Извините, но я люблю злодея! - Зозо Кат
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 34. Иллюзия и реальность
Как мне сказали, я пролежала в коме четыре месяца.
Четыре месяца моей жизни ушли в никуда.
За это время моё тело ослабло, кожа стала сухой, неухоженной и морщинистой, а волосы сильно отрасли, покрывая плечи. Но даже так я была жива.
Отчасти…
Первым, кто встретил меня со слезами на глазах, был мой секретарь. Как выяснилось, он всё это время чувствовал вину за произошедшее. Хотя я не винила его. Я вообще мало что помнила с того дня. Я смотрела на него, на врачей и медсестёр, которые бегали вокруг меня, но чувствовала… отстранённость. Словно всё чужое. Абсолютно всё. Даже та женщина, что отражается в зеркале. Я её знаю, но не узнаю.
Но врачи заверили, что это нормальная реакция после пребывания в коме. Многие вообще теряют память, а я даже своих сотрудников узнаю. И всё же ощущение пустоты беспокоило меня.
За время пребывания в коме мышцы немного атрофировались и ослабли. Я, кто в прошлом мог практически весь день провести на ногах в быстром темпе, теперь едва десять метров проходила, как уже уставала. Именно поэтому мне назначили процесс реабилитации. И туда входило всё: начиная от осмотра тела на состояние физического здоровья, заканчивая посещениями психологов, которых я больше всего ненавижу. Их основная задача — вскрыть тебе голову и заглянуть, что там творится. Но лучше бы мне лоботомию сделали.
И всё же я должна признать, что моё состояние нельзя назвать нормальным. Мне нужна помощь, поэтому, выбрав более-менее нормального специалиста, я стала регулярно посещать его занятия. Там и поделилась тем, что успела пережить… вернее… видела во сне, пока лежала в коме.
Я знала, что он мне скажет.
Знала, как объяснить, что я видела.
Знала, на что начнёт акцентировать моё внимание.
Знала… Но всё равно говорила.
В итоге, врачи, как и психологи, лишь объясняли моё состояние с медицинской точки зрения. После аварии мой мозг был повреждён, и, таким образом, он лишь защищался: внушил себе воображаемый мир, где у меня были друзья, родня, работа и любимый человек. Моё собственное сознание создало всё это, намеренно выстраивая удобные условия, где я бы могла развиваться. Всё для меня и моего комфорта. Ведь это всё нереально. Такого не может быть в реальности.
И я, конечно, с этим была согласна. Это нереально. Этого не может быть. Ненаучно, невозможно, безумно! Я соглашалась со всем, что говорили мне врачи. Подстраивалась под их советы, чтобы быстрее пойти на поправку. Улыбалась, когда это требовалось, грустила, когда на это располагала ситуация. Иными словами: становилась такой, какой меня хотели видеть другие. Но так ли это было на самом деле?
Хоть я и понимала, что мой сон длиною в несколько месяцев — иллюзия, я не могла согласиться с тем, что и чувства были ненастоящими. Всё, что я испытывала, было реальнее, чем вся моя жизнь в этом «реальном» мире.
Но я продолжала улыбаться и притворяться, что всё прекрасно. Врачи и на это указывали. Говорили, что какое-то время я не смогу привыкнуть к новым условиям. Буду чувствовать себя некомфортно.
Некомфортно… Какое забавное слово. И это ещё цветочки.
В больнице меня постоянно навещал мой секретарь и не только он. Так же ко мне приходили и мои родственники. Как выяснилось, пока я была в коме, младшая сестрица окончательно переехала ко мне в квартиру под предлогом того, чтобы присматривать за помещением. Она смотрела мне в глаза и уверяла, что прибирается там чуть ли не ежедневно: поливает цветы, везде протирает пыль… И чёрт с ним, что у меня изначально там даже намёка на цветок не было.
Позже я, конечно, выяснила, что сестрица так и не устроилась на работу. Она продолжает находить себе «папиков» для существования. Но поиски всё чаще и чаще заходят в тупик, а деньги нужны постоянно, так что она нашла своеобразный выход. Так как я в коме, а все деньги хранятся в банках, она решила начать продавать мою мебель и технику из дома. При этом будучи абсолютно уверенной, что потом, когда она выгодно выйдет замуж, то всё вернёт с процентами.
При этом у сестрицы возник конфликт с родителями. Пока я работала, как проклятая, и регулярно высылала им деньги, их особо не заботило, как живёт младшая дочь. Вернее, стоило мне поднять эту тему, как сестра сразу плакала, обвиняя меня в безразличии и чёрствости, ведь она «так юна и ищет себя». Но, когда бесплатный банкомат залёг в больницу и доступ к деньгам был закрыт, родители обратились за финансовой помощью ко второй дочери, но та… и так ясно. Даже о себе побеспокоиться не могла, не говоря уже о семье. Вот тут-то у них и открылись глаза. Их милая младшая доченька на самом деле та ещё ветреная особа, которая даже не представляет, что такое «жить самостоятельно».
Именно поэтому, когда всё семейство было у меня в палате, я чувствовала себя странно. Они намерено игнорировали младшую дочь, изредка бросая в её сторону что-то вроде фраз: «бесполезная», «нахлебница», «куртизанка», «глупая» и так далее. Ко мне же относились с бережностью и трепетом. Словно я состояла из хрусталя.
Мама чистила мне яблоки и разрезала их на дольки. Папа часто приносил свой фирменный чай из лесных трав, которые он лично собирал. А я за всем этим наблюдала и… ничего не чувствовала. Улыбалась, благодарила за заботу. И ведь раньше я о подобном мечтала. Мечтала, чтобы меня признали. Мечтала, чтобы мне просто сказали спасибо за труды. Но никто и слова не говорил. Просто потому что это была моя обязанность. И никто не задумывался, что всё в какой-то миг может оборваться.
И всё же теперь мне это было не нужно. Я смотрела на них, слушала ласковые речи, но ничего не чувствовала. Ни радости, ни злости, ни триумфа… Просто пустота. Даже тот факт, что сейчас моя квартира наполовину разорена, словно нахлынули домушники, не столь важен. Продала? Ну и ладно.
За моё лечение платила моя фирма. Буквально до последней копейки. Все процедуры, лекарства, приёмы к платным врачам… всё. Об этом позаботился секретарь. И, по правде сказать, я хотела побыстрее вернуться к работе. Мне
