Garaf - Олег Верещагин

Уризан покачал головой. Посмотрел в стол. Снова покачал — даже скорей потряс — ею. Вздохнул. И сказал:

— Не любишь её?

— Не люблю, — признался Гарав. — Та, которую я люблю, недостижима.

— Уж не княжна ли? — без насмешки спросил Уризан.

— Эльфийка, — не стал скрывать Гарав, и глаза Уризана сделались почти испуганными.

— Воооон что… Знаешь, как у нас говорят? С эльфом худому человеку встретиться — смерть, а и доброму — радости мало…

— Может, и так, — не стал спорить Гарав. — Мы говорили о твоей дочери.

Уризан помолчал. Гарав видел, что сейчас он считает — и не обижался, и не презирал хозяина «Гнезда кукушки» за это. Ясно было, что мысль о дочери — жене будущего рыцаря и хозяйке своего собственного холла — Уризану нравилась. Гарав почти точно знал ответ… но даже как–то обрадовался, когда услышал:

— Не обессудь, оруженосец… если она сама «нет» скажет — ни с чем уйдёшь. Детьми я торговать не буду… Звать?

— Зови, — сказал Гарав и встал в рост…

…Тазар вспыхнула, как только вошла. И на Гарава после первого быстрого взгляда больше не смотрела. Глядела в пол, и лишь когда отец сказал про «стать женой» — на миг вскинула глаза. И слабо шепнула:

— Да… согласна…

Ну вот и всё, почти с ликованием подумал Гарав. И деловито сказал:

— Тогда я оставляю деньги.

— Деньги пойдут вам, — усмехнулся Уризан. — У нас не платят семье невесты, у нас наоборот — семья даёт приданое… Ты, видно, и впрямь йотеод — это их обычай, платить за невесту muns.

— Почтенный Уризан… — неуверенно продолжил Гарав. — Я бы хотел скорее закончить формальности и отправить Тазар… мою невесту… если это, конечно, не противоречит вашим обычаям, на юг…

— А вот это нельзя, — серьёзно сказал Уризан. — Ты вернёшься, и мы неспеша всё сделаем, позовём всех соседей и исполним все обряды. Да и жена моя в отъезде.

— Тогда пусть деньги всё равно будут у вас, — решительно подытожил Гарав. — И, если я не вернусь — пусть хоть они останутся вам.

— Хорошо, — Уризан убрал кошель. — Но я от души надеюсь вернуть их тебе, оруженосец — вместе с рукой моей дочери…

…Тазар поймала его у выхода из «Гнезда…» Прижалась, уткнулась лицом в коданое жёсткое плечо. И зашептала, глотая слёзы:

— Я знаю… ты не любишь… ты другую… эльфийскую принцессу… но я не в обиде… я только о тебе и думала… я буду тебе самой лучшей женой… ты не люби… ты только будь… даже не рядом… вообще — будь… всё для тебя сделаю… буду не женой… служанкой буду… рабыней…

Гарав мягко отстранил её:

— Ты будешь моей женой, — тихо сказал он и тронул губами висок девчонки, где билась жилка. — И матерью моих детей, и хозяйкой моего дома… и наследницей всего, что я получу. А пока мне пора идти. Прости. Прости…

…На улице всё–таки пошёл дождь. Гарав зашёл в первую попавшуюся лавку — купить белой краски.

Он решил нарисовать на своём щите волчонка. Так захотелось, а запрета тут не было.

* * *

Гонец прискакал в лагерь вечером, когда второй сенешаль собрал совет.

Известия, привезённые им, были недобрыми. Орки, перевалив большим числом холмы Северного Нагорья, вторглись из Рудаура и разорили две деревни. Услышав об этом, находившиеся в шатре командиры начали переговариваться — никто не понимал, как это расценивать; орки могли быть просто бандой… и пришли не из Ангмара… Но Готорн не раздумывал долго:

— Отлично, вот и повод, — с жестоким хладнокровием сказал он. На лице сенешаля не отражалось никаких эмоций. — Выступаем немедленно. Будем идти всю ночь…

…Они на самом деле шли всю ночь — по мокрым дорогам, без огней, но довольно быстро. Дул холодный ветер, Гарав кутался в плащ. Они с Фередиром то и дело скакали вдоль пеших колонн — следить, чтобы никто не отстал и не сбился с темпа. «Шагать, шагать!» — покрикивал Фередир. Гарав ничего не говорил и не кричал, он просто проезжал, глядя на воинов, и они подтягивались.

Первую разорённую деревню Гарав не очень запомнил. А во вторую они вошли уже на рассвете — и он видел сожжённые дома, побитую — совершенно без смысла, только из тупой жестокости — скотину, раскромсанные трупы людей и ряд детских голов на кольях плетня на окраине — голов с вырванными, как видно, ещё при жизни, глазами, с содранными скальпами… Голов было сорок три. Они шли мимо этого плетня, и Гарав считал, благодаря небо, что нет глаз.

С глазами было бы страшнее.

Тела нашли подальше, возле большого кострища — изувеченные, с вырезанными кусками мяса. Во всей деревне живы остались три или четыре почти потерявших человеческий облик женщины, и Готорн приказал кому–то (Гарав не видел в толчее — кому):

— Этих добить. Чтобы не было ублюдков, храни нас Валары… А трупы — захоронить, когда пройдёт вся армия. Вся, понял?

Армия продолжала двигаться, хотя и медленней. А вернушиеся к полудню разведчики–эльфы доложили, что за нагорьем, уже на земле Рудаура, стоит другая армия.

Не меньше восьми тысяч бойцов.

Глава 42-

в которой Гарав видит настоящую войну… и она ему НРАВИТСЯ.

Их было не восемь, а одиннадцать тысяч.

Впереди стояли вастаки — конные лучники, тысячи полторы. За ними — плотный строй холмовиков, тысячи две. А по флангам кишели две толпы орков, и пеших и волчьих всадников, примерно поровну.

А в тылу армии — где виднелись десятка два тяжёлых коников — вилось на мокром ветру над их головами знамя.

Чёрное знамя с белым мечом, похожим на язык пламени. Появление этого знамени на земле Рудаура значило, что Ангмар уже просто не собирается маскироваться.

При виде мокрого поля, словно пришедшего из того сна, Гарава на миг охватил страх. Но — только на миг. Не больше…

…Они пока не строились — предстоял манёвр, который позже в умных книгах назовут «дебуширование». Орками явно командовал не их вожак и даже не какой–нибудь тан холмовиков. Ангмарцы заперли южанам выход из проходов между холмами на равнину. А их собственный тыл и фланги прикрывал лес. Трём сотням тяжёлой и шести сотням средней конницы Готорна попросту было негде развернуться для атаки или охвата врага. Войско в любом случае должно было понести большие потери от стрел ещё при выходе и развёртывании…

— Засыплют стрелами, а потом вперёд бросят волчью кавалерию — и вся наша средняя конница останется без коней, — пробормотал кто–то из офицеров Готорна. — Вон, смотрите…

Всадник — из йотеод — выскочил на равнину. Он проделывал с конём умопомрачительные трюки, крутил, высоко бросал и ловил пику — и не переставал выкликать на поединок любого желающего. Неколько минут казалось, что вызов останется без ответа — даже вастаки не стреляли. Но потом в строю врагов произошло длинное слитное шевеление — и появился морэдайн на сером коне. Он вскинул копьё и молча поскакал навстречу йотеод. Воцарилось полное молчание… всадники сшиблись с размаху — и йотеод полетел наземь, а морэдайн под восторженный вой ангмарцев пришпилил его копьём к земле, даже не дав встать. После этого он опять вскинул копьё — словно пронзая холмы — и рысью вернулся к своим.