Бердяев - Ольга Волкогонова

Пришедший новый 1945 год не принес радости. Произошло еще одно событие, для постороннего человека кажущееся не столь значительным, но очень болезненное для Бердяева: умер кот Мури, появившийся в семье еще котенком. Мури тяжело болел, но перед смертью все же с трудом добрался до лежащей в постели Лидии Юдифовны, чтобы попрощаться. «Страдания Мури перед смертью я пережил, как страдание всей твари… Я очень редко и с трудом плачу, но, когда умер Мури, я горько плакал. И смерть его, такой очаровательной Божьей твари, была для меня переживание смерти вообще, смерти тех, кого любишь. Я требовал для Мури вечной жизни. Требовал для себя вечной жизни с Мури…»[420] Николай Александрович долгое время не мог говорить о коте, представлял его прыгающим себе на колени. Боль этой утраты соединилась с болью за Лидию: он плакал после смерти Мури не только от потери любимца, но и от беспомощности, невозможности помочь жене, от предчувствия ее скорого ухода. Николай Александрович по-прежнему работал, — работа не только оставалась его первой потребностью, но и была чем-то вроде спасательного круга: так было легче переносить навалившиеся несчастья.

Бердяев писал в январе 1945 года Ирине Павловне: «Пишу сейчас в очень тяжелом настроении. Никогда еще не было у нас такого тяжелого периода. И это несмотря на то, что мы освобождены от немецкого рабства и мне не приходится постоянно ждать возможности ареста. Мы уже много испытали в жизни, испытали первые годы революции в России, испытали немецкую оккупацию. Прежде всего Лидия Юдиф[овна] очень серьезно больна уже более шести месяцев. У нее болезнь мускулов горла или нервный паралич. Она с трудом говорит и с трудом глотает пищу. Очень большая слабость. Она лечится разными способами, но пока ничто не помогает. Сестра ее тоже постоянно болеет. Самое трудное, что у нас в доме нет никого моложе 68 лет. Приходит femme de menage, но этого недостаточно при нынешних условиях, когда нужно все время бороться за жизнь. Сейчас мы очень страдаем от холода. Это особенно плохо для Лид[ии] Юд[ифовны], ухудшает болезнь»[421]. Действительно, дров тогда достать было почти невозможно, а в Париже опять стояла холодная зима. По указанию Евгении Юдифовны срубили даже деревья в садике, чтобы протопить хотя бы часть комнат, но это мало помогло: полученные таким образом дрова были сырыми, дымили, да и было их слишком мало. Последняя запись в дневнике Лидии Юдифовны от 29 января 1945 года содержала не только упоминание о том, что Ни закончил очередную книгу, но и о «невыносимом холоде» — «у нас 6° тепла, а на дворе сегодня 10° мороза!»[422].

Надо сказать, что свою болезнь Лидия Юдифовна переносила стоически, несмотря на мучившие ее время от времени боли: она была ревностная католичка, верила в Провидение Божие, в ее сердце прочное место заняли жизнеописания различных святых, перед которыми она преклонялась, — болезнь сделала ее дух и веру даже сильнее. Одно из ее последних стихотворений передает, что она чувствовала в последние свои земные дни:

Уведи меня в страны нездешние,Уведи голубой тропой.Где-то плещут воды вешние,Где-то свет и покой.Упокой мою душу мятежную,Упокой, освети мои дни.Где-то розы цветут белоснежные,И не гаснут огни.

Сохранилась записочка Лидии Юдифовны: «Удивительное состояние я переживаю [в] это время болезни. Я страдаю от болезни и в то же время чувствую себя счастливой»[423]. Бердяев потом вспоминал, что во время болезни она «приблизилась к святости». В мае 1945 года Бердяевых навестил Михаил Коряков (1911–1977) — бывший студент московского Института философии, литературы и истории, ставший офицером Красной армии. Он прошел через войну, немецкий плен, а затем случайно оказался в советском полпредстве в Париже, где и провел 10 месяцев, выполняя различные поручения начальства. В Париже он познакомился с К. Мочульским, не раз бывал в доме Бердяева. Понимая, что по возвращении домой его, как оказавшегося в немецком плену, ждет Колыма, он стал «невозвращенцем», с большим трудом уехал из Парижа в Америку, где выпустил несколько книг. Сохранились его воспоминания о встрече в 1945 году с больной Лидией Юдифовной: «…В камине трещали дрова, озаряя гостиную. В большом кресле сидела прозрачной худобы женщина, в шарфе, покрывавшем голову. То была Лидия Юдифовна Бердяева, с которой я еще не был знаком: в чьих-то воспоминаниях читал, что она красавица, потом слыхал, что давно больна. Она молча протянула мне сухую руку и посмотрела большими, все еще прекрасными глазами… На подлокотниках кресла — до костей иссушенные руки, огромные в глубине черепа глаза. Вдруг она заметалась подбитой птицей, простонала что-то. Бердяев поднял ее и, поддерживая, отвел по коридору в ее комнату… Пришла свояченица Бердяева и сказала, что ее сестра просит меня к ней в комнату. Лидия Юдифовна лежала в кровати, отгороженной ширмой. На прозрачной целлулоидной пленке «вечного блокнота» она быстро и твердо — откуда взялась в ней сила? — написала: «Вы мне очень понравились. Приходите к нам чаще». Михаил Михайлович поцеловал ей руку, а она его в ответ тихонько погладила[424].

Скончалась Лидия Юдифовна в конце сентября 1945 года. «Это было из самых мучительных и вместе с тем внутренне значительных событий моей жизни, — вспоминал Бердяев. — Смерть Лидии не была мучительной, она была духовно просветленной… Я сказал Лидии перед смертью, что она была огромной поддержкой моей жизни. Она мне написала, что будет продолжать быть такой поддержкой»[425]. Бердяев говорил, что смерть наступает для нас не только тогда, когда мы сами умираем, но и тогда уже, когда умирают наши близкие. Мы имеем в жизни опыт смерти, хотя и не окончательный, прощаясь с близкими людьми. Пережил такой опыт и сам Николай Александрович в эти осенние дни.

На похороны Лидии Юдифовны пришло неожиданно большое количество людей. В отличие от Бердяева, жизненный путь которого в силу его взрывного темперамента буквально был усеян обломками старых дружб и привязанностей, у Лидии Юдифовны всегда было много друзей — вторая жена М. Осоргина Рахиль (с которой писатель расстался еще в 1923 году, в Берлине), Лидия Иванова (дочь Вячеслава Иванова), Эли Беленсон, другие. Христианское служение она понимала как помощь окружающим людям, поэтому многим старалась помочь — словом или делом — в трудные моменты их жизни. Ее любили за отзывчивость, готовность прийти на помощь. Поэтому на кладбище Лидию Юдифовну пришли проводить многие, благодарные ей за теплое слово, поддержку.