Настоящая фантастика – 2015 (сборник) - Василий Головачев

Двигаясь по туннелю, он все сильнее ощущал чье-то присутствие. Улавливал звуки на пределе слышимости – однако им явно не хватало ритма дыхания. Наконец до него дошло, что здесь нет никого, кроме него, а услышать нужно себя, не только машинку, но и другие голоса внутри, а если их стерли, то услышать эхо, которое еще блуждает по нейронной сети.

Он остановился, замер… и услышал.

Потом снова двинулся вперед сквозь абсолютный мрак – идеальный полигон его ослепшей памяти. По мере того как Цветков шел, доверившись инстинкту, он обретал уверенность в том, что уже проходил здесь однажды – тоже в темноте, с мешком на голове, так что разницы никакой. Этот подземный коридор был квинтэссенцией поиска и возвращения, черной радугой, переброшенной через пустоту, высосавшую рассудок, к химерам, которые одна за другой сбрасывали ложные личины, превращаясь в породившие их истинные воспоминания.

Впереди разлилось зеленоватое призрачное свечение. Стал виден контур двери в конце туннеля. Источник света имел очертания прямоугольника, который находился на стене справа от двери. Посередине него темнел пятипалый силуэт. Знакомая штука. Цветков задался вопросом, будет ли ультразвуковой сканер озадачен так же, как Хиромант, узревший на его ладони смертный приговор, уже приведенный в исполнение? Он приложил руку к силуэту. Сканер оказался реалистом. Дверь сдвинулась в сторону, открыв доступ в кабину лифта.

Цветков вошел внутрь и повернулся на сто восемьдесят градусов. Увидел исчезающий во мраке коридор своего стертого прошлого. К нему стремительно возвращалась память. Машинка внутри сказала: «Кажется, они решили, в каком качестве ты наиболее полезен». Он и сам уже догадывался. Геннадий криво улыбнулся, оценив партию, сыгранную теми, кто стоял за этим. Тем более что теперь он стал одним из них. Комбинация была простой и изящной. Она перевернула все с ног на голову и тем не менее устранила все проблемы. В том числе, как это ни чудовищно, – проблему его больной дочери. И ему придется смириться с этим. Жить с этим. Умереть. Возродиться благодаря программе отложенной смерти. Подвергнуться очередному стиранию. Или убрать тех, кого он сочтет виновными. Впервые за много лет у него появился такой богатый выбор. Будто после двухнедельного голодания открываешь забитый продуктами холодильник. Слишком богатый выбор, чтобы принимать решение сразу. У него было время как следует подумать над этим – в своем кабинете.

Он нажал кнопку третьего подземного уровня, на котором находилась штаб-квартира «Лазаря». Пока кабина двигалась, он смотрел на свое отражение в тусклом металле панели. Идеально мутное. Только силуэт, вместо лица – пятно, безликое и неузнаваемое. Каким и должно быть лицо настоящей власти. Незримой, безымянной, неуязвимой, самовоспроизводящейся.

Он собирался воспользоваться ею в полной мере. В личных целях, это прежде всего.

Машинка внутри подскажет, что делать. Надо многое успеть.

До следующего стирания.

Олег Кожин

Сфера

Хомяк определенно был дохлым. Крохотный лохматый комок, рвано окрашенный в рыжее с белым, валялся ровно посередине аквариума, здрав кверху скрюченные когтистые лапки. Верхняя губа зверька упала, обнажая длинные желтые зубы, страшные и некрасивые. Предсмертный оскал маленького зловредного грызуна. Оставалась еще небольшая надежда, что если потыкать его какой-нибудь палочкой, он вдруг возьмет да оживет, но… Впрочем, какого черта? Не отрывая взгляда от окоченевшего тельца, где-то глубоко внутри надеясь, что хомяк вот-вот перевернется, зевнет и невозмутимо начнет заниматься своими хомячьими делами, я нащупал органайзер и наугад выудил из него первый попавшийся карандаш. Чувствуя себя живодером, я склонился над аквариумом и осторожно потыкал хомяка острым грифелем. Паршивец, естественно, не ожил, не заверещал и не кинулся прятаться в ворох газетных клочков, с любовью нарезанных Леськой.

– Плохо, – пробормотал я вслух.

В последнее время разговаривать с собой вошло у меня в привычку, отвязаться от которой не получалось. К счастью, пока еще я не вел длинные философские беседы с альтер эго, но довольно часто резюмировал некоторые очевидные выводы. Вот как сейчас, например. Сама по себе смерть грызуна не была трагедией, особенно для меня – человека взрослого, схоронившего за свои тридцать шесть лет четырех крыс, морскую свинку, пару волнистых попугайчиков и самого лучшего в мире пса. Но пятый хомяк за месяц, это, согласитесь, перебор. Слава богу, вчера Зинаида Сергеевна, моя теща и по совместительству Леськина бабушка, забрала внучку к себе на ночь. Еще оставалось время все поправить. Не то чтобы я умел оживлять хомяков… во всяком случае, не больше, чем остальные родители. Однако нельзя отрицать, что за последние тридцать дней я весьма поднаторел в этом вопросе.

С первым, черным пушистым толстяком с живыми и умными глазами, я, надо признать, лопухнулся по полной. С другой стороны, откуда мужику, в одиночку растящему одиннадцатилетнюю дочь, знать такие тонкости? За давностью лет как-то уже и забылось, как меня самого родители оберегали от смерти питомцев. Потому-то я сдуру, честно и искренне, попытался объяснить Леське, что хомячки долго не живут в принципе. Кончилось тем, что на руках у меня оказалась ревущая в голос дочка, а сам я неуверенно мямлил, что «все хомячки попадают в рай», безбожно перевирая цитату из старого английского мультфильма про собак.

Второго питомца, купленного для утешения дочери и скоропостижно скончавшегося через девять дней, мне удалось подменить похожим хомяком, в спешном порядке приобретенным в ближайшем зоомагазине. Вообще-то я был почти уверен, что Леська подмену заметит. У детей, в особенности у девочек, на такие вещи нюх – они ложь за версту чуют. Я даже заранее заготовил небольшое шитое белыми нитками оправдание, которое, при определенной удаче, должно было сойти за правду. Еще одна детская особенность – они верят в то, во что хотят верить. Однако обошлось. Операция прошла успешно. В лучших традициях «сколькитотам» друзей Оушена. Дочка игралась и сюсюкалась с новым любимцем, не подозревая, что он уже не просто новый, а новый-новый. Этот хомяк протянул неделю – и на том спасибо. Следующего хватило только на три дня. И вот, наконец, пятый, практически юбилейный хомяк, сдох через десять дней, когда я практически уверовал в окончание хомячкового мора.

В зоомагазине мы с продавцом поглядывали друг на друга с подозрением. В надежде уличить меня в скармливании маленьких пушистиков питону или еще какой пресмыкающейся гадине, продавец уже несколько раз настойчиво рекомендовал мне белых мышей, по двадцать рублей за штуку. Я же, в свою очередь, с возрастающим интересом смотрел в сторону «Книги жалоб и предложений» – ну не могут хомяки дохнуть с такой завидной регулярностью! Как говорится, один раз – случайность, два – совпадение, а три, извините меня, – закономерность! Пять – это уже конвейер какой-то.