Тайна одноглазой «Джоконды» - Валерий Роньшин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, помню, – сказала я.
– Через царапину в твою кровь попал смертоносный яд. Действует он весьма своеобразно. Сначала у тебя начнут выпадать волосы, потом зубы, затем ногти… Ты слышишь меня, птичка?
Я потрясенно молчала.
– …Отвалятся пальцы, за пальцами – руки, уши, нос и, наконец, голова. Ты развалишься на части, птичка. Понятно?
– Да, – чуть слышно пролепетала я.
У меня прямо ноги от страха подкосились. Я опустилась на мокрый асфальт.
– Но если ты, птичка, выполнишь мою маленькую просьбу, я дам тебе противоядие. Выбирай: моя просьба или немедленное разрушение.
Выбор был невелик.
– Чего вы хотите?
– Пустячок. Ты должна украсть из Эрмитажа полотно Леонардо да Винчи.
– Какое еще полотно?
– «Джоконду», птичка, «Джоконду».
– Вы с ума сошли! – заорала я. – Это же самая знаменитая картина в мире! Да ее охраняют почище, чем американского президента!!
Трубка молчала.
– Эй, вы меня слышите?!
– Слышу, птичка, слышу. Но это твои проблемы. Тебе дан от природы талант суперагента, вот и используй его для похищения картины. Если, конечно, не хочешь развалиться на куски. – Голос противно захихикал. – Через неделю я опять звякну. Надеюсь, к тому времени «Джоконда» уже будет у тебя. И мы совершим взаимовыгодную сделку. Ты мне – «Мону Лизу», я тебе – противоядие. Ясно?!
– Ясно, – вздохнула я.
– И прими дружеский совет на прощание. Не ходи к врачам. Зря время потеряешь. Яд, которым ты отравлена, неизвестен медикам. Спокойной ночи, птичка.
– Постойте! – воскликнула я. – Скажите хотя бы, кто вы? Мужчина или женщина?..
– Я не мужчина и не женщина, – прозвучал странный ответ. – Я – Смерть.
– Кто?!
– СМЕРТЬ!
Пи-пи-пи-пи-пи…
Глава XVII
Палочка-выручалочка
Я продолжала держать трубку возле уха и слушать короткие гудки. Минуту, вторую, третью… Мне было так плохо, словно я поганками объелась. Боже мой! Выходит, теперь я уже не Эмма Мухина, а ходячий труп.
Ой, мамочка!
Вдруг так захотелось очутиться дома, в постели, под двумя одеялами. Накрыться с головой и уснуть. А утром проснуться – а это все лишь дурной сон.
Я опять спустила с плеча куртку и посмотрела на пятно. Ни фига себе, какое огромное. Неужели я обречена? Такая юная, красивая… За свои неполные четырнадцать лет в какие только переделки я не попадала. Но в такую точно нет. Что и говорить, ловкая особа эта Смерть. Вот кто по-настоящему холодный и расчетливый убийца. Куда там до нее замухрышке Муму с его мумуканьем и ножом.
В общем, я не на шутку перепугалась.
А вы бы не перепугались? Представьте, вам среди ночи звонит непонятно кто и на полном серьезе сообщает, что через неделю вы отбросите копыта. Представили?.. То-то же!
Я сидела на асфальте, словно оглушенная. В голове не было ни одной здравой мысли. Ни од-ной! Такая тоскливая тоска на меня навалилась, тоскливее даже, чем похоронный марш Мендельсона.
Гафчик, чувствуя, как мне скверно, тыкался острой мордочкой в мои колени.
– Все, Гафч, – грустно сказала я, – пришел Эмке Мухиной конец.
И тут я вспомнила о своей палочке-выручалочке! О Володьке Воробьеве!.. Кто как не Воробей десятки раз выручал меня из самых запутанных-перепутанных ситуаций!
Вот кто мне нужен! Вот кто мне поможет!
Я быстро набрала номер.
Разбудить Володьку оказалось не так-то легко. Наконец длинные гудки прекратились, и сонный голос произнес:
– Ну чего тебе, Мухина?
– Володька, – обалдела я, – откуда ты узнал, что это я?
– А кто еще может ночью звонить?
– Слушай, Воробей… – начала я.
– Нет, ты сначала послушай, – перебил он. – Гафчик куда-то пропал. Помнишь, когда мы…
– Да никуда он не пропал, – перебила я. – Он со мной в Питере. Володька, тут такое…
– С тобой в Питере? – перебил он. – Мы же вышли из Дансинг-холла, а потом…
– Да погоди ты, – перебила я. – Представляешь…
– Ну как доехала, Мухина? На поезд успела?
– Я про это и хочу рассказать. Представляешь, в поезде на самом деле нашли бомбу.
– Не ври, – засмеялся Воробей.
– Я не вру. Мне сосед по купе сказал.
– Твой сосед большой шутник.
– Был шутник, да сплыл. Его убили.
– Кого убили?
– Немухина.
– Какого еще Немухина?!
– Соседа по купе.
Володька немного помолчал.
– Мухина, ты прикалываешься?
– Да ничего я не прикалываюсь! Я только что из морга! А труп тю-тю! Исчез! Вот это действительно – прикол!
Воробей опять помолчал. А после осторожно спросил:
– Эммочка, ты вообще как себя чувствуешь? С головой все в порядке?
– С головой-то в порядке. А вот на плече черное пятно появилось.
– Какое еще черное пятно?
– Обыкновенное. Из-за которого я через неделю развалюсь на части. Вначале отпадут руки, затем ноги…
– Вот что, Мухина, – строго оборвал меня Володька. – Слушай внимательно и запоминай. Сейчас ты идешь на вокзал, садишься в поезд и едешь в Москву. Перед отъездом звонишь мне и сообщаешь номер поезда и вагона. Я тебя встречу. Врубилась?
Я всхлипнула.
– Не могу я в Москву ехать. Мне надо картину Леонардо да Винчи из Эрмитажа украсть.
Володькин голос стал нежным-пренежным:
– Успокойся, дорогая Эммочка. Хорошо. Не надо тебе ехать в Москву. Я сам в Питер приеду. Ты где остановилась?
– В «Невском Паласе», – ответила я и тут же спохватилась: – Ой, нет. Мне же теперь туда нельзя.
– Почему нельзя?
– Да меня милиция по всему городу разыскивает. И к тому же мой номер в гостинице взорван.
Воробей звучно вздохнул:
– Тогда иди к тете Моте. Помнишь мою тетю Мотю?
– У которой мы останавливались?
– Правильно, Эммочка. Молодец. Я тебе сейчас адресок дам.
– Да я помню.
Но он все равно сказал адрес.
– Тетушку я предупрежу. А ты иди к ней и никуда из квартиры не выходи. Слышишь, Мухина, никуда не выходи. Я скоро приеду. Ты меня поняла, Эмма?! Поняла?!
В этот момент мне под руку подлез Гафчик и громко залаял в трубку:
– Гаф-гаф-гаф!
– Бедная Мухина, – пробормотал Володька.
И связь оборвалась.
Глава XVIII
В гостях у тети Моти
Не знаю, чего уж там Воробей наговорил обо мне своей тете, но когда я ранним утром заявилась к ней домой, она встретила меня с распростертыми объятиями.
– Эммочка, лапочка, как я рада, что ты приехала! – целовала и обнимала меня тетя Мотя. – А это твой песик? Какой миленький!
И она с тем же рвением принялась обнимать и целовать Гафчика. Потом тетя до отвала накормила нас блинчиками с мясом и уложила спать. Не успела моя голова коснуться подушки, как я тут же уснула.
Что мне снилось, лучше не вспоминать.
А разбудил меня шум дождя. Я открыла глаза и сразу увидела… «Джоконду». Картина висела на стене, напротив кровати. Может, я все еще сплю?.. Я больно ущипнула себя за руку. Сон окончательно улетел, и я все поняла.
Дело в том, что Матильда Эрнестовна Конде была три раза замужем. И все три раза за иностранцами. Мужья у нее были заядлыми коллекционерами. Первый муж, японец, собирал шелковые кимоно; второй, немец, – пивные кружки; а третий, француз, коллекционировал картины.
Когда же Матильда Эрнестовна разводилась с мужьями, они дарили ей на память свои коллекции. Поэтому вся квартира тети Моти была буквально забита кимоно, пивными кружками и картинами в резных рамах.
Я закинула руки за голову и, глядя на «Джоконду», начала мысленно перебирать события последних дней. Перебирать, как вы сами понимаете, было что. Ваганьковское кладбище, банда Паштетова, убийство Немухина и так далее, вплоть до звонка странного человека по имени Смерть.
Когда этот человек сообщил по телефону о черном пятне, я дико перепугалась. Но сейчас ко мне вновь возвращалась былая храбрость.
«Пора действовать, Эмка!» – сказала я себе.
С этой бодрой мыслью я вскочила с кровати и отправилась в ванную. Долгий прохладный душ окончательно привел меня в чувство. Я вновь была той неунывающей Эммой Мухиной, которую вы знаете.
Из гостиной доносились голоса. Я пошла туда.
Здесь сидели тетя Мотя и Глеб Борисыч Перепелкин. Глеб Борисыч был тети-Мотиным соседом. Он частенько заходил к ней в гости поиграть в карты и поговорить об искусстве.
Вот и теперь они играли в карты и говорили об искусстве.
– Искусство, – важно вещал Перепелкин, – это попытка создать другую реальность. И еще неизвестно, какая из двух реальностей более реальная…
– Глеб Борисович, вы дурак, – отвечала ему Матильда Эрнестовна, кидая на стол бубнового туза.
– Дурак так дурак, – покорно соглашался Перепелкин, откладывая карты в сторону. – Здравствуйте, Эмма. С приездом. Как там Москва?.. Что новенького в Третьяковской галерее?..
В Третьяковке я была сто лет назад и поэтому понятия не имела, что там новенького.
– Все по-старенькому, – ответила я.
– А у нас в Эрмитаже экспонируется бесценное творение великого Леонардо, – гордо сообщил Перепелкин.
