Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год - Владимир Броневский

5) Участь Тенедоской крепости и турок, ее осаждавших, зависела от морского сражения. Хотя мы и не опасались, чтобы турецкий флот победил российский, но сомневались, будет ли наш адмирал так счастлив, что скоро турецкий флот сыщет, и будут ли ветры ему благоприятствовать, дабы эскадра наша, разбив неприятельскую, могла немедленно возвратиться для освобождения крепости, которую по невыгодному ее положению и недостатку военных снарядов более двух недель никак удержать было невозможно. В сем расположении духа, когда мысли каждого блуждали в океане неизвестности, один из албанских начальников явился к коменданту и просил у него позволения сделать торжественное гадание для удовлетворения любопытства народа. Комендант дал свое согласие. Албанец со всеми обрядами языческих жрецов, заклал барана, рассмотрел его внутренность, потом, изжарив, разрубил на части, очистил мясо передней лопатки и, рассматривая и обращая ее во все стороны, всплеснув руки, уверительным голосом воскликнул: «Благодарите Бога! Турецкий флот разбит, корабли их возьмет воздух, вода и огонь». Когда спросили его офицеры, где же теперь наш флот? Он отвечал: «В руках у Бога». Это было 20-го числа, сражение кончилось 19-го, и албанец угадал, как нельзя ближе. Пусть читатель теперь сам судит, было ли римское гадание основано на каких вероятностях или подлежало оно слепому случаю.

6) Среди сражения 19-го июня при Афонской горе адмирал приказал капитану корабля «Скорого» Р. П. Шельтингу держаться к его кораблю так близко, чтобы при громе пушек можно было слышать словесные от него приказания, что и было храбрым капитаном в точности исполнено. В начале сражения управлявший парусами лейтенант Куборский, почтенный и храбрый офицер, был тяжело ранен и скоро умер. Лейтенант Денисьевский заступил его место. Сражаясь вдруг с тремя турецкими кораблями и фрегатом на пистолетном выстреле, один из неприятельских кораблей сблизился так, что свой утлегарь положил на корму «Скорого». Один смельчак хотел отрезать наш флаг, но был убит и упал в воду. В толь жарком огне мужественному Денисьевскому оторвало ногу, и тут он обнаружил необыкновенное присутствие духа; стоя на открытом месте, шутливо сказал: «Неверная сила меня подкосила», продолжал распоряжать и не прежде позволил нести себя вниз, как сам капитан принял командование. Истекая кровью и от висевшей на одной жиле ноги чувствуя чрезвычайную боль, Денисьевский приказывал матросу отрезать ее ножом, но сей, поддерживая его ногу, отвечал: «Потерпите немного, ваше благородие, лекарь лучше это сделает». Когда несли его чрез шканцы на кубрик, Денисьевский, заметив мало людей у пушек, сказал им: «Не робейте, ребята! хотя вас и мало, замените потерю храбростью и потрудитесь для русской славы».

7) Боцманмат сего корабля Афанасьев также отличился необыкновенным мужеством и пожертвованием, которое, когда человек стоит на краю гроба, свойственно токмо людям, одаренным духом непоколебимым и сердцем, исполненным благородных чувствований. Афанасьев потерял ногу на марсе, пока его на веревке спустили с мачты, от истечения крови он начал уже терять голос. Когда лекарь приуготовлялся пилить ему ногу, он услышал повторенное имя Денисьевского, подняв голову, слабым голосом сказал лекарю: «Оставьте меня и помогите Матвею Андрониковичу». «Спасибо, брат, – протянув руку, сказал ему Денисьевский, – ты знаешь закон: очередь твоя, я не хочу и не должен пользоваться твоим великодушием». Вот черты, достойные героев, достойные русского сердца.

8) Еще один пример, доказывающий, каким духом оживлены были служители в сие славное сражение. Афанасий Соломинин, боцман сего же корабля «Скорого», был ранен пулей в руку; он хотел вытащить ее зубами, но, не могши, вырезал ее ножом и, завязав платком, остался при своем месте. Рука сильно у него распухла, но он не прежде как после сражения пошел на перевязку и, несмотря на представление лекаря остаться в кубрике и взять покой, боцман явился к своей должности. Будучи старик лет под шестьдесят, он, как молодой и самый расторопный человек, бегал, кричал, заботился, распоряжал и по боцманскому обыкновению бранил и сердился на матросов.

В сражении 16 июня при высадке турецких войск на Тенедос, получил я контузию в правый бок, а после в крепости, управляя артиллерией в цитадели, был тяжело ранен в состав левого плеча пулей навылет. На сгоревшем бриге «Гектор», бывшем под начальством моим, лишился я всего, что у себя имел, так что по снятии первой перевязки нечем было перевязать раны. В сем моем положении комендант, полковник Падейский, приказал перенесть меня в свой дом и поручил доктору Бартоломею Болиако, жителю из Хио, которого искусством и опытностью многие опасно раненные вылечены; я обязан ему жизнью.

В одной со мной комнате помещены были из лучших семейств раненые женщины, в том числе Мария, дочь нашего консула Хальяно. Прекрасная и 17 лет, она была ранена хотя легко, но таким образом, что ее должно было обнажать до половины пояса. Лицо, шея и грудь ее были ушиблены штукатуркой, упавшей с потолка, который разбит был ядрами. Девица сия, страдавшая более от стыда, нежели от боли, привыкла наконец к моему присутствию, почитала долгом помогать доктору при моей перевязке и во все минуты осады не отходила от меня ни на минуту.

Когда наша эскадра, обошед остров Имбро, прибыла к Тенедосу, двоюродный брат мой А. В. Левшин, узнав, что я тяжело ранен, выпросил позволение у капитана и отправился на шлюпке к крепости. Надлежало плыть под перекрестным огнем, под тучей пуль и картечей. Шлюпку пробило ядром, однако ж люди остались без вреда, и посещение брата сколько удивило меня, столько принесло и удовольствия; но, не желая, чтобы он впредь подвергал себя и людей такой опасности, я просил его не приезжать в другой раз. Едва он уехал, бомба разрушила ту половину дома, в которой я лежал. По счастью, ниша, где стояла моя постель, удержала остатки упавшего на него потолка, и между многими ранеными и убитыми один только я остался в доме невредимым.

По освобождении крепости от осады, Козловского полку капитан А. перенес меня из порохового погреба, где я лежал в последние дни осады, на свою квартиру. В один день гренадер, ходивший за мной, внес в комнату мою узел с некоторыми вещами и подал записку следующего содержания: «Услышав, что вы лишились вашего имущества и тяжело ранены, зная притом, что вы не согласитесь принять посылаемые при сем вещи, я лучше желаю, чтобы вы меня не знали, нежели не приняли того, что для вас необходимо, а мне излишне. Не ищите меня, труд ваш будет напрасен, довольно я ваш друг и ничего больше не желаю, как вашего выздоровления…» Теряясь в предположениях и догадках моих, пусть неизвестный благотворитель, читая строки сии, примет мою искреннюю благодарность.