Отец мой шахтер (сборник) - Валерий Залотуха

Но и этим история не кончилась, потому что подобные истории вообще так просто не кончаются. Только успели аржановские доллары по своим домам разнести, как приехала в Аржановку милиция. Да сколько! Человек пятьдесят, а может, и все сто… Столько милиционеров сразу аржановские сроду не видели и перетрухали здорово. Особенно старухи, решившие, видно, что век свой доживать им придется в казенном доме. Они выбегали милиционерам навстречу, кланяясь и каясь, и протягивая мокрые, слипшиеся зеленые деньги. Мужики отдавали улов не сразу и посмеиваясь, но при этом и они были бледны. А Колин крестный и тут отличился. Пока милиция другие дома шмонала, он успел переписать на отдельный листок все номера купюр, а к сему приложил «заявление о добровольной сдаче валютных средств». И когда милиционеры ввалились в его дом и остановились, потрясенно глядя на висящие на протянутых через всю комнату нитках, словно сушеная вобла, доллары, Колин крестный, в трусах и кирзачах, перемазанный чернилами, протягивал им листок и простуженно сипел:

– Здесь приход – восемь тыщ шестьсот двадцать четыре доллара, здесь расход – расхода ноль. У МММ нет проблем!

После того как милиция убралась восвояси, аржановские до самой ночи в себя прийти не могли. Ходили от двора к двору, но почти не разговаривали. Только и скажут: «Да-а…», а в ответ: «Вот тебе и да…» И все.

Боялись, что посадят. Только Колин крестный гоголем ходил, не боялся, и ему завидовали. Успокаивала лишь одна мысль, часто по этому поводу повторяемая вслух: «Всех не посадят». Муторно было от обилия вопросов и от отсутствия ответов на них. Главное – непонятно было, откуда эти доллары в речке взялись? Настоящие они или фальшивые? Милиционеры, те прямо кричали, что доллары фальшивые… Тогда совсем непонятно: откуда столько фальшивых долларов в речке взялось?

Так, с одними вопросами и без единого ответа, заснули аржановские, и снилось им в ту ночь чёрт знает что.

Но утром встали, умом пораскинули, и картина стала проясняться. Доллары, конечно, настоящие. А то согнали бы милицию со всего района, старались бы они так, если бы не настоящие. А про фальшивые говорили, чтобы себе не оставляли. Милиционеры про Павла Петровича все спрашивали: что да как, из чего аржановские сделали вывод, что деньги его. Откуда у него такие деньги – другой вопрос… Про Павла Петровича одни говорили, что он с ума сошел и теперь в желтом доме все про какого-то мужика твердит, а другие – что он сидит в КПЗ, и, странное дело, не спорили между собой – кто прав.

К полудню собрались в магазине. Слово держала Валька-продавщица. Она чуть не плакала от обиды, потому что вчера была в городе с отчетом, домой приехала к вечеру и ничегошеньки не знала.

– Только я домой, Федька твой, Сонь… Мокрый весь, синий прямо, дрожит… И сует мне зеленые эти… Слиплись все… Целая пачка… «Дай бутылку»… Я говорю: где взял? А он говорит: «В речке наловил». Ну и послала я его.

Валька смотрела на тетку Соню, и тетка Соня понимала, что примирение состоялось.

– Да он, чёрт, в Мукомолово от тебя поплыл, – продолжила тетка Соня, радуясь в душе хотя бы этому. – Купил там у Крысихи бутылку самогонки. Всю ночь проблевал потом…

– Да Крысиха – она ж куриный помет добавляет! – заговорили сразу несколько человек, но продавщица Валька не желала про то слушать.

– За сколько? – спросила она и даже через прилавок подалась, приготовилась слушать ответ. – За сколько купил?

– А сколько было у него… За полторы тыщи, что ль, – равнодушно ответила тетка Соня.

– Чего? Чего полторы-то? – спросила Валька полушепотом.

– Ну, чертей этих зеленых.

Валька всплеснула руками и хлопнула себя по бедрам.

– Ну вот и не верь после этого людям! – воскликнула она расстроенно.

И тут вошел в магазин Колин крестный. Вошел так, будто мимо проходил и решил пачку сигарет про запас взять. На него и внимания не обратили. А он помялся, помялся, нашел глазами Соньку и сказал негромко:

– Федька повесился…

Когда тетка Соня вбежала в свой дом, там уже было полно народу. Она вломилась в комнату, где люди стояли плотно, пробилась на середину и увидела сидящего на полу Федьку. Живого. Рядом валялась отрезанная веревка с петлей. Федька ошалело вертел головой, тер шею с поперечным иссиня-черным шрамом и сипло, почти неслышно объяснял:

– Колян ножом – чик, я – шарах… Вся хмель сразу вышла…

У тетки Сони подкосились ноги, она упала рядом и, зарыдав без слез, стала колотить Федьку по голове, плечам, спине безвольной ватной рукой. Федька улыбался, ежась от ударов, и объяснял матери:

– Колян ножом – чик, я – шарах… Веришь, мам, вся хмель сразу вышла…

Рядом стоял на табуретке Коля. Он вцепился в тот злосчастный крюк с привязанным обрезком веревки и, сжав зубы, напрягшись до предела, раскачивал его из стороны в сторону.

Стоящие внизу молча и бесстрастно наблюдали за ним. И тетка Соня подняла глаза, прижимая к груди Федькину головушку и гладя по волосам.

Крюк никак не поддавался. Колино лицо скривилось в гримасе почти истеричной, и он закричал вдруг, потрясая руками:

– Не вешайтесь больше! Без причины не вешайтесь! – Сам испугавшись своего крика, он осекся и прибавил: – Хотя бы… А будет причина, тоже не вешайтесь, потому что нет такой причины…

Он вновь ухватился за крюк, качнул его дважды – бесполезно, и, увидев среди других лиц лицо своего крестного, обратился к нему:

– Не пейте неразведенного спирта. Хотя бы…

Он опустил глаза и встретился взглядом с глазами матери. Тетка Соня смотрела удивленно и непонимающе.

– Не крадите два мешка комбикорма. Оставьте один. Хотя бы… А если его не украдут другие, то он будет – как жертва! И вам зачтется…

В толпе стояла Верка. Коля попытался улыбнуться.

– Не кляните своих стариков. Хотя бы… Ведь они скоро умрут и на том свете не попросят за вас Аллаха…

Коля поднял глаза к потолку, вспомнил что-то и опять закричал:

– Не поднимайте деньги, если они лежат на дороге, и не входите в воду, если они плывут по реке! Это сатана искушает вас! – На Колиных глазах выступили слезы, и он надавил на глаза с силой пальцами и продолжил тихо, почти шепотом, так, что все напряглись, слушая его:

– Не можете молиться – не молитесь… Не можете поститься – не поститесь. Не можете верить Христу – не верьте… Не можете верить Мухаммеду – не верьте… Не можете верить – не надо… Но знайте! Придет сатана! Он приходит всегда, когда люди не верят в Бога. Сатана придет, и вы поверите в него. Вас даже не надо будет заставлять, ведь вы уже готовы в него поверить…

Коля вновь ухватился за крюк и, раскачивая его, стал выкрикивать слова своей молитвы:

– Ашхаду ан ла илаха илла ллаху ва ашхаду анна Мухаммадан абдуху ва расулуху!

Табурет вдруг вывернулся из-под его ног, мгновение он висел, держась за крюк, а в следующее мгновение рухнул вместе с крюком на пол и лежал, не двигаясь.

А вечером того же дня все кончилось. Вот как это было…

Из низин у речки туман заползал в деревню. Коля сидел на лавочке, сжавшись, обняв себя за бока. Его знобило.

В доме пьяно бубнил Федька.

В низине, у речки, в самом тумане, кто-то невидимый разжигал костерок, и Коля неотрывно смотрел на его зыбкий свет.

В доме что-то загремело, упало.

– Сломал! Ах ты, скотина пьяная! – заругалась тетка Соня. – Колька делал-делал, а ты сломал! Ну, глянь, была прялка как новая!

Не отрывая взгляда от костра, Коля поднялся и пошел к нему.

Костер был разведен под кроной огромной ветлы, наполовину погибшей от старости. На отпавшем от нее сучке сидел спиной к Коле человек и подбрасывал в огонь сухие ветки. Костер вырос, пока Коля шел к нему, веселыми языками слизывал туман вблизи. Человек обернулся. Это был неизвестный в черных очках.

– Чего встал, присаживайся, – сказал он и подвинулся, освобождая у огня место.

Коля сел, протянул к огню руки, согреваясь, и улыбнулся.

– Не узнал меня? – спросил неизвестный.

– Нет, – сказал Коля, глядя в огонь.

Неизвестный снял очки, повернул голову.

– Так – профиль, так – анфас. Теперь узнал?

– Товарищ старший лейтенант? – удивленно улыбаясь, спросил Коля.

– Обижаешь – майор. Правда, в отставке… По состоянию здоровья… Зови замполитом по старой памяти… А я тебя, между прочим, тут почти целый месяц пасу. Догадываешься почему?

– Нет.

– Недогадливый ты, гвардии рядовой Николай Иванов. А помнишь 14 октября 1986 года, кишлак Шат-ома в ста двадцати километрах от Кундуза?

– Да.

– Помнишь, как командир роты капитан Алексей Медведев приказал тебе расстрелять трех пленных духов, а ты отказался?

– Помню.

– А дальше что было?

– Вы расстреляли их.

– Правильно. А помнишь, на следующий день, ночью, на марше мы устроили привал в степи, все развели маленькие костерики из сухого спирта, чтобы консервы разогреть, и ты сказал, что сейчас на земле, как на небе, а Леха… гвардии капитан Алексей Медведев спросил тебя: «А ты случаем не поэт?» А ты что ответил?