Чумщск. Боженька из машины - Наиль Муратов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Докладывай! Неужто ревизия намечается? – властно спросил Шубин.
– Бог миловал. У нас в городе все тихо, благодаря вас. Порядки соблюдаются, никто не безобразит, буква закону почитается. И наверху все об этом знают, знамо, каждый месяц отчитываемся и подкрепляем вещественно, чего ж нас проверять? – пространно ответствовал секретарь, продолжая мять бумаги. Прошение в его руках сделалось совсем черным, как копирка. Трофим Афанасьич отвел глаза.
– Никак бучу затеяли горожане? Опять налогами недовольны? – спросил Шубин нервно.
– Помилуйте, Трофим Афанасьич, на что ж народу быть недовольными? Все то у нас чинно и мирно. Полиция жалование получает, да и перепадает иногда и лишнее-с, да и вообще – все службы свое дело знают, держут в руках ситуацию. Газеты анекдоты печатают, вот ныне ребусы пошли. Презанимательная штука, – Никифор пожамкал губами, словно проверяя слова на вкус, и продолжил, – театр работает, праздники справляем на площади как положено, кабаков полно и всяких других развлечений, вона и артисты приезжать не гнушаются – двусмысленно сделал паузу секретарь.
– Да не юли ты, окаянный, сказывай, когда спрашивают! – наконец, не выдержал Шубин, – что ж я тебе гадалка, предсказывать что ты на хвосте мне принес! Или мне до ночи твои ребусы, прости-господи, разгадывать?
Никифор немножко помялся, поглядывая на городничего, словно прикидывая, можно ли доверить ему столь важное дело, а потом, решившись выпалил:
– Телеграмма получена, сегодняшним числом, адресат пожелал остаться неизвестным.
– Так подавай ее сюда! – возмутился Шубин.
Секретарь достал откуда-то из-за пазухи засаленный клочок бумаги, покрытый жирными пятнами, и протянул городничему. От документа раздался густой запах копчений, табаку и еще невесть чего. Трофим Афанасьевич поморщился, но телеграмму взял, хотя и несколько брезгливо. Поглядев на написанное он понял, почему секретарь медлил с докладом: содержимое письма было весьма необычным, даже и совершенно выходящим за всякие рамки. За долгую свою службу Шубин и припомнить не мог, чтобы кто-то сталкивался с подобным. Прочитав, он несколько одеревенело посмотрел на секретаря, налил из графина в стакан, хлебнул и перечитал еще раз.
В телеграмме, сухим, как для нее и полагается, языком было написано следующее.
СЕГОДНЯШНЕГО ДНЯ ВИЗИТОМ ДВА МИЛЛИОНЩИКА ФИЛАНТРОПА ТЧК В Г ЧУМЩСК С БЛАГОТВОРИТ ЦЕЛЬЮ ТЧК ИНКОГНИТО ПОД ЛИЧИНОЮ ТЕАТР АРТИСТОВ БР ОБОДНЯКОВЫ ТЧК
Шубин в десятый раз пробежал глазами по телеграмме, но снова ничего сообразить не сумел.
– Так чего же? – глухим голосом спросил он у секретаря.
– Ничего-с. А вот все-таки едут. И неизвестно, – самодовольно сказал секретарь.
– Чего же неизвестно? – взволнованно спросил Шубин.
– Неизвестно куда пожелают нанести визит-с, – ответил секретарь.
– А нам-то что? Не ревизоры ведь, – наконец, придя в себя облегченно сказал глава.
– Господь уберег, Трофим Афанасьич, – перекрестился Никифор, – свое дело справляем. А только пользу-то можно было б и извлечь. Известно, городу помощь не лишняя будет, – лукаво сказал секретарь.
– Говори чего удумал.
– Мы-то что, своим скудным умом… А вот только если с вашего дозволению, – начал интересничать Никифор.
– Сказывай-сказывай, шельма. Знаю ведь, что об себе в первую очередь думал.
Секретарь выразил своим лицом оскорбленность, отвернулся к окну, выпучив при этом глаза, однако ж через мгновение оживленно ответил:
– Рутинное ли дело – два миллионщика? И написано ведь – с благотворительною целью. Значит одарять будут!
– Как это? – удивленно спросил Шубин.
– Известно как – средствами. Другое дело как подгадать к чему у них сердце лежит…
– Не тяни, сволочь! – стукнул по столу Трофим Афанасьич.
– В телеграмме сказано, что приедут под личиною театральных артистов, так, стало быть, увлечены театром. Вот и смекайте – куды они денежку пожертвуют в первую очередь, – уверенно отвечал Никифор.
– Да неужто в театр?! – выпучил глаза Шубин.
– Как пить дать.
– Да мы ж там только в прошлом годе ремонт сделали! – ахнул городничий. – Ведь блестит и сияет все! Новехонькое! Ах, фон Дерксен, ах, подлец, подложил свинью! Друг называется, ах, немчура, удружил! «Выдели Трофочка на ремонт, по-дружески, сыплется все!». Выделил на свою голову, отремонтировал, по доброте душевной. Ну, Генрих, ну, язва! Я тоже хорош – не мог годик подождать? Ах, беда, Никифор, как же быть? Небось не дадут? – сокрушался Трофим Афанасьич.
Секретарь выжидательно молчал. Шубин делал просящие глаза, словно говоря «Никифушка, выручай! На тебя, миленький вся надежда!». Наконец, секретарь, убедившись, что теперь он хозяин положения и что только от него зависит предстоящее дело, закрыл входную дверь на ключ, сел на стул и начал излагать свою стратегию сурьезным, деловым тоном.
Говорил он долго, городничий его не перебивал, лишь кивал головою, да изредка приговаривал:
– Обстряпаем. Продавим.
По истечении получаса, Шубин приказал Никифору никого к себе не пускать, сослаться на годовую отчетность (хотя сдадена она была еще два месяца назад) и в срочном порядке пригласить к себе Генриха фон Дерксена.
– Только надобно не показывать виду о том, что знаем, кто они такие есть. У миллионщиков свои причуды. Хотят инкогнито – устроим им инкогнито. Обидятся что мы их раскусили и ничего не дадут. Поэтому пущай артистами и остаются, не нужно сюсюкаться с ними. Естественность – вот что любят люди искусства! И вот еще что, – пригрозил Трофим Афанасьич, – чтобы об этой телеграмме ни одна живая душа!
Он не договорил, лишь многозначительно взглянул на Никифора.
– Что ж мы не понимаем? – обиженно отвечал секретарь, – тайны держать мы умеем.
Городничий одобряюще кивнул, не догадываясь что Никифор солгал.
VII
Как уже говорилось, сон наших господ отнюдь не был покойным. Добавим, не был он и долгим и прервался стихийно прямо на рассвете, едва забрезжило над окружавшими город синими вершинами утреннее солнце. Если говорить о причинах сих неудобств, то постельные клопы, что в любой уездной гостинице наравне с постояльцами пребывают на хозяйских правах – это бы еще полбеды. Ведь в большинстве подобных заведений для их отпугивания отыщутся свежая пижма, либо багульник или на худой конец метелки сушеной полыни. В конце концов, голодному клопу можно противопоставить ловкое заворачивание в одеяло (включая и голову): пусть тяжело дышится и человек зачастую просыпается поутру с лицом багровым и мокрым от поту, словно после нещадной парилки – однако ж это премного лучше, чем беспрестанные, оскорбительные и, чего уж там, весьма болезненные укусы мелкого насекомого, от которых по пробуждении остаются повсюду цепочки зудящих волдырей.
Совсем другое дело – укусы душевные, которым ни трав, ни заворачиваний не противупоставишь. И всевозможных букашек, способных вконец испортить сон, здесь куда как предостаточно. Предположим, человека атакуют кровопийцы,
