Мой друг Плешнер - Андрей Салов

Кот устало смежил веки, и тотчас же вязкая паутина сна обволокла его своими нежными объятьями, ласково убаюкивая, нашептывая колыбельную песнь в чутко настороженные уши. Кот уснул, и снился ему новый, прекрасный мир к которому он так стремился, но который от него все еще так далек.

Плешнер безмятежно спал, раскинувшись на пожухлой, порыжевшей траве, словно на пуховой перине, не замечая ничего вокруг. Не видел кот, да и не мог он видеть, как из-за соседней с ним, такой же невзрачной на вид, как и остальные, порыжелой кочки, появилось мертвенно-бледное сияние, повеяло могильным холодом и тоской, которые подавили все вокруг, заставили притихнуть и замереть даже вездесущих ночных существ. Мгновение спустя серебристое сияние сконцентрировалось в нечто расплывчато-черное, не имеющее четких контуров и очертаний. Это загадочное нечто постоянно колыхалось, его рваные края то бугрились холмами, то тотчас же стремительно опадали. Нечто не имело устойчивых форм, но имело название. И звалось оно «Черный Морок», и этого было более чем достаточно для того, чтобы только одним своим названием привести в ужас и трепет любое живое существо, встретившееся на его пути.

Это было пристанище Черного Морока, где он нередко обретался днем, отдыхая от трудов неправедных с тем, чтобы ночью вырваться на волю и вдоволь насладиться своей чернотой, дьявольской сущностью, творя зло, неся горечь и страх всему живому. Вся ночь была во власти Черного Морока, ничто не могло укрыться, или отгородиться от него, ибо не было таких замков и преград, которых он бы не смог преодолеть. Бетонные плиты, коими укрывались от него эти смешные двуногие существа, презренные людишки, были ничто для его дьявольской мощи. Для него вообще не существовало материальных преград. Любил он пугать припозднившихся в пути, заплутавших путников. Ему не составляло труда принять любое обличье, вплоть до самого фантастического и ужасного, чтобы до смерти запугать избранную жертву. Нет для Морока зрелища более приятного, чем вытаращенные от ужаса на пол-лица глазища насмерть перепуганного человека, мертвенная бледность лица, застывшее в немом крике, оскаленное в гримасе лицо. Нет для него звука более приятного, как сбившееся в бешеном галопе сердце, вот только что готовое на полном скаку вырваться из удерживающей его грудной клетки, а затем внезапно остановившееся, взбрыкнувшее вновь и вновь споткнувшееся. И нет для Морока зрелища более приятного, чем блеск санитарных сирен и рев машин, уносящих бесчувственные тела в безумной надежде спасти их. Но тщетны все их усилия и потуги. Морок и звался Черным именно потому, что все то черное, что он делал, он делал на совесть.

Также он любил морочить людей, водить их до бесконечности по кругу, если они на свою беду заблудились, кружить их до тех пор, пока ему самому не надоедала подобная игра. А затем он пугал и наслаждался их ужасом и отчаяньем до тех пор, пока первые лучи восходящего светила не распарывали блистательным мечом дарующую Мороку силу и власть, чернильную пустоту. Он не в силах был бороться с всесильным солнцем, не смел даже и в мыслях бросить ему вызов, настолько был слаб и ничтожен в сравнении с ним. Ему оставалось только одно — убраться прочь с глаз сверкающего властелина в заветное укромное убежище, потаенную лощину, находящуюся в вечной тени двух огромных, нависающих над звериной тропой, скал. Здесь никогда не бывает света, в этом месте он таился и страдал, дрожа от ненависти и страха до тех пор, пока его далекий, могучий и злой господин не посылал на землю тьму, дающую силу ему, Черному Мороку, а также прочим слугам Сатаны.

Так было и на этот раз. Он притаился и ждал начала тьмы. Ее первые густые краски жирными мазками легли на землю, слоями намазываясь друг на друга, даруя ему с каждым мигом все большую силу. И именно в это волшебное время он заметил старого кота, так беззастенчиво и нахально вторгшегося на запретную для всех живых существ территорию. Он приближался, но Морок был еще слишком слаб, чтобы наброситься на наглеца и разделаться с ним. Не смог он сделать этого и позже, когда тьма даровала ему достаточно мощи для того, чтобы почувствовать себя всесильным, а наглый нарушитель его покоя оказался достаточно близко.

Неведомая сила исходила от этого странного пришельца, с виду такого обыкновенного, самого затрапезного котяры, десятки и сотни которых были немыми свидетелями, а подчас и участниками его самых жутких ночных проделок. Морок не любил кошек, как, впрочем, и собак, ведь они знали его секрет, он не в силах был их обмануть, или запугать, они видели его истинный облик, и не боялись. По отношению друг к другу они соблюдали настороженный нейтралитет, стараясь без особой надобности не задевать друг друга. Но сейчас был совершенно иной случай, ведь кот вторгся в святая святых, обитель Черного Морока, и это не могло остаться безнаказанным. Морок чувствовал силу, исходящую от кота, знал причину этой силы и куда ведет она скитальца. Как полноправный хозяин и властелин здешних мест, он просто не мог не знать этого. Не в его силах было не пустить котяру туда, но помешать ему он мог. Плешнеру не повезло. У Морока это было далеко не единственное и даже не самое излюбленное убежище, но в этот день, по странному стечению обстоятельств, он оказался именно здесь, а это значит что волею небес отныне их судьбы переплетены вместе, и ждет их теперь одна на двоих дорога.

Усталый путник мирно посапывал во сне, в метре от грозного ночного повелителя, даже не подозревая о его присутствии здесь, сны его были настолько лучезарны и чисты, что заставляли Морока, черным вопросительным знаком повисшим над землей, морщиться от неудовольствия и злобы. Морок мучительно размышлял о том, как и как скоро он покарает наглеца, этого лучезарного выскочку кошачьего рода. В его черном мозгу один за другим вырисовывались образы ужасных чудовищ, самых гнусных и отвратных тварей, которых даже трудно себе представить не то что нормальному, на даже поврежденному рассудком человеку. Но он отбрасывал прочь даже самые кровожадные виденья. Это был не тот случай. Для человека, дремучей темной ночью, хватило бы самого скромного и невинного из них. Но перед Мороком был не человек, а существо ночное, его очень и очень далекий родственник, многие тысячи лет назад они произошли от одного общего предка, но затем их пути-дороги разошлись, и у каждого был свой путь. Черный Морок прекрасно понимал, что как бы он ни пыжился, как бы не выделывался, кошка всегда видела его таким, какой он есть на самом деле, и ничто не могло сбить ее с толку. То, что было бы просто великолепно с человеком, бессмысленная трата времени даже с полуслепым котенком.

Здесь был совершенно иной случай, гораздо более серьезный, и поэтому Морок мучительно размышлял, как, каким образом воплотить в жизнь план мести старому котяре. Как ни было ему больно и неприятно, но он просто вынужден был погрузиться в кошачий мозг, дабы выудить оттуда подсказку.

Долго блуждал Черный Морок в извилистых лабиринтах кошачьего сна, много раз он хотел бросить казавшуюся невыполнимой задачу и убраться прочь, но, стиснув в кулак свою черную волю, продолжал вновь и вновь исследовать все потаенные уголки чужого сновиденья в надежде найти ответ на свой вопрос. И его терпение было вознаграждено. Он добился своего, и план страшной мести созрел и кристаллизовался в его злобном мозгу. Теперь он знал наверняка, что нужно делать.

Нет, далеко не напрасными были его игры с жалкими двуногими людишками, которых он так ненавидел и презирал. Не зря он долгими зимними ночами развлекался тем, что не найдя иных забав, забирался в мозги спящих людей и устраивал в их снах переполох, населяя доселе спокойный и безмятежный сон, скопищами ужасных чудовищ, буйствующих и несущих погибель всему светлому и чистому. И не было в эти минуты для Морока большей радости, чем видеть задыхающихся от ужаса проснувшихся людей, слышать стук бешено бьющегося сердца, ощущать, как струится холодный пот по мертвенно-бледной коже, как тело человеческое дрожит каждой клеточкой, как из каждой его поры мутными каплями сочится страх, не давая человеку закрыть глаза. Как подолгу он вглядывается в пугающую темноту за окном, жадно ловит ушами каждый шорох и дрожит, дрожит в ожидании еще большего ужаса. Воистину, это были прекрасные для Морока мгновенья, позабыть которые он не мог и навыки, приобретенные им, сейчас оказались как нельзя кстати.

Нет, он не мог испортить кошачьего сна, ведь он находился под защитой сил света и был ему не по зубам, но из его мозга он выудил такую важную для себя информацию. Из всего яркого и светлого, того, что было в кошачьем сне, просеяв всю эту шелуху через свое черное сердце, Морок выделил главное — звон серебристых флейт, тот самый путеводный маяк, что вел котяру, как и прочих шерстистых паломников в потайное убежище.