Маленький, большой - Джон Краули

Вместе они сели на скамью. Молодой человек вытер рукавом горлышко бутылки и бережно ее закупорил. Потом, не спеша, опустил в карман своего коричневого пальто. Странно, подумалось ей: такое нежное, трепетное обращение с бутылкой и прозрачной резкой жидкостью, ее наполняющей.

— Какого дьявола это должно изображать? — спросил незнакомец.

Они наблюдали квадратную каменную постройку, которая, как думала Хоксквилл, служила для хранения инструментов или для других утилитарных надобностей, но была замаскирована под павильон или увеселительный зал.

— Точно не знаю, но рельефы, кажется, изображают четыре времени года. На каждой стороне по рельефу.

На них смотрела Весна — греческая дева, которая, видимо, сажала в горшок нежный побег, держа в другой руке старинный садовый инструмент, напоминавший совок. Поблизости устроился ягненок, который, подобно ей, олицетворял надежды, ожидания, новизну. Рельеф был исполнен рукой мастера: меняя глубину резьбы, скульптор изобразил в отдалении свежевспаханные поля и птиц, которые возвращались с юга. Повседневная действительность древнего мира. Это не было похоже ни на одну весну, виденную в Городе, и тем не менее в этом узнавалась Весна. Хоксквилл не единожды использовала ее в качестве таковой. Некоторое время она задавалась вопросом, почему домик расположен так странно — стены не параллельны окружающим улицам. Поразмыслив, она поняла, что строитель ориентировал его по странам света: Зима обращена на север, Лето на юг, Весна на восток и Осень на запад. В Городе ничего не стоило забыть о том, куда указывают стрелки компаса, хотя Хоксквилл придавала этому значение, так же как, по всей видимости, и строитель павильона. За это он ей нравился. Она даже улыбнулась своему юному соседу, его предполагаемому потомку, несмотря на то что он выглядел как типичный горожанин, неспособный отличить солнцестояние от равноденствия.

— На что он нужен? — спросил незнакомец спокойно, но не без агрессивности.

— Он удобен. Для запоминания.

— Как это?

— Ну что ж. Предположим, вы хотите запомнить какой-то год, в каком порядке произошли разные события. Для этого вам нужно заучить эти четыре панели и использовать картины, на них изображенные, как символы событий, которые собираетесь сохранить в памяти. Если вы хотите запомнить, что такого-то или такую-то похоронили весной, для этого пригодится совок.

— Совок?

— Да, инструмент, которым копают.

Он бросил косой взгляд.

— Мрачновато как будто.

— Это просто пример.

Незнакомец стал подозрительно изучать деву, будто она в самом деле собиралась ему о чем-то напомнить, притом о неприятном.

— Росток может символизировать что-то начатое весной, — проговорил он наконец. — Работу. Какие-то надежды.

— Это идея, — кивнула Хоксквилл.

— Потом он завянет.

— Или принесет плоды.

Собеседник долго размышлял. Вынув бутылку, он повторил тот же ритуал, хотя на этот раз без такой отчаянной гримасы.

— Чего ради люди стремятся все подряд запоминать? — Голос звучал слабо из омытой джином глотки. — Жизнь есть то, что здесь и сейчас. Прошлое мертво.

Хоксквилл не отозвалась.

— Воспоминания. Системы. Все размышляют над старыми альбомами и карточными колодами. Если не вспоминают, то предсказывают будущее. Чего ради?

В залах Хоксквилл звякнул колокольчик.

— Карты?

— Перебирать в уме прошлое, — произнес собеседник, разглядывая Весну. — Разве его этим вернешь?

— Всего лишь привести его в порядок. — Хоксквилл знала, что люди, живущие на улице, сколь бы разумными они ни казались, отличаются от тех, кто живет в домах. К своему образу жизни они пришли не просто так, а из-за необычного понимания вещей, оттого что, зачастую не по своей воле, потеряли интерес к обыденному миру и его событиям. Она знала, что не следует в лоб задавать вопросы, застревать на одной теме, поскольку такой разговор, как здешние тропинки, уведет в сторону. А ей очень хотелось не потерять контакт. — Память может быть искусством, — произнесла она поучающим тоном. — Как архитектура. Думаю, ваш предок меня бы понял.

Собеседник поднял брови и пожал плечами, словно говоря: «Кто знает, да и кого это волнует».

— Архитектура — это, на самом деле, застывшая память. Так сказал один великий человек.

Собеседник хмыкнул.

— По мнению многих великих мыслителей прошлого, — (Хоксквилл не знала, откуда взялась эта преподавательская манера, но изменить ее было трудно, да и собеседник слушал внимательно), — ум — это дом, где хранятся воспоминания, и самый простой способ что-либо вспомнить — это вообразить себе архитектурное сооружение, а затем разбросать соответствующие символы в местах, определенных архитектором. — Тут он точно потеряет интерес, подумала она, но он, поразмыслив, произнес:

— Как тот похороненный и совок.

— Вот-вот.

— Глупо.

— Я могу привести пример получше.

— Хм.

Она пересказала ему яркий судебный случай из Квинтилиана, произвольно заменяя старинные символы современными и разбрасывая их в различных уголках парка. Размещая символы, она поворачивала голову туда-сюда, хотя смотреть не было необходимости.

— В третьем месте, — говорила она, — мы оставим поломанный игрушечный автомобиль, чтобы он напоминал о просроченных водительских правах. В четвертом — на арке слева за вами — повесим человека — скажем, негра в белом, в туфлях с заостренными носами и с табличкой: INRI. [43]

— А это почему?

— Живо. Конкретно. Судья сказал: без документальных доказательств вы проиграете процесс. Негр в белом означает: представить доказательства на бумаге.

— Черным по белому.

— Да. То, что он повешен, означает: мы завладели черно-белыми доказательствами. А табличка: это нас спасет.

— Бог мой.

— Знаю, это кажется безумно сложным. И наверное, эта система ничем не лучше простого блокнота.

— Тогда к чему вся это галиматья? Никак не возьму в толк.

— К тому, — отвечала она осторожно, поскольку незнакомец, при всей его грубоватой манере, очевидно, улавливал ее мысли, — что, если вы прибегаете к этому искусству, может произойти интересная вещь: символы, помещенные рядом, начнут без вашего ведома взаимодействовать, и когда вы к ним в очередной раз обратитесь, скажут нечто новое, неожиданное, ранее вам не известное. Если правильно расположить известное, то может внезапно выплыть на свет неизвестное. В этом преимущество системы. Память текуча и расплывчата. Системы точны и четки. Они лучше воспринимаются разумом. Несомненно, так же обстоит дело и с картами, о которых вы упомянули.