Неизвестная «Черная книга» - Илья Альтман

Второе массовое убийство было примерно 15 или 16 октября 1941 года[50]. На сей раз убит мой отец, он все время прятался от этих разъяренных зверей, три дня стоял в воде, лежал в ямах и погребах и полуживой уже был подобран комендатурой, его еще заставили обслуживать несколько дней немецкую комендантскую прислугу, а потом был прибит. Сапожник Лизогуб из выгона долго его поддерживал питанием. Я специально к нему сходил и отблагодарил за предсмертные услуги моему отцу. Тогда же была убита жена Янкеля Фрейдл с тремя невинными детками. Рассказывали мне, что Фрейдл, окутанная в белый платок, несет на руках малышку, за руку ведет пятилетнюю девочку, а за подол юбки ее держит восьмилетний Фима. Палач толкает ее в плечо, чтобы быстрее шла, а она говорит: «Ну, я ж иду». И так она с детьми пошла в последний путь. В тот день на машине ехали в парк Янкель Барштман, держа на руках Димку, мальчика Сарры, рядом с ним стоит его жена Шейндл и держит закутанного трехнедельного ребенка – мальчика Сарры, а сама Сарра или, вернее, скелет ее, стоит, прислонившись к ним, и так они поехали на убой. Палач берет трехнедельного малыша, подбрасывает его ногой, наподобие футбольного мяча, и в воздухе расстреливает его. Такие трюки и подобные даже фотографировались немецкими извергами. К яме подводят девятнадцатилетнюю красавицу-девушку, учительницу, дочь Блюдого Ицыка – Ханыс. Солдаты заставляют ее раздеться наголо, распустить ее длинный волос. Сами не могут налюбоваться такой красотой, выводят ее из очереди, предлагают ей одеться и уйти, оставляя ее в живых. «Цурюк!»[51] – кричит немецкий хищник. Она же упорно отказывается, требует немедленной смерти, чтобы успеть занять место рядом с родными, тогда разрывная пуля отбивает ей верхнюю часть черепа, которая вместе с пушистым золотистым длинным волосом летит в воздух и попадает на ветви сосны и долго там висит, пока не была унесена куда-то бурей.

Третье массовое убийство, завершающее, так сказать, было в середине ноября 1941 года[52]. На сей раз были уничтожены восьмидесятитрехлетний любимый всем населением врач Либов с его маленькой дочкой, доктор Френкель с семьей. Вот ведут этого красивого старика Либова, который на своем веку спас тысячи жизней, он бросает по всей дороге записки «спасайте, спасать», но его спасла от немецкого рабства та же разрывная пуля, и мозги этого ученого человека, как и остальных врачей, разлетелись на сучьях сосен и долго там сушились, пока их развеяло ветром. Доктор Либов в ожидании своей очереди, не доходя до ямы, произносит речь на русском и немецком языках. Он сказал: «Я был большевиком и умираю большевиком». Первая пуля, посланная ему в затылок, не попадает в цель, он еще успевает обернуться и говорит: «Ну так что, коль стрелять, так стреляйте прямо».

С населением закончено почти, подбираются остатки, даже горбатая Хума, Янкель Элис с ребенком и муж ее калека, неплохой сельский парень, говорит: «Если убиваете мою любимую жену и ребенка, убейте и меня». И вслед за ними бросается в яму, где его убивают. Двенадцать больших ям я насчитал в парке, но их там еще больше, – которые заглажены землей и снегом, и уже не определить места. Но не только здесь зарыты эти несчастные. Они лежат на территории старо-нового местечка и его окрестностей. Семьдесят восемь человек Нового Чуднова лежат там же, недалеко от центра, на скале лежит Мойше-пампушка, который с криком: «Слушайте, слушайте, у меня десять детей» – выскочил на ходу из машины, удрал до скалы и на бегу был убит. Лежал долго труп Аркы Тутиныкера на тютюновской дороге. Он в 1942 году пал мертвый, заеденный нуждой. Зарыт под Красногуркой убитый лишь осенью 1943 года Мошко-Ханыс, он бродил по полям и был замечен этими хищниками. Сидит в Гвоздяренском лесу над потухшим костром замерзший и заросший, как зверь, Гоендек. Не доходя гуральни[53], на мостике были убиты в конце ноября месяца 1943 года Арон, который возил брагу, его жена и мальчик.

А Рузя Фурман, эта славная девица, Рузя не далась в руки немцам, она в компании с Пупой Баршман в погребе дома Барштмана повесились и долго, долго там висели, пока жильцы дома не заглянули в погреб, там же найден мертвый мальчик, должно быть, Пупы Барштман. Рузю закопали возле дома, среди местечка. Вечный ей покой. Ука Гильштейн со своим прекрасным ребенком долго бродила по полям Янушпольского района и там погибла. А Люся, дочь ее, осталась каким-то чудом жива. Итак, они погибли все, нет больше этих хороших еврейских сапожников и портных [нрзб.], которые по субботам отдыхали в этом самом парке, где лежат они и сейчас.

Я был у могил всех родных, близких и знакомых. В тот день была ужасная вьюга. Я припал к одной из ям, я слушал маму свою, которая шептала: «Киндер майне, киндер майне»[54]. Этому шепоту вторили вечнозеленые сосны, все ниже и ниже наклоняя свои ветви, сосны рассказывали, как на их ветвях долго висели черепа и сушились мозги. Да, не сомневайтесь, в этом случае эти сосны, как живые свидетели, говорят. Несмотря на зимнюю пору, и Тетерев не замерзал почему-то в этом году, в нем еще клокочут потоки крови, которые стекали ручьями с камней парка и не дают ему замерзать. За эти два с половиной года скалы по обеим сторонам Тетерева сильно поднялись и заросли мхом. Уже темнело, когда я быстро продвигался из парка к тому месту, где когда-то было жилье всех этих убитых, но, увы, двести сорок восемь домов убитых немцы совсем разобрали, а теперь представьте себе эту местность, все улицы слились вместе, и трудно мне было установить дом моих родителей, одни груды камней и глины.

Да, мои дорогие все!

Это не легенда про царя Ахашвероша и его министра Амана, я Вам описал краткую быль о злодеяниях и зверствах гитлеровцев в одном только небольшом местечке. Так наводил Гитлер новый порядок в Европе, то есть в нашем Чуднове.

Местные петлюровцы перебили всех евреев

В местечке Медведин Киевской области

[56]

Уважаемый т. Эренбург!

Я слышал, Вы пишете книгу об убийстве евреев во время оккупации немцами нашей территории. Я хотел бы Вам сообщить об одном факте избиения евреев, о котором мне написал отец. В одном маленьком местечке Медведине Киевской обл. (в 35 км от Корсунь-Шевченковского) осталось несколько еврейских семейств. За несколько дней до прихода немцев местные петлюровцы[57] перебили всех евреев до одного, предварительно невероятно поиздевавшись над ними и разграбив, конечно, все их имущество. Когда немцы пришли и узнали об этом, они главарей избиения… расстреляли (очевидно, за то, что они осмелились сделать это «неорганизованно», и за то, что они забрали себе все, а не оставили им), а остальные удрали. Я боюсь, что вот эти бандиты, которые вынуждены были неожиданно для самих себя удрать от немцев, которых они, вероятно, ожидали и встречали с радостью, теперь будут считаться борцами за родину. Петлюровцы Медведина имеют солидный стаж избиения евреев. В 1918 году там был чуть ли не первый погром на Украине, в 1920 году там было восстание против советской власти, и тогда там убили мою сестру, случайно приехавшую туда в гости.

Было бы неплохо о вышеизложенном факте сообщить куда следует.

Простите, если отвлек Вас от Вашей работы, но хотелось поделиться с человеком, который принимает близко к сердцу человеческое горе, а Вас я считаю таким человеком.

Всего хорошего. Желаю много здоровья и сил.

В местечке Пятигоры Киевской области

Воспоминания Раисы Зеленковой

[58]

Погода была солнечная. Я, как и каждый день, сижу за работой и сортирую книги по алфавиту в библиотеке. Вдруг слышу испуганный голос молодого читателя, Вани Клебанского: «Ты ничего не знаешь? Бомбят Киев! Всем нужно явиться на митинг!» Его слова были сказаны дрожащим, испуганным голосом. Как-то не верилось, я все же решила закрыть библиотеку. Через десять минут я очутилась на Загребенке, где происходил митинг. После митинга молодежь пошла в клуб. Это было последнее наше гулянье; по вечерам было уже запрещено ходить. Через недельку началась эвакуация других районов области. Днем и ночью двигались сотни, тысячи людей, и все успокаивали нас, что фронт от нас еще очень далеко. Я решила обратиться к директору совхоза, чтобы он обеспечил выезд. Директор оказал нам всем помощь. Я, как и остальные семьи, получила пару быков. К этим быкам были прикреплены еще десять душ. Мы начали готовиться к отъезду. У меня были четыре метра мануфактуры, я продала их и стала собираться в дорогу. Каждому хотелось забрать необходимое. С нами, взрослыми, были и маленькие дети. А это значило, что быками вообще нечего пытаться вырваться в такую даль. Мой отец совсем отказался от поездки.