа Александров. В феврале 1947 года он ознакомил Кузнецова со следующим заключением своего заместителя А.М. Еголина:

«Управление пропаганды изучило сборник Переца Маркиша «Стихотворения и поэмы» и пришло к выводу, что утверждение о религиозно-националистической окраске, якобы присущей его творчеству, бездоказательно, наоборот, в его произведениях ярко отразилась идея братской дружбы народов нашей страны… Упоминаемый в рецензии (Нусинова. — Авт.) Яков Гладштейн пользуется в прогрессивных кругах зарубежного еврейства большим авторитетом… Выступление против Якова Гладштейна в советской печати в настоящее время может нанести нам ущерб»[1084].

Казалось, подобно тому, как Савл из Тарса, этот яростный гонитель первых христиан, вдруг преобразился в апостола Павла, так и Александров вдруг неожиданно духовно переродился и воспылал любовью к преследуемым им прежде евреям. К сожалению, в реальной жизни чудес не бывает. Просто политический барометр, в том числе и из-за ситуации на Ближнем Востоке, показывал в начале 1947 года «ясно» для советских евреев, и Александров с его обостренным аппаратным чутьем уловил это. Но самое главное, он вынужден был защищать интересы руководимого им Агитпропа, в чью подведомственную сферу вторглась конкурирующая структура — управление кадров ЦК. В общем, в данном случае Александров главным образом оберегал себя и свое ведомство, а не еврейскую литературу, к которой относился так же, как к поносимой им примерно в это же время «Черной книге».

Прошло около двух лет, и внутриполитическая погода резко переменилась, став особенно неблагоприятной для евреев. Не прекращая атаки на космополитов, Фадеев[1085] в начале февраля 1949 года обратился в ЦК с предложением распустить объединения еврейских писателей в Москве, Киеве и Минске и закрыть литературные альманахи «Геймланд» (Москва) и «Дер штерн» (Киев). Агитпроп тут же поддержал эту «инициативу», направив Сталину соответствующее обоснование, согласованное предварительно с первыми секретарями ЦК компартий Украины и Белоруссии Хрущевым и Гусаровым. Принцип национальной однородности, положенный в основу организации объединений еврейских писателей, был назван Агитпропом ошибочным, а их деятельность — националистической. Такими же националистическими объявлялись и альманахи, что подкреплялось подборкой фрагментов опубликованных в них произведений еврейских авторов, снабженной тенденциозным комментарием. Нашлись и «объективные» причины: утверждалось, что объединения еврейских писателей «не имеют перспективы для роста писательских кадров», а издание альманахов финансово «убыточно».

8 февраля подготовленная Фадеевым и Шепиловым ликвидация еврейских литературных организаций и изданий была санкционирована постановлением политбюро, подписанным Сталиным[1086]. Однако в этом решении, носившем во многом формально-символический характер, не было особой практической нужды. К тому времени, когда оно вышло, почти все ведущие еврейские писатели и поэты были арестованы. Так что ставившийся 9 февраля на закрытом партийном собрании ССП «вполне законный вопрос об ответственности объединения еврейских писателей за то, что в его рядах орудовали нусиновы, феферы, маркиши, квитко, галкины»[1087], ведомством Абакумова был уже решен.

Не остался в стороне и Главлит, приступивший к изъятию из библиотек и книготорговой сети книг арестованных еврейских литераторов, а также таких произведений, как книга Л.Г. Дейча «Роль евреев в русском революционном движении» (М.—Л., 1925) и изданная Гослитиздатом антология народной еврейской поэзии[1088]. Все они вошли в черный список запрещенных изданий, фигурировавший в приказе Главлита от 6 июня 1949 г.[1089]

«Еврейские националисты от литературы» были «обезврежены» «органами» не только в Москве — И.М. Добрушин, И.М. Нусинов, Дер Нистер, С.В. Гордон, Н.Г. Лурье, М.М. Грубиан, А.Ю. Гонтарь и др., но и повсеместно, в том числе на Украине, — А.Я. Каган, Г.И. Полянкер, М.А. Талалаевский, И.Н. Килнис, X. Лойцкер, директор кабинета еврейской культуры при АН УССР Э.Г. Спивак и др., в Белоруссии — А.Х. Платнер и др., в Молдавии — Я.М. Штернберг и др.

Судьбы арестованных еврейских литераторов не были одинаковыми. Наиболее трагический конец был уготован писателю С.Д. Персову, сотрудничавшему с ЕАК с первых лет его существования. В 1943 году через комитет он получил от еврейской прессы США предложение собрать материалы о Светлане Сталиной. Американцев интересовали примечательные факты биографии дочери советского вождя, чем она занимается в свободное время, ее культурные привязанности и увлечения, отношение к Западу. Пока шла война, Персов много путешествовал по стране и собрал помимо прочего богатый материал о евреях-героях, начиная с рядовых бойцов, сражавшихся в партизанских отрядах, и кончая крупными военачальниками и руководителями оборонной промышленности. Потом подготовленные на его основе биографические очерки (в том числе о сыне раввина, авиаконструкторе С.А. Лавочкине, директоре артиллерийского завода в пермской Мотовилихе А.И. Быховском) были направлены в США. После войны писатель принимал участие в создании книги на русском языке «Партизанская слава», которая должна была выйти в свет в издательстве «Дер эмес». Однако в 1946 году, как вспоминал позже главный редактор этого издательства М.С. Беленький, ЦК счел ее содержание вредным и националистическим, и уже готовый тираж издания был пущен под нож. Тем не менее Персов не пал духом. В 1946–1947 годах он подготовил серию очерков «Евреи завода Сталина в Москве», статьи о столичном электромашиностроительном заводе «Динамо» и об управляющем трестом «Запорожстрой» В.Э. Дымшице. Все эти и другие отправленные в Америку материалы квалифицировались потом следствием как закодированная шпионская информация об оборонно-промышленном потенциале Советского Союза. Поэтому и московский автомобильный завод им. И.В. Сталина, и другие описанные Персовым предприятия превратились со временем в объекты «оперативной разработки» госбезопасности как центры американо-сионистской агентуры. 22 ноября 1950 г. на закрытом заседании военной коллегии Верховного суда СССР, которое проходило под председательством Чепцова, Персову был вынесен смертный приговор.

В тот же день военная коллегия приговорила к расстрелу и русскоязычную журналистку М.С. Айзенштадт, печатавшую свои статьи под псевдонимом «Железнова», которую в свое время благословил на работу на этом поприще Эренбург. 4 апреля 1950 г. ее арестовали, инкриминируя ей в том числе и подготовку совместно с Персовым так и не вышедшей книги очерков о выдающихся представителях еврейской технической интеллигенции. Кроме того, ее обвинили в том, что она состояла в «шпионской», то бишь корреспондентской сети ЕАК, и собирала вместе Персовым в Москве и Московской области[1090] «разведывательную информацию» для последующей отправки за границу. Будучи чрезвычайно энергичным и напористым человеком, Айзенштадт навлекла на себя беду еще и тем, что, используя связи своего мужа, Л.А. Айзенштадта (Железнова), до войны работавшего ответственным секретарем в редакции «Правды», а после войны — ответственным редактором издававшейся Главпуром «Иллюстрированной газеты», она проникала в военные штабы, кабинеты высшей номенклатуры, на оборонные заводы. В результате в 1943 году появился очерк о директоре сталинградского завода «Баррикады» Л.P. Гоноре. Уже в мирное время она, наладив по заданию Михоэлса контакты с руководством наградной службы военного ведомства[1091], собрала материалы и написала 30 очерков о евреях, ставших в годы войны Героями Советского Союза. А всего Айзенштадт-Железновой удалось получить данные на 85 евреев, удостоенных высшей советской награды, и эта информация в апреле 1946 года была передана американскому журналисту Б.Ц. Гольдбергу. Потом на Лубянке ей это припомнят. Зафиксируют там и имевшее место в том же 1946-м ее обращение к М.А. Суслову с протестом против включения в выпущенную Гослитиздатом книгу произведений М.Е. Салтыкова-Щедрина сатирической сказки о ростовщике-еврее, которую она расценила как политически вредную и антисемитскую. В апреле 1954 года Чепцов, приговоривший ранее Айзенштадт-Железнову к смерти, выдаст ее матери, Е.С. Казаринской, лживую справку о том, что журналистка была осуждена к десяти годам лишения свободы без права переписки и скончалась 10 октября 1951 г. в лагере от воспаления легких[1092].