Дитя Всех cвятых. Цикламор - Жан-Франсуа Намьяс

Франсуа обернулся к своему правнуку.

– Ну как, помог тебе Святой Дух во время бдения над оружием?

– Да, монсеньор.

– Могу я узнать, на что он тебя надоумил?

– Я спал.

Франсуа удивленно поднял брови, потом одарил его одной из своих улыбок, которые Анн так любил. Обойдясь без лишних замечаний, Франсуа молвил:

– Следуй за мной!

Франсуа провел Анна в нижний этаж донжона, в голое помещение, украшенное только щитом «пасти и песок» и высеченным прямо в камне девизом и боевым кличем: «Мой лев». Под надписью на полу лежал меч. Франсуа поднял его и протянул своему правнуку. Анн заметил, что лезвие усыпано бурыми пятнами.

– Поскольку ты рыцарь с двумя мечами, я даю тебе второй: это алхимический меч, тот, с которым я осуществил Великое Деяние. Он представляет собой итог долгого человеческого труда. На этом мече моя кровь, на нем много слез и надежды. Употреби его как подобает…

Франсуа запустил руку за свой латный воротник и достал из-под доспехов маленькую золотую шестиконечную звезду.

– У этой драгоценности тоже алхимическое значение. Тебе я ее не передам. Она принадлежит только мне, как и мой титул испанского гранда. Я хотел избавиться от нее, когда ты уехал. Один адепт нашего искусства запретил мне это. Так что я унесу ее с собой в могилу. Прошу тебя проследить за тем, чтобы ее положили в мой гроб.

Анн слушал, подавленный весомостью этих слов, хотя Франсуа говорил просто, без всякой напыщенности. Но внезапное волнение прорвалось в голосе старика, когда он указал пальцем на щит «пасти и песок», висящий на стене.

– Анн, я хочу изменить герб рода Вивре! Я написал об этом гербовому королю [23] Франции. Не этот герб ты будешь носить, когда вернешь свой титул.

– Изменить? Но как?

– Я хочу добавить к основным цветам нашего рода золотой цикламор – твой цикламор! Герб Вивре будет отныне таким: «раскроенное на пасти и песок поле с золотым цикламором».

– Но вы не можете! Ведь в таком случае это больше не будет герб, дарованный Эду де Вивре Людовиком Святым после львиной охоты!

– Верно. Герб будет уже не воинский, не философский, не алхимический, он даже перестанет противостоять гербу черного рыцаря. Он больше не будет значить ничего. Кроме одного: это прекрасное золотое кольцо, столь близкое к совершенству, превратностями твоей жизни привнесено в более древний герб, вышедший из жизни другого человека. Твой новый герб не будет означать больше ничего. Кроме одного: жизнь превыше туманных мечтаний, и надлежит покориться ей.

Анн молчал. Не пытался добавить что-нибудь или возразить. Просто привесил к поясу меч Франсуа – рядом с мечом Эсташа де Куланжа.

И услышал голос своего прадеда, вновь ставший безмятежным и почти ласковым:

– Теперь вернемся к остальным, тебя хотят чествовать. А потом как можно скорее поедем в Куссон. Пора заняться нашей дорогой тенью.

Франсуа и Анн уехали в Куссон через день, в обществе Сабины, Мышонка и Готье д'Ивиньяка. Но если те направились прямо в замок, то прадед с правнуком остановились несколько раньше, в монастыре Ланноэ. У Анна к седлу были приторочены останки Теодоры. «Волчья дама» приближалась к самому концу своего путешествия.

Сама по себе обитель, расположенная в самой лесистой и дикой части сеньории Куссон, в узкой долине, не представляла собой ничего замечательного. Однако Франсуа, вновь увидев ее, не смог скрыть волнения. Столько событий здесь произошло: здесь училась его мать, здесь венчались его родители, да и он сам. И именно в этом же месте у него была назначена встреча с архитектором и витражных дел мастером, которым предстояло возвести церковь на месте погребения Теодоры.

Франсуа обдумывал план будущего храма вместе с Анном. Ему предстояло называться «Нотр-Дам-де-Сен-Лу». Официально он посвящен святому Лупу [24], епископу города Труа, который победоносно противостоял гуннам Аттилы. Но на самом деле эту церковь возведут в память о «волчьей даме», матери Юга, Теодоре. Она положит конец проклятию Куссона.

Архитектор и витражник были уже на месте. Франсуа обратился к первому из них:

– Мне нужно чудо изящества, каменное кружево!

– Все возможно, монсеньор. Это лишь вопрос времени.

– У вас сроку до Пасхи…

И, не обращая внимания на протесты, Франсуа повернулся к витражисту. И вышло так, что этот мастер, самый умелый и известный во всей Бретани, был родом из деревни Куссон. Последнее обстоятельство Франсуа счел поистине чудесным.

– Я предоставляю вам полную свободу в выборе тем для витражных картин, кроме той, что будет за алтарем. Она должна изображать Пресвятую Деву во славе с чертами Теодоры.

– Теодоры!

– Знаете, как она выглядела?

– С детства знаю, как и все здешние. Но…

– Тогда привлеките к работе весь ваш талант. Создайте шедевр. Пусть она кажется живой. А теперь я покажу вам место…

Следуя за Франсуа, они покинули обитель. Далеко идти не пришлось. Пройдя по тропинке, петлявшей меж деревьев, они вскоре наткнулись на хижину, сложенную из нетесаных камней без всякого раствора. Это было убогое убежище от непогоды с дырой в крыше для выхода дыма.

Франсуа спешился.

– Здесь.

Архитектор поморщился:

– Место неудобное.

– Проложите дорогу. Денег получите, сколько потребуется.

Внутри было пусто, только на земляном полу, где когда-то горел очаг, валялось несколько головешек да каких-то ржавых обломков.

– Алтарь должен находиться в месте, которое я помечу крестом. А теперь ступайте: рисуйте, чертите, делайте наброски, наберите рабочих – и чтоб результат получился превосходный!

Оба мастера удалились. Прадед с правнуком остались одни. Анн был заинтригован в высшей степени. Франсуа сказал ему лишь одно: что знает, где надлежит ставить церковь, но ничего больше не добавил.

– В третий раз прихожу я в эту хижину. Она хранит воспоминания, что будут постарше меня: здесь я был зачат – на Сретенье тысяча триста тридцать третьего года, на глазах у шести отрезанных волчьих голов. Почему так случилось? Не знаю. Не так давно на этом самом месте я молил Теодору о прощении. Тут она и должна упокоиться.

Он показал на следы беловатой пыли недалеко от очага.

– И вот здесь ты должен копать…

Анн заранее прихватил с собой лопату и теперь взялся за дело. Он долго трудился под молчаливым взглядом своего прадеда. Наконец, яма стала достаточно глубокой, чтобы вместить останки Теодоры. Молодой человек бережно опустил туда скелет в волчьей шкуре и засыпал землей. Связал из двух веток крест и воткнул в земляной холмик.

Франсуа опустился на колени рядом с ним. Как и прежде, в склепе Вивре, они долго молились за душу усопшей. Наконец, настала пора уходить. В последний раз Анн подумал о своей супруге, и эта мысль, вместо того чтобы остаться в душе, сорвалась с его уст: