Амундсен - Тур Буманн-Ларсен

За два дня до премьеры в Национальном театре поступило сообщение, что «Мод» освободилась от ледового плена у берегов Сибири[155]. К полюсу шхуна капитана Вистинга не пошла, направилась в Ном, исключительно в обеспечение платежеспособности банкрота. Для кредиторов тоже забрезжил свет.

22 августа Руал Амундсен и Ялмар Рисер-Ларсен выезжают в Италию. Возможно, полярник и подумывал подняться на борт инкогнито, но даже при фальшивой бороде и роговых очках трудновато соблюсти анонимность в обществе героя-летчика, да еще такого великана. Итак, они намерены посетить с кратким визитом Вечный город и вовсе не отрицают, что примериваются к дирижаблю. Мысленно оба уже причаливают у северного побережья Аляски. Наконец-то планируют реальное путешествие, которое станет последней великой открывательской экспедицией.

«Благодаря большому интересу Муссолини к нашему замыслу дело с легкостью уладилось, причем на замечательных условиях», — подытоживает Руал Амундсен римские переговоры в позднейшем отчете. Все упростилось, поскольку Бенито Муссолини, вырабатываясь в диктатора, занял и весьма привлекательный пост министра авиации. 1 сентября 1925 года контракт о передаче дирижабля был подписан двумя достойными мужами — долговязым ледовым Наполеоном и невысоким римлянином; все в порядке, все готово для нормального сотрудничества между единомышленниками.

В прекрасном расположении духа полярник и старший лейтенант отправляются в заслуженную поездку по живописным окрестностям Рима. Рисер-Ларсен располагается на заднем сиденье, Амундсен — впереди, рядом с водителем. За рулем в этот солнечный летний день сидит человек, который через девять месяцев поведет над Ледовитым океаном норвежский дирижабль, — Умберто Нобиле. Если не считать отсутствующего Элсуорта, в автомобиле полковника собралось все руководство экспедиции. Здесь, на загородном шоссе, разыгрывается вводный этап будущего трансарктического перелета.

Этим километрам посвящено больше двух страниц автобиографии великого путешественника. Главный момент — высокая скорость на поворотах. Редко когда двум норвежцам, немало повидавшим на своем веку, доводилось так явственно ощущать дыхание смерти, как в поездке на нобилевском «фиате». Полярник посчитал ситуацию не только опасной для жизни, но и чрезвычайно тревожной: «Все его поведение во время этой поездки указывало на крайнюю степень нервозности, эксцентричности и отсутствие уравновешенности».

Лишь полвека спустя шофера привлекли к ответу за то, что он сам полагал «совершенно нормальным» вождением. Девяностолетний конструктор дирижаблей твердит, что водительские права у него с 1910 года и в дорожную аварию он попал один-единственный раз, да и то в тумане. «Амундсен заметил, что я прибавлял скорость, по причине центробежного эффекта, но не обратил внимания, что перед тем я постепенно ее сбрасывал», — деловито аргументирует Нобиле. Даже цель поездки они понимали по-разному: Амундсен хотел попасть в курортное местечко Остия, Нобиле — в приморский Анцио. Полувековые споры, по сути, позволяют сделать один вывод: эти двое, сидя рядом в «фиате», находились в разных вселенных.

После пробной поездки по загородному шоссе перелет не отложили, но вояж, во время которого полковник занимал водительское место, Начальник — пост наблюдателя, а герой-летчик был отправлен на заднее сиденье, во многом предвосхитил особенности будущей экспедиции.

9 сентября в Осло на общем собрании Норвежского общества воздухоплавания оглашают договор с итальянцами. К удовлетворению присутствующих, сообщается, что дирижабль N-1 в экспедиции будет носить самое гордое из всех имен — «Норвегия». Выступает перед собранием старший лейтенант Рисер-Ларсен. Бессмертный полярник неожиданно захворал. Успокаивая публику, он заявляет прессе, «что его болезнь — всего лишь легкое недомогание».

В тот день, когда газеты публикуют новые планы, Руал Амундсен садится за письменный стол и набрасывает короткое письмо Беньямину Футту: «Уважаемый г-н посол! К большому сожалению, вынужден сообщить Вам, что не смогу выполнить нашу договоренность и приехать в Лондон. По причине недомогания (не слишком серьезного свойства) врач рекомендовал мне полный покой, впредь до самого отъезда в Америку в октябре».

По возвращении со Шпицбергена Амундсен принял приглашение посетить Лондон. Норвежская колония хотела воздать почести легендарному соотечественнику, как после Северо-Западного прохода и Южного полюса. Был шанс повторить беспримерное празднество 16 ноября 1912 года в гостинице «Сесил». Именно там, именно тогда он познакомился с прекрасной дамой в красном.

С того памятного дня полярник не упускал случая посетить британскую столицу.

Уже месяц минул с тех пор, как он послал Кисс решающую депешу. За это время он прочитал в Национальном театре свой премьерный доклад и подписал в Риме контракт на дирижабль — на воздушный корабль, который доставит его к конечной цели мечтаний. Обстоятельства изменились. Решение созрело. Прежде именно на Кисс нападали всяческие хвори, стоило полярнику постучать в дверь. Теперь же он сам готов поступиться европейскими почестями, из-за желудочного недомогания. Иными словами, чтобы избежать лондонского повтора. Руал Амундсен вправду распрощался с Кисс Беннетт.

Разумеется, полярнику пришлось взять свой отказ назад. Ни в Англии, ни в иных местах такое не приемлют. Крепкий полярник не рвет контракты на десятки тысяч, не отказывается от докладов, банкетов, встреч с главами государств в целом ряде столиц потому только, что в один октябрьский день чувствует «легкое недомогание».

Хочешь не хочешь, пришлось ехать, вместе с неразлучным заместителем. И вскоре газеты уже сообщали о восторженном приеме в разных городах. Подвиг Руала Амундсена стал одним из немногих свершений, которые могли объединить в общем восторге растревоженную Европу середины 20-х годов. Это была экзистенциальная драма, успокоительно далекая от новых политических структур Старого Света. Среди высокопоставленной публики в Копенгагене сидят и представитель нового Советского государства, и изгнанница — вдовствующая российская императрица. Рассказ о героической борьбе участников перелета и о чудесном воскресении захватывает всех собравшихся.

После доклада в датской столице на шею полярнику надевают лавровый венок. И тотчас, как сообщали газеты, из переполненного зала совершенно спонтанно слышатся возгласы: «"Рисер-Ларсен! Летчика на сцену!" — после чего великан Рисер-Ларсен поднялся на ораторскую трибуну и принял свою долю оваций». Публика, не лишенная интуиции, догадывается, кто был истинным героем этой драмы. Даже с лавровым венком на шее седовласый погонщик собак рисковал оказаться в тени авиатора.