Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 2 - Андрей Судоплатов

Мама, мыслившая реалистически, начала подталкивать отца к тому, чтобы он начал готовиться после освобождения из тюрьмы к новой работе — переводчика. Зоя Зарубина передала ему в тюрьму целую кипу книг на французском, немецком, польском и украинском языках.

Стремясь привлечь внимание к ходатайствам о реабилитации, отец с Эйтингоном, находясь в то время в одной камере, написали Хрущеву письмо, в котором содержались оперативные предложения по противодействию только что организованным президентом Кеннеди диверсионным соединениям особого назначения — «зеленым беретам». Письмо получило одобрительную оценку Шелепина, секретаря ЦК КПСС, курировавшего вопросы госбезопасности и деятельность разведки. Эта инициатива привела в конечном итоге к рождению в КГБ спецназа. Был создан учебно-диверсионный центр, подчиненный Первому главному управлению (ПГУ). Позднее его сотрудники в составе группы «Альфа» штурмовали в 1979 году дворец Амина в Кабуле.

Вдохновленные моральной поддержкой КГБ, отец с Эйтингоном послали новое предложение Хрущеву о возобновлении контактов с лидером курдов М. Барзани, чтобы использовать его против иракского диктатора генерала Касема, который начал выходить из-под советского влияния.

Эйтингона освободили в 1964 году, и он начал работать старшим редактором в Издательстве иностранной литературы. Мама надеялась, что и отца тоже досрочно освободят, но ее просьба была немедленно отклонена.

Президиум Верховного Совета СССР подготовил проект Указа о досрочном освобождении отца после того, как он перенес уже второй инфаркт и ослеп на левый глаз, но 19 декабря 1966 года Подгорный, Председатель Президиума Верховного Совета, отклонил это представление. Отец оставался в тюрьме еще полтора года.

21 августа 1968 года, в день вторжения войск Варшавского Договора в Чехословакию, отцу истек срок нахождения в тюрьме, я с мамой и братом Толей приехал во Владимир.

Дядя Саша (муж маминой сестры) Комельков, заместитель начальника ГАИ Владимирской области, завел свою «Победу», и на ней поехали к тюрьме.

Ждали около часа. Отец показался в главных дверях улыбающийся, кто-то сзади нес его немудреный багаж узника: вещи, письма за десять лет.

Во всех окнах главного корпуса были видны лица сотрудников.

Мы сели в «Победу», я — впереди, мама, отец, Толя — сзади, и поехали через город к Владимирскому шоссе. По дороге где-то в центре дядя Саша остановил машину, зашел в универмаг и вышел с бывшим начальником Владимирской тюрьмы — Кротом (он работал тогда директором этого универмага). Бывший полковник МВД очень тепло распрощался с отцом.

Мы выехали за город и быстро погнали к Москве.

Отец ехал молча, иногда повторял, глядя на убегающие осенние красоты природы: «Как красиво, как красиво!»

Для него начавшаяся свобода была как второе рождение. Чувствовалось, что он очень взволнован, но это чувство было глубоко запрятано в нем. Мы сделали остановку, въехав в лес. Отец медленно вышел, очень медленно, словно по зыбкой почве, ходил вокруг машины, после камеры лес — диковинная красота!

Через три часа мы были уже в Москве, проехали до ВДНХ, оттуда свернули в Останкино, куда всей семьей, но без отца переехали в феврале 1961 года. По приезде нас ждал торжественный обед, на котором мы выпили шампанского за возвращение отца. После обеда отец ушел в спальню и там лежал до ужина.

Наша жизнь стала радостней, хотя уже стоял вопрос — как быть с пенсией отца, ведь ему был уже 61 год.

Первым нам позвонил и предложил работу в юридическом отделе своего института Семенов Александр Ильич (подполковник милиции, капитан ГБ): отец окончил Военно-юридическую академию в 1953 году. Но находиться на работе полных восемь часов для отца в тогдашнем состоянии было очень трудно: адаптация к простору, отсутствие запретов и т. п. — дело не быстрое.

Было решено заняться переводами с немецкого, польского, украинского, белорусского. И отец принялся за эту творческую работу.

В начале 1970-х он вступил в Комитет литераторов при Союзе писателей СССР: легче было заключать договора на книги, появилась возможность пользоваться поликлиникой Литфонда, а главное — была узаконена его творческая деятельность. Отец с гордостью говорил: «Я литератор».

У отца вышло более 20 переводных книг, несколько «своих» книг в содружестве с Ириной Гуро (Раиса Соболь), с которой мои родители были в дружбе с 1920-х годов. Раиса Соболь была капитаном чекистской разведки, до войны работала в Германии, прошла наши лагеря; когда началась война, была участником партизанского движения. У отца были и другие литературные публикации, которые до 1994 года шли под именем «Анатолий Андреев».

В 1994 году вышла книга в США «Особые задания», где впервые, как выше уже говорилось, появилось настоящее имя, отчество, фамилия отца. Работа отца, мамы и других стала известна всему миру. Переводы этой книги вышли в Англии, Франции, Испании, Германии, Финляндии, Израиле и других странах.

Конечно, об отце, о его жизни и работе мы с братом знали далеко не все. Хотя отец и делился со мной и братом своими воспоминаниями, рассказывая о себе, своей жизни, что называется, «по случаю» или «к слову», я раньше не связывал воедино все его отрывочные рассказы. Я просто чувствовал его всегда близко, рядом со мной, просто знал: вот это — мой отец, и мне этого было достаточно. Цельное, сознательное представление о личности моего отца, уже непосредственно связанное с той эпохой, в которой ему пришлось жить и работать, пришло ко мне гораздо позже, уже в зрелом возрасте. Впервые же, пожалуй, последовательно и подробно отец рассказал о себе на страницах своих книг-воспоминаний.

Моя мама умерла в сентябре 1988 года, и ее прах покоится на кладбище Донского монастыря. После смерти мамы здоровье отца ухудшилось, тем не менее он продолжал усиленно работать над своими воспоминаниями, готовя их к публикации. В них, в частности, отец пишет об отношении к нему «перестроечного» руководства страны:

«Высшее руководство в середине 80-х годов занимало по отношению ко мне двойственную позицию. С одной стороны, считая, что мое дело сфабриковано, меня приглашали в институт имени Ю. Андропова — с лекциями по истории разведки. Я принимал участие в конференции КГБ по изучению истории разведывательных операций в Германии, проводившейся в Ясеневе, штаб-квартире внешней разведки. В 1986 году, в канун встречи Горбачева с президентом Рейганом в Рейкьявике, я направил в КГБ памятную записку, в которой изложил наш опыт обслуживания Ялтинской конференции.

Но, с другой стороны, я все еще не был реабилитирован.

Горбачева между тем интересовало, как готовились и передавались приказы по уничтожению людей и способы их ликвидации. Меня посетил в связи с этим генерал-майор Шадрин, отвечавший в КГБ за выполнение специальных поручений. Я объяснил, что полные отчеты об этом хранятся в архивах ЦК партии, и указал, что лично я подготовил два написанных от руки отчета об операциях в Мехико и Роттердаме, за которые отвечал. Другие отчеты писались от руки высшими должностными лицами, непосредственно занимавшимися этими операциями — Огольцовым, Савченко, Цанавой и Абакумовым, или Молотовым и Вышинским, когда они возглавляли Комитет информации. Для Шадрина было новостью что военная разведка в 1930–1950 годах также ликвидировала агентов-двойников и перебежчиков, этим занималась специальная группа.