Искусство речи на суде - Петр Пороховщихов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нужны образы, нужны картины: пусть оратор rem dicendo subjiciet oculis *(37) (Cic., Orator., XL).
P. Гаррис говорит то же, что писали Аристотель и Цицерон. "Впечатление, сохраняющееся в представлении слушателей после настоящей ораторской речи, есть ряд образов. Люди не столько слушают большую речь, сколько видят и чувствуют ее. Вследствие этого слова, не вызывающие образов, утомляют их. Ребенок, перелистывающий книгу без картинок,– это совершенно то же, что слушатель перед человеком, способным только к словоизвержению".
Скажите присяжным: честь женщины должна быть охраняема законом независимо от ее общественного положения. Будут ли вас слушать профессора или ремесленники – все равно; эти слова не произведут на них никакого впечатления: одни совсем не поймут, другие пропустят их мимо ушей. Скажите, как сказал опытный обвинитель: во всякой среде, в деревне и в городе, под шелком и бархатом или под дерюгою, честь женщины должна быть неприкосновенна,– и присяжные не только поймут, но и почувствуют и запомнят вашу мысль.
Речь, украшенная образами, несравненно выразительнее простой.
Образная речь и несравненно короче. Попытайтесь передать без образа все то, что заключается в словах:
О, мощный властелин судьбы!
Не тик ли ты над самой бездной
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы? *(38)
Те, кто слышали, пусть вспомнят заключительные слова одной речи Жуковского: "Подсудимый был полтора года в одиночной камере. Знаете ли вы, господа присяжные заседатели, что такое одиночное заключение? Это – три шага в длину, два шага в ширину и… ни клочка неба!" Я не знаю стихотворения, которое с такою ясностью передавало бы пытку заточения.
Чтобы говорить наглядно, то есть так, чтобы слушателям казалось, что они видят то, о чем им рассказывает говорящий, надо изображать предметы в действии. Это правило Аристотеля.
Он приводит стихи из "Илиады":
"Копья торчали по земле, все еще требуя добычи."
"Волны бегут, вздымаясь пенистыми гребнями;
одни впереди,
за ними другие".
Сравните с этим:
В уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток,
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток *(39) ;
или:
Уж побледнел закат румяный
Над усыпленною землей;
Дымятся синие туманы
И всходит месяц золотой *(40) ;
или:
И тополи, стеснившись в ряд,
Качая тихо головою,
Как судьи, шепчут меж собою… *(41)
Припомните приведенное выше описание пожара у Андреевского.
Переносное выражение, риторическая фигура дают возможность усилить не только содержание мысли, но и внешнее ее выражение голосом, мимикой, жестом.
Виктор Гюго обращается к французским солдатам с восклицанием:
Et vous ne verrez pas se dorer dans la gloire
La criniеre de vos chevauxl – *(42)
"И лучи славы не озолотят гриву ваших коней". Это значит: вы не заслужите славы; это совершенно та же мысль. Но эти слова трудно произнести с выразительностью, а те почти бессознательно сопровождаются повышением голоса и жестом; при слове gloire вы невольно откинете назад голову и раздвинете плечи.
Я не буду перечислять те разнообразные риторические фигуры, о которых говорит Цицерон в Риторике ad Herennium; остановлюсь лишь на некоторых, чтобы показать, что эти цветы суть не роскошь, а необходимое в судебном красноречии.
Метафоры и сравнения
Известно, что все мы по привычке говорим метафорами, не замечая этого. Они так понятны для окружающих и так оживляют разговор, что мы всегда охотно слышим их в чужих речах. Аристотель говорит: в прозе хороши только самые точные или самые простые слова или метафоры.
Не следует скупиться на метафоры. Я готов сказать: чем больше их, тем лучше; но надо употреблять или настолько привычные для всех, что они уже стали незаметными, как например: рассудок говорит, закон требует, давление нужды, строгость наказания, и т. п.– или новые, своеобразные, неожиданные. Не говорите: преступление совершено под покровом ночи; цепь улик сковала подсудимого; он должен преклониться перед мечом правосудия. Уши вянут от таких речей. А удачная метафора вызывает восторг у слушателей.
Всякий писака сравнивает неудачу после успеха с меркнущей звездой. Андреевский сказал: с весны настоящего года звезда г. Лютостанского *(43) начала меркнуть и чадить… Чувствуя старость, Цицерон однажды выразился, что его речь начинает седеть. Ищите таких метафор.
Сравнение, как и метафора, есть обычное украшение живой и письменной речи. Его основное назначение заключается в том, чтобы обратить внимание слушателей на какую-нибудь одну или несколько особенностей упоминаемого предмета; чем больше различия в предметах сравнения, тем неожиданнее черты сходства, тем лучше сравнение; поэтому не следует сравнивать однородные вещи. Такое сравнение ничего не прибавляет к основной мысли; оно нередко уменьшает впечатление. Вспомните:
И день настал. Встает с одра
Мазепа, сей страдалец хилый,
Сей труп живой, еще вчера
Стонавший слабо над могилой *(44) .
Теперь он мощный враг Петра.
Теперь он, бодрый, пред полками
Сверкает гордыми очами
И саблей машет…
Образ яркий и увлекательный. Следует сравнение:
Согбенный тяжко жизнью старой,
Так оный хитрый кардинал,
Венчавшись римскою тиарой,
И прям, и здрав, и молод стал.
Это не есть художественное сравнение; это – историческая справка, ничего не усиливающая и не поясняющая, напротив того,– ослабляющая впечатление.
Конечно, главным мерилом и здесь должно быть чувство изящного, и общие правила не писаны для гения. Царские похороны в Англии и триумфальный въезд победителя в древний Рим суть виды одного родового понятия – процессии; поэтому теоретически одно не годится для сравнения с другим. Тем не менее у Шекспира, на похоронах Генриха V, герцог Глостер говорит: "Умер Генрих, и не встанет никогда; мы, лучшие люди королевства, идем за его гробом и своей пышностью славим торжество смерти, как пленники, прикованные к колеснице победителя" *(45) .
Какая роскошь!
Вот заключительные слова Н. И. Холевы по делу Максименко и Резникова: "Господа! Один римский император, подписывая смертный приговор, воскликнул: как я несчастлив, что умею писать! Я уверен, что старшина ваш скажет иное; он скажет: как счастлив я, что умею писать!"
Сопоставьте это со стихами Шекспира. В обоих случаях один недостаток – большое внешнее сходство. Но в первом случае недостаток исчезает: сходство образов усиливает контраст мысли; во втором – к сходству внешнего действия присоединяется тождество его внутреннего значения, и, кроме того, самый предмет сравнения выбран неудачно: присяжные заседатели в Ростове-на-Дону в наши дни и римский цезарь в первый век христианства. Воображение недоумевает: не то – цезарь в нашей совещательной комнате, не то – старшина присяжных в императорской тоге.
Чтобы не остаться незамеченным, чтобы быть интересным, сравнение, как метафора, должно быть неожиданным, новым; Спасович, как я уже упоминал, говорит про Емельянова, обвиняемого в убийстве жены, про живого человека, что он – как дерево, как лед. Но, конечно, при известном различии сравниваемого черты, в коих проявляется сходство, должны существовать на самом деле и быть характерными для обоих предметов.
Нельзя сказать, чтобы наши молодые ораторы соблюдали эти элементарные правила; иногда кажется, что вся фантазия их заключена между первой и последней страницами Уложения о наказаниях; их излюбленное сравнение: убить значит похитить высшее благо, данное человеку; подлог векселя есть как бы отрава его или коварный поджог против всех будущих его держателей… Это все равно, что сравнить птицу с птицей или дерево с деревом. Разве когда-нибудь говорится: этот вяз как старый дуб… Эта щука, как акула?.. Я недавно слыхал такие слова одного частного обвинителя: "Обольщение девушки близко подходит к краже: сорвать цветок и уйти". Уподобление женской невинности цветку не слишком ново; предметы сравнения и здесь суть виды одного общего понятия – преступления; их родовые признаки неизбежно совпадают, а видовые – разнствуют; в чем заключается сходство последних, остается тайной оратора, и такой "цветок" красноречия, конечно, оставляет слушателей в полном недоумении.
Если в деле имеются вещественные доказательства можно заранее сказать, что обвинитель или защитник назовет их бессловесными уликами или немыми свидетелями. В недавнем процессе главной уликой против двух подсудимых была случайно обнаруженная переписка, в которой девушка требовала от влюбленного в нее человека яда, чтобы отравить юношу, отвернувшегося от нее, а ее будущий сообщник писал, что он не в силах стать убийцей; эти письма были написаны с необыкновенной силой; любовная страсть, ужас перед преступлением, жажда мести грозили, умоляли, томились, проклинали в этих строках, и эти-то безумные вопли мятущейся жизни, этих беспощадных обличителей убийства коронный оратор называет мертвыми свидетелями! Защитник справедливо указал своему противнику, что если письма мертвы, то читают их живые люди; он забыл сказать, что и писали живые.