Изменник - Владимир Герлах

По хамски от нее отвернулся и начал говорить с батюшкой о церкви, о его тяжелых службах и бесконечных свадьбах и крестинах, советовал: «Вы, о. Семен, напрасно сами себя утомляете, соберите их всех сразу в кучу и венчайте. Хорошо и быстро». О. Семен не соглашался: «Согласен, ничего не имею против, но как же я их вокруг аналоя водить буду? ведь спутается такое великое множество женихов и невест. Все наоборот получится. Нет, никак невозможно. Буду и дальше венчать в одиночку, хотя и трудно. Бог труды любит». Вера слушала и сердилась еще больше на всех, а больше всего на своего будущего мужа Ваню, который не умел и не хотел бороться с Галаниным!

Прием как будто удавался на славу. Дядя Прохор сдержал свое обещание и трезвым никто не был, только Вера, девушка скромная и сдержанная и, как ни странно, Галанин. Но тому, наверное, нужно было выпить ведро водки, чтобы напиться! Ваня вышел на двор, чтобы подышать свежим воздухом но обратно не дошел, улегся на кухне, на диване дяди Прохора, чтобы отдохнуть и сразу заснул тяжелым сном, похожим на обморок. Дядя Прохор и тетя Маня, говорили с батюшкой о том, что их больше всего интересовало, о свадьбе своих детей. Столетов рассуждал с Бондаренко о возможностях увеличения производства винного завода, Шурка в углу шепталась со Степаном. Минута казалась подходящей.

Вера и Галанин остались как будто одни во всем мире, сидели друг против друга, и можно было, наконец, объясниться. Вера решительно встала: «Господин комендант, тут мне говорили, что немцы решили конфисковать и уничтожить здесь в городе некоторые книги. Хочу с вами посоветоваться. Вы, как немец должны быть в курсе дела и сказать мне что я должна спрятать и что могу им показать». — «Ну какой я авторитет? Это дело комиссии. Время еще есть, когда она еще соберется». Но Вера настояла на своем и увела его к себе, смотрела как он перебирал ее маленькую библиотеку: «Вот эти произведения Ленина и этого осла Сталина нужно уничтожить, попадетесь — будут неприятности. Этого еврея Маркса тоже. Я удивляюсь, Вера, как вы можете читать такую чепуху. Я как то взялся за его «Капитал» на французском языке, прочел несколько страниц и уснул, скучно!» Посмотрим дальше. А, Лермонтов, какое прекрасное старинное издание, прекрасные стихи. Вот например, послушайте, не знаю поймете ли вы их, ведь это целый потонувший мир. А все-таки какая неумирающая красота:

«Люблю отчизну я, но странною любовью…Не победит ее рассудок мой!Ни слава, купленная кровью!Ни полный гордого доверия покойНи темной старины заветные преданья,Не шевелят во мне отрадного мечтанья!Но я люблю, за что — не знаю сам!»

И так далее и посмотрите как он хорошо кончает:

«Проселочным путем люблю скакать в телеге и, взором медленным пронзая ночи тень, встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге! дрожащие огни печальных деревень!»

«Вы слышите эту музыку слов? Видите этот летний или весенний вечер, темнеющую тень горизонта, бедные избы наших колхозников и эти дрожащие огни? Красиво и грустно!» Он сам подошел к тому вопросу, который ее мучил! Да! он скакал в телеге по району! наслаждался сам вечерним лесом и дрожащими огнями, после того как ее обманул и выгнал на улицу. А потом в колхозах пьянствовал, пьянствовал и развратничал как самый последний подлец. Так ему и сказала: «Вы, Галанин, негодяй и подлец, каких мало». Галанин сел на ее кровать, так же, как сел и потом лег на нее год назад, нахмурившись закурил папиросу: «Вера Кузьминична, вы кажется сегодня напились на радостях, советую вам выпить воды и успокоиться»: — «Я не так пьяна как вы. Я знаю, что я говорю — вы негодяй! вы меня обманули, когда уверяли меня в своей дружбе. Уехали сами в Парики, а, когда увидели меня на улице, заставили Аверьяну ехать в другую улицу. Вы пьянствовали и развратничали с грязными колхозными девками целых восемь дней. Вы меня выгнали со службы, как надоевшую вам прислугу. Вы устроили на работу Варю Головко чтобы потом с ней жить. Как все это низко и грязно. Вы злой и нехороший человек. Вот!»

Задохнулась от волнения и с ненавистью слушала спокойный насмешливый голос: «Ну, Вера Кузьминична, вы мне устраиваете самую настоящую семейную сцену. По какому праву? Мы с вами пока, слава Богу, не женаты. Как будто наоборот, вы выходите замуж за этого Ваню. Не забывайте, что я вам в отцы гожусь и мог бы кажется рассчитывать на ваше уважение. Ну ладно. Видно моя судьба уж такая. Как только я попадаю в вашу уютную спальню и сажусь на вашу кровать, вы меня бьете по физиономии или ругаете последними словами. Делать нечего, отвечу вам по всем пунктам вашего обвинения, хотя и не хочется. Во-первых, я вас на улице не видел и от вас не убегал. Уехал сам, потому что вы заболели. С работы вас снял, по просьбе тети Мани. В районе я работал и в свободное время действительно веселился и пил, и в этом не вижу ничего дурного. Ведь пьют все русские, одни с горя, другие с радости. Допустим, что у меня тоже была радость по случаю приезда вашего жениха. Вы реагировали по девичьи на эту радость — болели. Я по мужски — пил! Насчет разврата с колхозными девушками, считаю ниже своего достоинства оправдываться, скажу прямо — его не было. А если бы и был? Не понимаю, почему это вас так возмущает? Не забудьте, что я, хотя и немолодой человек, но еще далеко не развалина и могу, если захочу пользоваться радостями жизни. А вот относительно вашего предположения, что я собираюсь жить с Варей Головко — это чистейший абсурд. А впрочем, все это мне совершенно безразлично. Мне все равно, что вы обо мне думаете. Советую вам все же думать больше о вашем женихе и оставить меня в покое. Я на вашем месте сейчас сидел бы на кухне и клал бы ему на голову компрессы. Идемте назад. Я хочу пить. Не хотите? Оставайтесь с вашим Марксом, советую, для успокоения прочесть несколько страниц из его Капитала. Он меня всегда усыплял». Ушел, оставив ее одну, вне себя от стыда и унижения. Так как его больше не было, а зло сорвать на ком нибудь нужно было, схватила его фотографию, которую спрятала от него под подушку, и укусила ее в самую середину лица. Стало сразу легче. Осторожно ее разгладила и поставила у Шуркиного дивана, побежала на кухню к Ване приводить его в сознание холодными компрессами на лоб…

Аверьян вошел на кухню, чтобы уточнить обстановку, увидел на диване бледного спящего Ваню, осторожно на цыпочках прошел в угол, выпил из бутылки три хороших глотка и уже собирался поставить ее на место, как вдруг услышал за спиной знакомый голос, который так редко его радовал и так часто мучил: «Аверьян! вы что тут делаете? Почему не уехали домой? Вам видно пить хочется?» Трудно было ответить сразу на три вопроса, выбрал последний, ответил дрожащим голосом: «Да, господин комендант, меня мучает жажда». — «Жажда мучает? Так что же вы мне сразу не сказали? и по углам как вор шарите? Пойдемте со мной, я вас угощу. Я не допущу, чтобы вы тайком пили то, что вам надлежит пить при всех и со всеми». Аверьян чувствовал западню, но подчинился и пошел за Галаниным в столовую, где сидело и шумело большое общество. Против своей воли уселся за стол рядом со своим начальством, против учительницы Веры, взял стакан водки налитый услужливой рукой Галанина, не веря своим ушам слушал: «Вот, Вера Кузьминична, мой знаменитый кучер, неустрашимый вояка, Аверьян, тот, которого мы оба так любим. Я уверен, что вы рады видеть его на месте вашего жениха и пить за его здоровье. Пейте же, Аверьян, утолите вашу жажду и отвечайте мне на мои вопросы». Аверьян выпил залпом свой стакан и с радостью заметил, что Галанин немедленно наполнил снова и готовился отвечать на вопросы, не думая, знал, что думать ему нельзя и что думает за него комендант, а он только исполняет его приказания. Слушал и удивлялся, поневоле стал думать и вспоминать… «Вы, Аверьян, видели Веру Кузьминичну, когда мы уезжали в район? Говорите и не лгите. Почему вы повернули поэтому лошадей и погнали их на винный завод?» Трудно было так сразу вспомнить, но, вдруг голова его прояснилась и он вспомнил все от начала и до конца. Все его обиды и унижения: «от истории с наливкой и до того как девки его без штанов гоняли по сараю». Я испугался, ведь вы же сами приказали взять эту наливку для вашей Веры и Вари Головко, а потом на меня же и накричали. «Мне и самому было обидно, что Вера Кузьминична не пришла, вас обманула, разве я виноват?» Галанину, видно его ответ не понравился: «Я вас не спрашиваю, кому было обидно, мне или вам. Я вас спрашиваю, почему вы, когда увидели Веру, вместо того, чтобы мне сказать об этом, погнали за угол?» Несправедливость была ясная и хотя Аверьян и привык к несправедливостям, на этот раз не вытерпел: «Да я! Вот не встать мне с этого места! Чтоб мне провалиться тут же бесследно. Да как бы я посмел. Разве я не видал, что вы были сам не свой когда узнали, что Вера не придет? Истинный Бог, видал. Видал и даже очень вам сочувствовал. Не видал я ее. Чтоб я сдох! что б я подавился вот этой самой водкой, что я пью. Вы мне сами приказали к Столетову ехать, чтобы с ним вместе горе залить. Господи, такое скажете! За что? Я за вас, господин комендант жизню отдам, а не то что. Нет! Я человек прямой и вам преданный, не обижайте меня такими словами!» — «Ладно… верю. Хотите еще, Аверьян? хотите? Нате и пейте. А скажите, Аверьян, вот что-то плохо помню, напился с вами как свинья. Не помню, где я с девкой спал?» — Этот вопрос был легкий, вспоминать не приходилось, нужно было только немного уточнить: «Как свинья напился. И зачем вы себя обговариваете? Пьяным вас я ни разу не видал, только веселым. Не напиваетесь вы так, как другие, которые на кухнях на диванах валяются, всякие инженеры с девкой спали? да не было этого, не было и совсем напрасно. Помните я вам на Лизу показывал, та что коло вас крутилась и глазищами ела, та сама хотела и меня так просила свести ее с вами, так вы ж не схотели и меня же на смех подняли; и она, сука, меня потом со злости без штанов по сараю гоняла, а напрасно. За нашим комендантом, Вера Кузьминична, все бегали. Но он не такой. Он во какой, он брезгувает!»