Звездный десант (сборник) - Роберт Хайнлайн

– Па-а-адъ-ем! Вых-ходи стр-роиться! Жи-ва!

Крик сопровождался аккомпанементом инструкторских стеков, щелкающих пониже спины. Мы начали зарядку. Я чувствовал себя трупом хладным и не представлял, как смогу дотянуться до носков ботинок. Однако хоть со скрипом, но дотянулся, а на обратном пути почувствовал себя совсем разбитым. Сержант Зим, как обычно, был бодр и подтянут. Кажется, этот мерзавец даже умудрился побриться.

Солнце приятно согревало спины. Зим приказал запевать. Вначале – старые солдатские, «Le regiment de Sambre et Meuse», «Caissons» и «Пирамиды Монтесумы», а потом нашу «Польку полевую», которая кого угодно заставит пуститься рысью. Зиму еще в раннем детстве все уши медведь оттоптал – разве что мощный голосище остался, но Брекинридж уверенно вел мелодию, и даже Зимовы вопли не могли его сбить. На время мы преисполнились самоуверенности и распушили хвосты.

Однако через пятьдесят миль самоуверенности как не бывало. Ночь показалась мне длинной – а день вообще тянулся без конца. И Зим еще отчехвостил нас за «постные морды» и за то, что некоторые не успели – за девять минут от прихода в лагерь до поверки! – побриться.

Многие ребята решили в тот вечер уволиться, и сам я подумывал о том же. Однако не уволился – а все потому, что дурацкие шевроны рекрут-капрала все еще красовались на моем рукаве.

И в ту же ночь нам устроили двухчасовую учебную тревогу.

Все же в самом скором времени я вспоминал о ночевке в груде товарищей как о доме родном, уютном и теплом. Ровно через двенадцать недель после памятного марш-броска меня, почти голым, забросили в дикие канадские скалы и предоставили продираться через них сорок миль. Я справился – и проклинал армию на каждом дюйме моего пути.

Но на финише я даже не был слишком плох. Пара кроликов оказалась менее проворной, чем я, и я был не так уж голоден. Более того – даже одет, меня покрывал толстый слой кроличьего жира, пыли и грязи, а из шкурок вышли мокасины – самим кроликам шкурки были уже без надобности. Диву даешься, что можно при желании сделать обычным обломком камня! Да, похоже, наши пещерные предки не были такими уж тормозами!

Другие ребята тоже справились с этим переходом – те, кто решил попробовать и не уволился загодя. Только двое, пытаясь одолеть горы, погибли. Тогда мы вернулись назад и искали их тринадцать дней, ведомые специальными поисковыми вертолетами и инструкторами в командирских скафандрах, руководившими поисками и проверявшими все слухи. Мобильная Пехота не бросает своих, пока есть хоть какая-то надежда.

Их похоронили со всеми почестями, под оркестр, игравший «Это – наша земля», и присвоив им – посмертно – звания рядовых первого класса. Из наших салажат они первыми достигли таких высот.

Бойцу не обязательно оставаться в живых – смерть входит в его профессию, – но зато тому, как ты умрешь, значение придается громадное. Это просто обязывало подтянуться, держать хвост пистолетом и стараться изо всех сил.

Одним из двух погибших был Брекинридж. Второго – австралийца – я не знал. Впрочем, на учениях гибли и до них, и уж тем более вряд ли они были последними.

Глава 5

Ты рожден, как негодяй,И помрешь, как негодяй!Здесь порядочным не место…Левый борт – ОГОНЬ!Прочь, от пушки эту вошь!Бросить за борт эту вошь!Он же крив на оба глаза!Правый борт – ОГОНЬ!

Но все это случилось уже после того, как мы покинули лагерь Кюри, а до отъезда еще много всякого было. Была боевая подготовка – в основном боевой строй, упражнения и маневры с применением чего угодно – от голых рук вплоть до имитации ядерного оружия. Никогда не думал, что на свете есть столько способов убивать. Вначале нас учили не путаться в собственных руках и ногах – кто считает, что это не оружие, тот не видал сержанта Зима и капитана Френкеля, нашего батальонного, демонстрировавших нам саватту, или хотя бы малыша Сюдзуми, который мог уложить любого из нас с неизменной белозубой улыбкой. Зим даже назначил его инструктором по рукопашному бою, и мы должны были подчиняться его приказам – только обращаться к нему «сэр» не полагалось.

По мере того как ряды наши редели, Зим все меньше занимался со всеми вместе – разве что на смотрах, и все больше времени уделял индивидуальным тренировкам, дополняя капрал-инструкторов. Он мог вмиг уложить человека чем угодно, но особенно любил ножи. Свой он выточил и сбалансировал собственноручно, хотя стандартные были тоже очень ничего. В качестве персонального учителя Зим делался помягче – даже его обычное отвращение к нам сменялось некоторой терпимостью. По крайней мере, он терпеливо сносил дурацкие вопросы.

Однажды, во время двухминутного перерыва, следовавшего после каждой тренировки, один из наших – парень по имени Тед Хендрик – спросил:

– Сержант… Я вот думаю. Это, конечно, интересно – с ножами… Но зачем нас этому обучают? Разве нам пригодится?

– Как же, – ответил Зим, – а если у тебя, кроме ножа, и нет ничего? А представь, что и ножа-то нет? Что тогда делать будешь? Прочтешь молитву да помрешь? Или все же осилишь эту премудрость и заставишь сдохнуть врага? Ты пойми, салажонок, это – ЖИЗНЬ, а не шашки-пешки, где всегда можно сдаться, раз уж не осталось надежды.

– Но, сэр, я только вот что хочу сказать. Допустим, вы совсем не вооружены. Или у вас эта вот царапалка. А у того, кто против вас, есть любое оружие, самое опасное! Ведь как бы вы ни старались – что тут поделаешь? Ничего…

Ответил Зим очень мягко:

– Нет, салажонок, не верно. Нет такой вещи, как «опасное оружие»!

– А… Сэр?

– Не бывает на свете опасного оружия – бывают только опасные люди. И мы постараемся сделать вас такими – для врага. Опасными даже без ножа. И только с одной рукой или ногой – пока живы! Если не понимаешь, что я хочу сказать, почитай хотя бы «Горация на мосту» или «Смерть Ричарда Храброго», обе книжки есть в библиотеке лагеря. А теперь взять хотя бы твой пример. Представь, что я – это ты и у меня только нож. А вон та мишень сзади, по которой ты давеча промазал, номер три – часовой, вооруженный всем, чем можно, кроме водородной бомбы. И ты должен его сделать – тихонько, враз, так, чтобы даже пикнуть не успел.

Зим чуть повернулся – банк! – и нож, которого у него перед тем и в руках-то не было, уже торчал в самом центре мишени номер три.

– Видал? С двумя ножами еще лучше. Но сделать его ты все равно должен был – хоть голыми руками.

– А-а…

– Что-то неясно? Колись. Я на то здесь и поставлен, чтобы на твои вопросы отвечать.

– А, да, сэр. Вы сказали, у часового нет водородной бомбы. Но у них ведь есть водородные бомбы, вот в чем дело! По крайней мере, у наших часовых они есть. И у часовых с той стороны наверняка тоже – я ведь не имею в виду собственных часовых… В общем, у воюющих сторон.

– Ага, понятно.

– Это… Видите ли, сэр… Если мы можем использовать водородную бомбу – ведь вы сами говорили: это не игрушки – это жизнь, это война, и не следует валять дурака, то не глупо ли ползать по лопухам и ножиками бросаться? Так ведь и убить потом могут, и даже можно войну проиграть… Ведь если у вас есть настоящее оружие, разве его недостаточно для победы? Какой смысл рисковать жизнью, пользуясь тем, что давно устарело, если один-единственный профессор может сделать куда больше, просто нажав кнопку?

Зим ответил не сразу – такие задержки были вовсе не в его обычае. Затем он мягко сказал:

– Хендрик, а ты часом не ошибся, когда пошел в пехоту? Ты же знаешь, никто тебя здесь не держит.

Хендрик не ответил. Зим приказал:

– Выкладывай!

– Да не то чтобы я хотел уволиться, сэр… Я хочу дослужить срок.

– Вижу. Ладно, вопрос твой не в компетенции сержанта… и даже не из тех, что ты вправе мне задавать. Предполагается, что ты должен знать ответ еще до поступления на службу. А может, и знаешь. Тебя в школе учили Истории и Философии Морали?

– А? Конечно… Так точно, сэр!

– Тогда ты уже слышал ответ. Но я – специально для тебя – не для протокола – скажу, что сам думаю на этот счет. Если бы ты хотел преподать урок малышу – стал бы ему рубить голову?

– Зачем же… Никак нет, сэр!

– Конечно, нет. Ты отшлепал бы его. Значит, бывают обстоятельства, при которых просто глупо бросать на города противника водородные бомбы – все равно что наказывать малыша с помощью топора. Война – это не просто насилие и убийства, грубые и простые. Война – это управляемое насилие, имеющее определенную цель, целенаправленное насилие. Цель любой войны – подкрепить решения правительства силой. И нужно не просто убивать противника ради того, чтобы убить. Суть в том, чтобы заставить его делать то, что требуется нам. Не убийство… а управляемое и целенаправленное давление. Но ставить цели – вовсе не наше с тобой дело! Солдат не имеет права решать, где, когда, как и зачем ему драться. Это забота чиновников и генералов. Чиновники решают, для чего и в какой мере, говорят об этом генералам, а генералы прикидывают и говорят нам, где, когда и как. Мы осуществляем давление, другие, так сказать, умудренные опытом, осуществляют управление. Каждому – свое. И это – все, что я могу тебе ответить. Если ты этим не удовлетворился, я разрешаю тебе спросить то же самое у командира полка. Если уж он тебя не убедит, езжай домой и переодевайся в штатское! Потому что в этом случае солдата из тебя не выйдет, как ни крутись.