Знак снежного бога (СИ) - Элевская Лина

Не веря, прижал руку к сердцу, хотя оно не болело, только билось втрое быстрее. Странное ощущение излома глубоко в груди… Он безошибочно устремил слепые глаза к укромному уголку средь неисчислимых миллионов судеб, в котором размещалось его собственное полотно. Изумление мешалось с чувством, которое он полагал для себя невозможным.

Страх.

Его собственное полотно читали. Более того, меняли. И кто? Те две Силы, над которыми у него не было ни малейшей власти!

Он ощутил себя беспомощной игрушкой в руках создателя.

В этот миг Сулу впервые осознал, что именно испытали боги, узрев Рэлико. Это страх соприкосновения с неведомым. Для того, кто полагает, будто знает все и всем управляет, он мучителен, выворачивает всю душу. И сейчас петли его собственной судьбы ворочались, ерошились, принимая в себя и узкие нити Хаоса, и сияющую нить с полотна самого Мира, укладываясь в узор, ведомый пока лишь им.

Неясные, смутные образы замелькали в голове, вызвав непривычную боль пополам с тошнотой.

А затем пришло ощущение неведомой прежде силы, чудовищной, которой не должен обладать ни один бог во всей Вселенной, силы, способной, пожалуй, даже развеять саму великую тьму, добровольным узником коей он являлся…

Но искушение мелькнуло и ушло. Он замкнулся здесь давным-давно и ни разу не пожалел о своем выборе. А теперь стал слишком стар, чтобы играть во всемогущество и всевластие. Так к чему ему эта сила?

Как по заказу, щупальца Хаоса неуверенно, как пугливые котята, коснулись колена. А затем разом развернулись, указывая на судьбы Ланежа и Рэлико, по-прежнему соединенные воедино. Вокруг них вольно вились полотна других богов, подхваченные Хаосом.

— Нет! Я не Ардор и не хочу их карать! — вырвалось у старика.

И вот тогда пробудившийся Мир шевельнулся.

И содрогнулась Вселенная вокруг, а вместе с ней — безграничное скопление шелестящих, волнующихся нитей. И прогрохотало взрывом сверхновой:

— ДОЛЖЕН!

Колени величайшего, могущественнейшего из богов подогнулись, едва он услышал этот голос, и Сулу пал ниц, ощущая сильнейшую слабость.

Узор Мира и Хаоса наконец был завершен, и в сознание старца широким потоком хлынули новые, яркие, законченные образы, вплетенные отныне в петли его древнего полотна.

Решение, приговор и роль, которую уготовил ему Мир, заставила потрясенного до глубины души бога слабо улыбнуться.

Сулу понял наконец, какой цели должна послужить эта сила, которую ему доверили.

Веретено, тонувшее в сгустке тьмы под ногами, засветилось, сперва тускло, затем все ярче и ярче. Главное орудие бога судеб, которому предстояло выполнить непривычную роль Судии. Кто, как не он, знающий каждое движение чужих душ по их полотнам, мог справиться с ней?

«По совести, по справедливости», — словно шепнул голос Ардора прямо в ухо.

Сулу дрогнувшими пальцами подобрал веретено. Разом обрел былую уверенность, выпрямился, расправил плечи. На морщинистом лице появилось выражение суровой решимости.

И тогда щупальца Хаоса задвигались, открывая затянутое чернильной мглой окно. Бог шагнул вперед и посмотрел в него. Слепые глаза, скрытые повязкой, силой Мира и Хаоса видели сейчас все, что существовало во Вселенной, каждую крупицу, каждую частицу, и без труда отыскали нужную сферу среди бесконечного множества других. А на ней — каждого из богов.

Он обязан донести решение Мира до истинных слепцов, возомнивших себя всевидящими.

Последние сомнения ушли. Величайший из богов крепко сжал веретено обеими руками, выставил его сияющим острием вперед — и резким выпадом проткнул обиженно зашипевшую ткань мироздания.

Через великую пустоту Космоса был в одно мгновение пробит узкий коридор. В земли человеческие потоком хлынула объединенная сила Хаоса, Мира и богов.

Которых теперь надлежало созвать на новый суд.

В Золотых Чертогах было пустынно, здесь собрались лишь немногочисленные неравнодушные. Примечательно, что среди них не было верховных, не было и великих, не считая Тайи. Некоторые стихийники и другие боги третьего круга явились, мрачные, бледные, чтобы попытаться не разбить кристалл, нет, но достучаться до Ланежа. Все они остро ощущали надлом в гармонии, к которой за последние тысячелетия привыкли так, что даже перестали замечать. Но теперь он фальшивой нотой в общей симфонии резал по нервам, не давая покоя.

— Ланеж, — Радужка огладила прозрачный лед ладонью и тяжело вздохнула. — Если бы ты знал, как тяжело миру сейчас без тебя… Ты всегда держал в себе все переживания, но я знаю, что всеобщая нелюбовь причиняла тебе боль. Так сейчас тебя все зовут, к тебе взывают, у тебя просят снега — или ты не чувствуешь, сколько смертных с надеждой приходит в твои храмы?

Но все просьбы были тщетны. Кристалл оставался недвижим и целостен, и у двоих, запертых в нем, даже ресницы не дрогнули.

— Бесполезно, Радужка, — бесстрастно сообщил Жнец. На него посмотрели полные отчаяния фиолетовые глаза хрупкой богини. — Он застыл в собственном льду. Я догадываюсь, каково это. Своим серпом я могу рассечь пространство так быстро, что отрежу себя от возможности перенестись куда-либо и останусь навеки в пустоте, пока не вытащит Танатос. Однажды по молодости я совершил эту ошибку… Оказавшись в плену у собственной силы, ты перестаешь существовать, погружаясь в полудрему, в которой нет уже ничего. Думаю, именно так смертные ощущают мою силу и силу Танатоса. — Жнец покачал головой, едва не вывихнув шейные суставы, затем по-совиному склонил голову набок. — Так мы не достучимся до него.

— А как достучимся? — на глазах Радужки блеснули перламутровые слезы. — Неужто он не понимает, что если пробудит Мир таким образом, то будет главным виновником?

— Понимает, — кивнул Жнец. — И понимает еще, что это единственный способ быть услышанным. Кто готов добровольно вызвать на себя гнев Мира, лишь бы вразумить тех, чья первейшая задача — служение Ему… тот сильнее иных верховных.

Радужка утерла выступившие слезы струящимся синим рукавом платья.

— Я не желаю, чтобы все закончилось вот так! — вырвалось у нее.

В следующий миг в Золотых Чертогах вспыхнул ослепительный свет. Пугающий, пустивший разноцветные блики по стенам, словно кто-то взял все краски мира и перемешал в жуткую какофонию, а после наделил их ярким сиянием.

— Это еще что за танасовщина?! — не сдержался Жнец.

Ответом было потрясенное молчание. А затем сияющий кокон лопнул, словно мыльный пузырь, заставив собравшихся дружно ахнуть.

Анихи, нахмурившись, смотрел на лотос. Для разнообразия весенний бог был трезв и мрачен — проблема требовала серьезного подхода, медлить дальше было попросту опасно. С одного края цветок окончательно почернел. Некогда нежные листья свернулись в трубочки, лепестки местами усохли, местами начали поддаваться гнили. И таким же отвратительным серым налетом покрылся с одной стороны толстый светло-зеленый стебель.

Не верилось ему, что духи здесь бессильны, ох и не верилось! Может, наказать одного, они и посговорчивей будут?..

А, впрочем, пусть их. Опять ведь отвертятся, после случая с Ланежем последний стыд потеряли!

И Ильос еще нагнетает… как будто не ясно, кто на самом деле виноват во всей этой заварухе! Да и миру встряхнуться даже полезно…

Эта мысль заставила Анихи вздрогнуть. В ней была какая-то подспудная жуть, на которой очень не хотелось сосредотачиваться.

Встряхнувшись, он заставил себя вернуться к делу и в очередной раз коснулся лепестков исцеляющей десницей, наполняя лотос живительной силой весны. И в который раз лепестки расправились, на миг даже вернулось былое розоватое сияние… Но стоило убрать руку, как все вернулось на свои места.

Отчаявшись окончательно, весенний бог уже собирался срезать все, что было тронуто неведомой порчей. Однако он не успел коснуться крошечными серебряными ножницами и первого лепестка, как рядом ослепительно полыхнуло.