её, потому что знаю, что она – фальшивка, как и я. Однажды я пришёл домой рано и застал её в комнате с каким-то мужчиной. Я убежал к себе, а через несколько минут пришла она и начала на меня кричать: «Как ты посмел войти! Нравится подсматривать, идиот!» И положила на стол деньги, пятьсот рублей. «Только попробуй пикни об этом!» За одиннадцать лет никто не спросил меня о моих друзьях, которых я выдумал и про которых рассказывал, что с ними гуляю постоянно, тусуюсь, играю музыку и на концерты хожу. Ни о типа панке Кексе (он – настоящий, но всё время в линейку дома играет), ни о типа ЦСКА-шном фанате, который слушает один
CWT и ходит на фэир-плеи. Даже Катя ни разу не спросила, хотя мы с ней почти два года встречались. Значит, и вовсе не встречались, а просто казалось. Иногда мне кажется, что я слышу голос. Хороший, милый, добрый, нежный…
ИДИ СЮДА Я для себя не дорогой и не любимый. Наверное, в этом и есть моя проблема. Я хотел стать напористым, но чем дальше, тем больше… не могу делать то, что я хочу. Мы расстались с Катей, и я начал сомневаться во всём: в словах (что они все значат?), в том, кто я такой. Иногда, чтобы повзрослеть, осмыслиться, всем нужно жестокое потрясение. Я хотел на философский факультет МГУ поступить. ПОДНИМАЙСЯ Может, там изучил бы что-нибудь такое, что мне бы доказало, что не всё так плохо. Да почему плохо? Всё хорошо. Всё равно, что бы ты ни делал – всё одно. Меня нет, я есть – солнце всё равно просыпается, волны всё равно приливают к берегам, скалы всё так же молчаливы. Миру всё равно, что меня нет. И я хочу, чтобы мне тоже стало всё равно. Совсем. ЕЩЁ РАЗ Ведь Катя же с ним. Всё стало понятно на её дне рождения. Она смотрела на него так, что всё было понятно. И им было всё равно, что я всё это вижу, я для них не существовал, для них ничего не существовало. Или как тогда они шли к Катиному дому, держась за руки, а потом сделали вид, что ничего не делали. Да я и сам себе тогда говорил, что показалось. Точно. Вспомнил. Я себе тогда говорил, что ничего не видел. Показалось мне. ВЫШЕ, ВЫШЕ Но по правде – мне всё равно. Я просто копирую модель поведения моего отчима-рогача. Такова моя судьба. Но в такой судьбе я себя ненавижу, презираю, знаю, что другой у меня и не будет. Он себе навыдумывал каких-то глупостей…
А не повезло ли больше тем, кто, только родившись, сразу умер? Почему-то мысли о пустоте и темноте меня завораживают. НУ ЖЕ В классе седьмом когда мы были, недалеко от школы сбили девочку. Она училась в пятом. Переходила дорогу, шла домой, по зебре, как положено, а машина её не заметила. На первом этаже в школе висел её портрет и лежали розы. Две розы стояли в вазе, красные, длинные, красивые, а остальные лежали у вазы. Девочка умерла, розы, срезанные сегодня-вчера-позавчера, вслед за ней тоже умрут: по лепестку начнут разваливаться. Розы красивы, когда их только сорвёшь, а потом их выкидывают… БЛИЖЕ, БЛИЖЕ Мы родились в каком-то хаосе, живём в нём, и всё так запутано из-за него. Непонятно совсем из-за него, есть ли хорошие люди, есть ли плохие. Мы идём, не знаем сами куда идём: вперед, назад, влево, вправо. В мире нет ничего, в мире есть хаос. Везде – хаос. Я знала, что он мне врёт. Говорил, что идёт гулять с Кексом, а сам сидит дома.
Солнце будет вставать, ветер – дуть, море, моё любимое море, будет шуметь – природе всегда всё равно, буду ли я радоваться закату, буду ли вдыхать холодный воздух. Всего лишь один шаг отделяет человека от самоубийства. Мысль такая бродит у всех, но не всегда щёлкает. Я однажды сидел дома. Я понимал, что если пойду в комнату отчима, достану его камеру и включу её на запись, начну говорить, глядя на красный огонёк, то дороги назад не будет. ИДИ Оно смотрит в меня и говорит мне. Я слышу. Нет, может, я просто уеду. Возьму и уеду. Куда-нибудь в Америку. Оно молчит.
Дискотека
Полгода и – поступление в институт. Нервно всё это, заморочно. Ёж расстался с Катей, сказав ей самое простое и самое обидное: «Я не люблю тебя». Она заплакала искренне, со стоном. Ёж сидел рядом с ней, смотрел на неё, а она на него. «Мы больше никогда не будем лежать вместе», – выдавливала из себя Катя, Ёж гладил её волосы и не мог ничего ответить. Катя лежала на боку и смотрела красными глазами на Ежа. Жалко. Очень жалко. Она уже отчаялась и начала говорить глупости: «Скажи мне что-нибудь плохое, скажи, чтобы мы разругались вконец!» Ёж молчал и продолжал гладить её волосы.
Всё закончилось, когда он всё-таки вышел за дверь.
В начале третьей четверти в школе проводили дискотеку, и на неё Катя собралась идти вместе с Димой и Яшей. Ежак, без обид. Катюня пойдёт на дискач с нами. Ёж сделал вид, что ему всё равно: «Да я тоже пойду, чего такого?» Чего тут такого? Я-то думал, что хотя бы ты, Яша, не такой. Плевать. Под вечер, когда зажглись фонари, в школу возвращались дети, и она снова ожила. По левую сторону от входа организовали танцпол, в центре которого на потолке повесили зеркальный шар. Медленно, поблёскивая, шар крутился. Девятых классов в этом году набралось три штуки, а ещё пришли два десятых и одиннадцатый один. Прийти разрешили старшеклассникам из соседней школы с английским уклоном. Распомаженные девочки из девятых классов вызывали смешки девочек постарше: «Малолетки, хоть бы краситься перед выходом научились». Но мальчикам (всем) нравилось. К семи часам, когда набился народ, музыку сделали громче. Яша организовал в туалете бар и всем желающим разливал щедро водки и пива.
Катя пришла на дискотеку вместе с Димой, и они сразу пошли к Яше.
– Он обещал какой-то сюрприз, – говорил Дима.
– А не хочешь ли ты меня просто завести в укромный уголок? – спросила игриво Катя.
– Я только за!
Они целовались у входа в мужской туалет на втором этаже. Дима чувствовал сладкий запах её кожи и всё не мог нарадоваться, что теперь им не надо скрываться. Дверь в туалет грохотом на весь коридор открылась.
– Хорош сосаться! – у
