Черные кабинеты. История российской перлюстрации, XVIII — начало XX века - Измозик Владлен Семенович

Каковы же были хотя бы примерные результаты этих титанических усилий по перехвату зловредной литературы? К сожалению, мы не располагаем обобщенными статистическими сведениями по данному вопросу. В документах встречаются лишь отрывочные данные. Как отмечалось в циркуляре от 18 ноября 1903 года, в Новгородской почтово-телеграфной конторе удавалось почти еженедельно задерживать несколько заграничных писем из Австрии, Франции, Швейцарии с газетами «Освобождение», «Искра», «Революционная Россия». Другим конторам предлагалось усилить контроль. В Опочецкой почтовой конторе 9 сентября 1904 года составили акт об обнаружении литографированных листков (литография — техника печати) в тринадцати простых письмах на имена крестьян. В той же конторе 25 января 1905 года был составлен акт о том, что в письме на имя волостного писаря В.И. Орлова оказались 84‐й номер газеты «Искра» и иностранное письмо[1418]. 6 января 1916 года градоначальнику Петрограда доложили об обнаружении шести прокламаций в 52‐м и 66‐м почтовых отделениях[1419].

Иногда изъятие посылки с антиправительственной литературой сопровождалось последующим обыском у адресата и его допросом. Так, по официальной версии, в Лодейнопольской почтово-телеграфной конторе 7 ноября 1907 года при перевесе почтового баула обнаружился излишний вес в 10 фунтов (около 4 килограммов). При вскрытии баула там оказалась посылка без объявленной цены весом 5 фунтов (около 2 килограммов), отправленная неким А. Ивановым из Петрозаводска фельдшеру В.И. Любимцеву в Каргополь. Ящик был якобы обшит очень тонкой и ветхой тканью, которая прорвалась. В посылке оказалось тридцать пять писем политических ссыльных, четырнадцать прокламаций партии эсеров, восемьдесят восемь воззваний Всероссийского союза солдат и матросов к новобранцам, номер эсеровской газеты «Знамя труда». Посылку отправили в Каргополь. Когда В.И. Любимцев 15 ноября явился за ее получением, начальник конторы в присутствии уездного исправника Кускова объявил о необходимости вскрытия посылки, так как она разбилась в пути. Затем был составлен акт о недозволенных вложениях и их конфискации. В тот же день исправник провел у Любимцева обыск. Как сказано в протоколе, в письменном столе у него были найдены в том числе следующие издания: Е.М. Алексеева. Общественные движения в Японии; А.Е. Беляев. Слова верующего (Правильно: Ламенне Ф.Р. Слова верующего: Памфлет / Пер. с фр. СПб.: А.Е. Беляев, 1906. Книга была арестована по постановлению суда); Г. Плеханов. Столетие Великой революции (СПб., 1906); В. Чернов. Пролетариат и трудящееся крестьянство (М., 1906). 2 декабря Любимцев был допрошен. Он заявил, что получение посылки для него неожиданно. Признал, что знаком с А.М. Ивановым — вместе с ним учился в Петрозаводской школе фельдшеров и окончил ее в 1905 году[1420].

Несмотря на подобные случаи, в целом можно сделать вывод, что значительная часть антиправительственной литературы все же доходила до адресатов.

Глава 6

Перлюстрация в лицах

История первая: Александр II и два капитана

В исторической литературе последних лет, особенно массовой, утвердился достаточно прямолинейный взгляд на императора Александра II — как на великого реформатора, направившего Россию на путь перехода от аграрного к раннеиндустриальному обществу, к установлению гласного и независимого суда, созданию реального сельского и городского самоуправления и т. д. При этом нередко забывается, что государь оставался самодержцем со всеми вытекающими отсюда последствиями. В данном очерке я постараюсь показать, как человек с психологией абсолютного монарха в новых условиях реагировал на поступки своих подданных, не укладывающиеся в традиционные представления о нормах их политического поведения.

Капитан первый. История эта началась в апреле 1862 года. Отставной капитан Николай Максимович Жуковский-второй, проживавший в местечке Целиценок Царства Польского, направил в течение нескольких недель письма государю, в Государственный совет, в Синод, в Министерство внутренних дел. Большие тексты содержали малосвязанные отрывки из Священного Писания, различные изречения, стихи. Автор призывал власти предержащие руководствоваться евангельскими заветами и претворять их в жизнь. Император 27 мая повелел «разобрать прилагаемое письмо и доложить… в чем состоит его сущность». Чиновники III Отделения провели экспертизу и сообщили, что «по несвязности изложенных в нем [письме] мыслей, решительно нельзя вывести никакого заключения… и сочинитель сего письма, как надо полагать, страдает расстройством умственных способностей». После доклада 30 мая Александр II распорядился дело «оставить без последствий». К выводу о психической болезни корреспондента пришли и в Государственной канцелярии — 12 июня ее сотрудники отправили начальнику III Отделения письмо, адресованное Жуковским в Государственный совет, и сопроводили это письмо припиской, что оно заключает «в себе бессмысленные стихи и разные изречения, свидетельствующие о ненормальном состоянии рассудка писавшего»[1421].

Казалось, дело можно закрывать окончательно — какой же спрос с психически ненормального человека? Но в 20‐х числах июня 1862 года на Петербургском почтамте службой перлюстрации было перехвачено новое письмо Жуковского — от 14 июня, адресованное «Его Высокоблагородию Василию Степановичу Курочкину, переводчику песен Беранже»[1422]. Письмо было препровождено начальнику III Отделения В.А. Долгорукову. Приведу отрывки из него:

Родной, милый Василий Степанович! Народ не осиротел, война только начинается. Беранже был в авангарде, я в отставке капитан иду с главными силами, а за мною в резерве сам Бог-Спаситель наш любовь, за свободу и равенство, против черта и слуг его, которые, быв слугами, милостью Божьей, назвали себя отцами и Богами, и за все и про все бьют братьев своих, бьют и плакать не велят, т. е. велят молчать. Но… меня не одолеют, потому что силен мой резерв — сам Бог… Да будет мир, дружба, согласие и любовь, потому что с нами Бог. <…> письмо мое представьте лично, или чрез кого из властей царю… Два года вижу и слышу я обиду добрых людей, несчастных братьев наших… кто виноват, что Царство Польское ищет свободы? Ныне читаю я, что и в Петербурге был пожар, что и там, как в царстве Польском, как в неприятельских городах, учреждена власть военная[1423]. Когда же будет конец грабежу и глупости? Дурак, не имея ума, хватается за палку; люди умные и добрые плачут, но не говорят ему, что он глуп. <…> передайте письмо мое Царю, пусть он попросит у Бога ума-разума и бросит палку. Стыдно и грешно ему; он, имея добрую душу, слушает злодеев, а не слушает добрых людей, господ своих, народ, который кормит его. Где же рассудок, любовь и справедливость? <…>

Зачем нам расширение пределов силою, как Царство Польское; не лучше ли нам освободить Царство Польское, а приобрести всю Азию без исключения, в том числе и Ост-Индию и Японию любовью и словом, как приобрели мы Грузию и Приамурский край? Читаю я, что поручик гвардии Обручев за распространение писем поджигателей приговорен на три года в каторжную работу[1424]; завидую ему! <…> я бунтую, а надо мной смеются — я страдаю и смерти прошу[1425].

В ситуации петербургских пожаров и поиска злоумышленников к письму отнеслись весьма серьезно. С подлинника была снята копия, видимо для более внимательного прочтения. Имевшаяся в письме фраза «сам Бог… за мною против врагов любви, свободы и равенства» была в копии отчеркнута сбоку карандашом[1426]. Судя по тексту, гнев императора могли вызвать пассажи о Царстве Польском, об угнетении слабых, совет попросить у Господа «ума-разума». Вообще замечу, что письмо производит двойственное впечатление: явные несообразности соседствуют с высказываниями, свидетельствующими об информированности автора и несомненном наличии у него логики.