Тайны дома Романовых - Вольдемар Балязин

Первое их интимное свидание состоялось в павильоне «Бабигон», расположенном в Петергофе, в трех верстах от Главного дворца, неподалеку от дороги, ведущей в Царское Село. Окруженный кустарниками и цветами, уединенный и тихий, павильон «Бабигон» и стал хранителем их тайны. Вечером 1 июля 1866 года Катю привезла сюда тетя Вава и осталась с нею вместе ночевать. В бельэтаже «Бабигона» было несколько прекрасно меблированных комнат с ванными, туалетами, горячей и холодной водой. Уложив Катю в одной из комнат, Шебеко устроилась в соседней.

Поздним вечером в «Бабигон» пришел Александр…

Впоследствии княгиня Долгорукова говорила, что во время этой встречи она была близка к обмороку и, что совсем уж неожиданно для нее, почти в таком же состоянии трепета и восторга был и ее возлюбленный. Расставаясь с нею, царь сказал: «Я не свободен сейчас, но при первой же возможности я женюсь на тебе, ибо отныне и навеки я перед Богом считаю тебя своею женой. До завтра! Храни и благослови тебя Бог!»

С этого дня свидания в «Бабигоне» проходили чуть ли не ежедневно. А когда наступила осень и пошли затяжные дожди, двор вернулся в Петербург. Но и там Долгорукова не реже, чем через день, продолжала навещать царя. Местом их свиданий стал Зимний дворец. Александр приспособил для встреч с нею кабинет своего покойного отца – Николая I, – расположенный в первом этаже и имеющий отдельный вход прямо с площади. Кабинет был невелик; мебель, картины, портьеры – все в нем оставалось прежним, только теперь сюда никто не входил, и некоторое время никто ничего не подозревал, ибо другой вход в кабинет был потайным и соединялся с апартаментами Александра, расположенными на втором этаже…

Сватовство и обручение цесаревича Александра Александровича

Тем временем цесаревич Александр Александрович решил жениться и остановил свой выбор на Дагмаре, которая вот уже более года безраздельно владела его сердцем. Однако из-за того, что Александр был скромен и очень застенчив, он не говорил Дагмаре о своих чувствах, хотя и догадывался, что бывшая невеста покойного брата, кажется, тоже неравнодушна к нему.

Летом 1866 года новый цесаревич уехал в путешествие по Европе с намерением посетить и Копенгаген, чтобы еще раз проверить свои чувства к Минни, как звали Дагмару в узком семейном кругу Романовых. И когда он увидел ее снова, почувствовал неодолимое желание объясниться с Дагмарой. И все же он не решался сделать последний шаг, не зная, как отнесется к этому датская принцесса. В эти дни он писал отцу: «Я чувствую, что могу, и даже очень, полюбить милую Минни, тем более что она так нам дорога. Дай Бог, чтобы все устроилось, как я желаю. Решительно не знаю, что скажет на все это милая Минни; я не знаю ее чувства ко мне, и это меня очень мучает. Я уверен, что мы можем быть так счастливы вместе. Я молюсь усердно Богу, чтобы Он благословил меня и устроил мое счастье».

Наконец 11 июня он решился сделать предложение, о чем в тот же день писал отцу следующее: «Я уже собирался несколько раз говорить с нею, но все не решался, хотя и были несколько раз вдвоем. Когда мы рассматривали фотографические альбомы вдвоем, мои мысли были совсем не на карточках; я только и думал, как бы приступить с моею просьбою. Наконец я решился и даже не успел всего сказать, что хотел. Минни бросилась ко мне на шею и заплакала. Я, конечно, не мог также удержаться от слез. Я ей сказал, что милый наш Никса много молится за нас, конечно, в эту минуту радуется с нами. Слезы у меня так и текли. Я ее спросил, может ли она любить еще кого-нибудь, кроме милого Никса. Она отвечала мне, что никого, кроме его брата, и мы крепко снова обнялись. Много говорили и вспоминали о Никсе, о последних днях его жизни в Ницце и его кончине. Потом пришли королева, король и братья, все обнимали нас и поздравляли. У всех были слезы на глазах».

17 июня 1866 года цесаревич был помолвлен в Копенгагене, а через три месяца нареченная невеста прибыла в Кронштадт, где ее встретили император, императрица и все члены их семьи. Из Кронштадта все они отправились в Царское Село, а 17 сентября 1866 года, в день Веры, Надежды, Любови и матери их Софьи, который выдался ясным и по-летнему теплым, въехали в Петербург. Весь Невский проспект был заполнен бесконечной вереницей золоченых придворных карет, многочисленной свитой, следовавшей верхом за каретой невесты, в которой рядом с нею сидела и императрица-мать, гвардейскими полками, стоящими шпалерами вдоль проспекта. Дома были украшены цветами, коврами и русскими и датскими флагами.

Возле Казанского собора шествие остановилось, и члены царской фамилии взошли на ступени храма, где их встретил митрополит Исидор и причт, в сверкающем парадном облачении. После молебна молодые поехали в Зимний дворец, и по дороге принцесса непрерывно кланялась на обе стороны, прижимая руки к сердцу.

Толпы народа стояли возле Зимнего дворца, приветствуя невесту цесаревича, и потому Дагмара много раз выходила на балкон, чтобы поклонами благодарить своих новых подданных.

А вечером цесаревич, Дагмара и императрица Мария Александровна снова проехали по главным улицам Петербурга, встречаемые радостными, восторженными кликами.

13 октября состоялся обряд миропомазания и наречения новым именем – принцесса Дагмара стала Великой княжной Марией Федоровной, – а еще через полмесяца был издан Манифест о вступлении в брак Александра Александровича и Марии Федоровны, и в честь их бракосочетания была объявлена амнистия, а с неисправных должников были сложены недоимки и взыскания.

Датской принцессе было непросто занять подобающее ей место в российской императорской семье и при петербургском дворе, но она успешно справилась с этим, вызвав, правда, неудовольствие партии Великого князя Константина Николаевича и откровенную радость их политических противников.

«Цесаревна Мария Федоровна, – писал князь П. В. Долгоруков, – хотя не красавица в полном смысле слова, но женщина необыкновенно приятная лицом, взглядом, обхождением, разговором, женщина очень умная, но властолюбивая и совершенно преданная понятиям ретроградным». Долгоруков объяснял эту реакционность Марии Федоровны полученным ею воспитанием и ее природными корнями. «Отец ее, – продолжал Долгоруков, – Датский король, преисполнен аристократической спеси, ненависти к либерализму и к современным идеям, а мать родом из Гессен-Кассельского рода, который разбогател в XVIII веке, продавая своих подданных в английскую армию: за солдата, который возвращался увечным, платилось столько-то процентов прибавки, а за солдата, убитого или умершего, платилась еще большая прибавка».

Разумеется, Мария Федоровна и при дворе своего свекра опиралась на тех царедворцев, которые были близки ей по духу и взглядам. И первым из них оказался шеф жандармов и начальник Третьего отделения, граф Петр Андреевич Шувалов, а вторым – его двоюродный дядя, гофмаршал двора цесаревича Владимир Яковлевич Скарятин – сын одного из убийц императора Павла.

Второе покушение

16 мая 1867 года император с двумя сыновьями – Александром и Владимиром, и с большой свитой выехал в Париж на Всемирную выставку и 20 мая прибыл в столицу Франции. Их встречал Наполеон III, поселивший высоких гостей в Елисейском дворце, в тех же апартаментах, которые в 1814 и 1815 годах занимал Александр I. Каждый день пребывания императора и великих князей в Париже ознаменовывался пышными и блестящими торжествами и празднествами: обед и бал в Тюильри сменился парадным спектаклем в Опере, а затем последовало и посещение Выставки. Однако официальный протокол не отражал всего многообразия мероприятий, к которым приобщился в Париже Александр II. Не знали об этом и приставленные к царю французские агенты, и даже сам шеф Третьего отделения граф Орлов, сопровождавший царя. А дело было в том, что Александр собрался в Париж не только потому, что ему хотелось увидеть великий город, двор Наполеона III и Всемирную выставку, но и потому, что там по совместной с ним договоренности в это время ждала его Катенька Долгорукова. В первый же день приезда Александр отправился в Комическую оперу, но уехал со спектакля, заявив, что он скучен. Вернувшись в Елисейский дворец, царь около полуночи постучал в двери апартаментов графа Адлерберга и попросил у него немного денег.

– Сколько вам нужно? – спросил удивленный граф.

– Даже не знаю, может быть, сотню тысяч франков?

Адлерберг дал Александру сто тысяч, и, как только царь ушел, министр двора тут же сообщил находившемуся в том же дворце шефу жандармов Шувалову, что Александр ушел, как он сказал, на прогулку и просил его не сопровождать.

Это сообщение не слишком обеспокоило Шувалова, потому что по инструкции за царем в любом случае должны были повсюду следовать русские агенты. Однако время шло, а Александра не было. Он вернулся во дворец только в три часа ночи. А утром агенты доложили, что царь взял наемный фиакр и поехал на улицу Рампар, в дом, где остановились, как выяснили агенты, две знатные дамы-иностранки: одна из них была Китти Долгорукова, вторая – жена ее брата Михаила, до замужества итальянская графиня Вулкане.