Приручить Сатану - Софья Бекас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что показывают эти часы? — спросила Ева, непонимающе нахмурив брови. — Тут нет никаких цифр…
— А ты догадайся сама, — Гораций положил руку на землю, и луковица, которую Ева не успела хорошенько посадить, вдруг выросла в большой цветок белой лилии. — Пора бы уже самой делать какие-то выводы, а то ведь так и правда свихнуться можно… Узнав-то всё в один момент…
— Они отсчитывают время до моей смерти? — голос Евы даже не дрогнул на этих словах. Гораций кивнул.
— Ты смелая, Ева. Уверен, ты встретишь её достойно.
И мистер Бугимен, закрыв глаза со странным выражением блаженства и умиротворения на лице, медленно погрузился куда-то обратно в землю. Ева ещё некоторое время смотрела туда, где пару минут назад были глаза Горация, а затем опустила взгляд на циферблат: единственная стрелка находилась непозволительно близко к чёрному черепу со скрещенными костями под ним и как бы показывала «без пяти минут смерть». Ева почувствовала, как что-то, копившееся в ней на протяжении всех этих лет, рвётся наружу и разрывает её изнутри.
— Господи!!! — вдруг закричала Ева, закрыв лицо руками и больше не сдерживая рыданий. — Да я же сумасшедшая! Разум, где ты берёшь во мне все эти ужасы, ну где?!
— Энни! — Амнезис бросил грабли и едва успел подхватить её на руки.
— Оставьте меня, оставьте!
— Врача, быстрее! — что есть силы крикнул Шут, оттаскивая Еву. К ним уже бежали санитары.
*И.В. Гёте «Фауст»
**М.А. Булгаков «Мастер и Маргарита»
Глава 33. О граффити и китайских драконах
— Ева? Ева!
Ева открыла глаза. В комнате было темно, только маленький рыжий ночник горел справа на прикроватной тумбочке, и в какой-то момент Ева даже подумала, что находится у себя дома.
— Ева, ты как?
На стуле рядом с её кроватью сидел Бесовцев. В полумраке комнаты его лицо практически не было видно, только блестели мутные, болотного цвета глаза и иногда сверкали в свете лампы неровные белые зубы.
— Что… Что ты здесь делаешь?
— Волнуюсь за тебя, конечно, — Бесовцев потянулся рукой к её лицу и потрогал лоб тыльной стороной ладони. — Ты вся горишь… У тебя жар.
— Сколько времени? — спросила Ева хриплым, словно после глубокого сна, голосом.
— Половина двенадцатого.
— Чего? Ночи?
— Само собой разумеется. Скоро полночь.
— Где я? — Ева с трудом приподнялась на локтях, чтобы осмотреть комнату, но Бесовцев уложил её обратно.
— Ты не помнишь?.. — он старался говорить спокойно, но она слышала, как что-то в его голосе будто оборвалось.
— Помню, просто… Всё так похоже на мой дом там… В…
— Где, Ева?
— Ну… Там… Помнишь, ты жил напротив моего дома, там ещё был парк с озером, часовенка, набережная, манеж?
Глаза Бесовцева заблестели, но в полумраке комнаты она не увидела, что это было из-за стоящих в них слёз. Впрочем, ни одна из них так и не скатилась по его худой впалой щеке.
— Я-то помню, Ева. Другой вопрос, помнишь ли ты.
— Бесовцев? — тихо всхлипнув, позвала она. Тот обеспокоенно придвинулся. — Мне страшно… А вдруг я никогда и не выходила из палаты, и вы все мне только снитесь? А вдруг я сошла с ума?..
Бесовцев помолчал.
— Конечно, — наконец сказал он с тяжёлым вздохом. — Ну конечно, ты сошла с ума. Только безумец может дружить и с ангелами, и с демонами одновременно.
— А ты?
— А что я?
— Ты здесь? Ты существуешь?
Бесовцев тихо усмехнулся себе под нос.
— Пока ты этого хочешь. А захочешь отмыться от грехов Ада, словно от грязи — я растворюсь, как дым. Но, знаешь, лучше было бы наконец убраться в комнате, чем игнорировать её существование.
— Да. Несомненно, — Бесовцев наклонился, и лба Евы коснулось что-то мокрое и холодное. — Как там Ранель? Я давно его не видела.
— Всё хорошо, Ева. Он с Марией сейчас в Гурзуфе, завтра должны вернуться в Ялту.
— Гурзуф? Это здорово… Никогда не была в Гурзуфе: наверное, там очень красиво…
— Не меньше, чем здесь. Этот мир вообще очень красив. Ты не замечала?
— Замечала, Бесовцев. И как хорошо море в ночные часы, я тоже знаю. Вода такая размеренная и спокойная… А на рассвете? Это же рай! Во всей вселенной так тихо, что шелест волн оглушает. Можно услышать даже скрип сосен, полёт птицы или шуршание камней на дне… Бесовцев? Бесовцев, ты где?
В комнате никого не было. Ева устало стянула с головы повязку и не глядя положила её куда-то на тумбочку; что-то глухо звякнуло и с тихим шуршанием упало в мягкий ворс ковра. Ева наощупь нашла предмет, поднесла к свету и с удивлением обнаружила, что это были маленькие часы в слегка поцарапанном корпусе на длинной бронзовой цепочке: длинная стрелка в опасной близости от чёрного черепа как бы показывала «без четырёх минут двенадцать».
Ева ни о чём не думала. Она лежала на кровати, сцепив на животе ладони в замок, и отсутствующим взглядом скользила по комнате, словно хотела запечатлеть у себя в памяти эту скромную, аскетичную обстановку если не навсегда, то хотя бы на какое-то время: она скосила глаза на свой маленький побитый чемоданчик, стоящий в правом углу комнаты, затем перевела взгляд на пустой рабочий стол, за которым она никогда ничего не писала, наконец, остановилась глазами на кусте белой розы, когда-то подаренной Бесовцевым, и какая-то мысль вдруг зашевелилась у неё где-то в глубине, пробиваясь на поверхность. «Я должна Саваофу Теодоровичу желание, — вдруг вспомнила Ева, глядя на куст, который в полумраке комнаты казался совсем чёрным. — Я уж и забыла совсем».
За дверью послышалось какое-то странное шуршание, словно кто-то рисовал на стене аэрозольным баллончиком. Сначала Ева не обратила внимание на этот звук, но, когда к нему прибавилось весёлое мурчание какой-то незамысловатой песни себе под нос, она неохотно встала с кровати и выглянула за дверь.
— Бесовцев? Это ты?
В коридоре было пусто, зато рядом с её палатой во всю стену был нарисован большой китайский дракон. Ева отошла к противоположной стене, чтобы осмотреть граффити целиком: это был огромный змей цвета мокрого асфальта, немного отливающий в синеву, с ветвистыми
