Перекресток прошлого: Холод войны - Даниил Витальевич Протасов

К тому моменту, когда немцы осознали, что произошло, было уже поздно. Мои люди заперли все выходы из библиотеки, приперев их мебелью, а фитиль уже почти догорел. В панике они попытались выбить двери, но без толку мы надежно забаррикадировали двери. А воспользоваться гранатами они не могли из-за опасной близости к взрывчатке. И понимая, что жить, осталось всего несколько секунд, они начали жалобно биться в двери и стены, умоляя освободить их, но никто из наших даже не думал им открывать.

А затем раздался оглушительный взрыв.

Он стер практически все помещение библиотеки, вместе с крышей и парой комнат. А вместе с этим стал причиной пожара, что начал стремительно распространяться по всему дому.

Когда мы с моими подопечными открыли запертые двери и решили осмотреть взорванное помещение, дабы забрать все что могло уцелеть при взрыве, мы убедились, что никто из немецких солдат не уцелел.

– Да вы посмотрите только, как тут все разворотило – поразился Гаршин – Что тут вообще могло уцелеть?

И Гаршин был прав, практически весь склад был полностью уничтожен этим взрывом. Все стены и двери бывшей библиотеки были либо уничтожены, и частично охвачены огнем, потолок был снесен до основания и теперь глядя наверх нам открывался вид на окутанное тучами небо, куда поднимались клубы дыма от пожара. От немцев же тоже ничего не осталось кроме разорванной трухи и разбросанных обгоревших тел.

– Вот же срань, здесь целое состояние погорело – с грустью прокомментировал Королев.

– Жаль, что пришлось пойти на такие меры. Но мы бы попросту не успели бы вынести все – печально сказал Бурмистров, косвенно обращаясь ко мне.

– Это лишь вещи Бурмистров. Всего лишь вещи – резонно сказал я.

Отчасти я понимал их грусть, ведь именно в этой старой библиотеки я хранил все запасы провизий, снаряжения, медикаментов, и других вещей, что мы забрали из убежища Марка или же выкупили на собственные средства. Именно здесь располагалось мое основное хранилище, содержимое которого я в дальнейшем отправлял на продажу. Теперь же почти ничего из этого не осталось, и честно говоря, мне на это было все равно.

– Ладно, пора уходить, пока огонь не распространился на весь дом – сказал Гаршин, начиная кашлять от едкого дыма.

– Согласен, здесь больше делать нечего – сказал я, но стоило мне только развернуться, как до меня начали доноситься чьи-то странные бормотания.

Я развернулся, чтобы внимательнее присмотреться к лежащим вокруг трупам и увидел лежащего немецкого командира. Того самого что командовал разведчиками на поле.

Он сильно пострадал при взрыве и выглядел настолько ужасно, что изначально мы приняли его за труп и даже подумать не могли, что с таким увечьями можно выжить. При взрыве, он лишился обеих ног, а также кисти на правой руке, вся его камуфляжная униформа была разодрана в клочья и залита кровью, кожа его была целиком покрыта ожогами, а местами обуглена. Не нужно было быть врачом, чтобы сказать, что он был практически одной ногой в могиле. Но даже несмотря на такие страшные увечья, он по какой-то неведомой причине еще оставался жив.

Он лежал рядом с телами своих погибших подчиненных, и трясся на последнем издыханий. Его взгляд был направлен на черное, дымное небо, а из его рта доносилось тихое бормотание на немецком.

Я осторожно присел возле него, и заметил, как он что-то отчаянно прижимал левой рукой к груди, кажется, это была какая-то книжка:

«Heute leiden Sie immer noch unter der Menge, Sie sind einsam: Heute haben Sie immer noch all Ihren Mut und Ihre Hoffnungen.

Aber eines Tages wirst du die Einsamkeit satt haben, eines Tages wird sich dein Stolz verbiegen und dein Mut wird erschüttert sein. Eines Tages wirst du ausrufen: "Ich bin einsam!"

Eines Tages wirst du nicht mehr von deiner Größe sehen und deine Basis wird zu nahe bei dir sein; Ihr Erhabenes wird Sie sogar wie ein Geist erschrecken. Eines Tages wirst du ausrufen: „Alles ist eine Lüge!»

(Сегодня еще страдаешь ты от множества, но ты одинокий: сегодня еще есть у тебя все твое мужество и твои надежды. Но когда-нибудь ты устанешь от одиночества, когда-нибудь гордость твоя согнется и твое мужество поколеблется. Когда-нибудь ты воскликнешь: «я одинок!». Когда-нибудь ты не увидишь более своей высоты, а твое низменное будет слишком близко к тебе; твое возвышенное будет даже пугать тебя, как призрак. Когда-нибудь ты воскликнешь: «Всё – ложь!») – бормотал он, и лишь на миг он искоса взглянул на меня как будто его изречение предназначалось ко мне.

Буквально на секунду мне удалось ощутить то восхищение и одновременно презрение, что читались в этом его взгляде, прежде чем свет в его глазах потух, и тело его обмякло.

Наклонившись, я отодвинул руку, что он прижимал к груди и снял с нее маленькую книжку в черной, обожжённой обложке, которую он обычно хранил в своем нагрудном кармане. Разумеется, книга была целиком на немецком языке, но, несмотря на это, название книги я сразу узнал.

«Friedrich Nietzsche, Also sprach Zarathustra, Ausgewählte Zitate» (Фридрих Ницше, «Так говорил Заратустра, избранные цитаты») – с ностальгическим вздохом прочитал я, и мельком пролистав ее потрепанные страницы, я захлопнул книгу и положил во внутренний карман пальто.

«Какое интересное совпадение» – подметил я про себя.

– Ну, теперь нам точно пора идти – заключил я, поднимаясь на ноги. И взглянув последний раз на изуродованное, безжизненное тело командира и его подчиненных мы покинули помещение, пока еще оно полностью не сгорело дотла, и двинулись к галерее. Там находился потайной ход, через который мои люди с остатками моих вещей покидали этот дом, пока пожар не охватил все здание. Как я уже говорил из-за узости и ограниченности прохода, в него помещалось не больше двух человек за раз, из-за чего у прохода встала довольно большая очередь, и наше продвижение проходило не так быстро, как хотелось бы.

И тут ко мне подбежал один из моих людей с важным сообщением:

– Исход, у нас новые напасти. Мы сейчас только что увидели, как со стороны озера к нам приближаются еще немцы, и их там гораздо больше.

– Они когда-нибудь закончатся?! – возмущенно выкрикнул Гаршин.

– И что нам с ними делать? – настороженно спросил Бурмистров.

– У нас уже нет, не сил, не ресурсов, чтобы сражаться, так что мой ответ очевиден –